***
Тяжелые копья на плечи
взвалив, утопают в снегу.
Собаки их лают при встрече,
и лай их наводит тоску.
Охотники вышли из леса,
и стало понятно, что есть,
есть в мире помимо прогресса
достоинство, совесть и честь.
Есть то, что высоким искусством
приучены мы называть,
пытаясь разрозненным чувствам
единую форму придать.
И Брейгель тому в подтвержденье
работает ночь напролет.
И Ангел небесный сраженье
с нечистою силой ведет.
***
Как у Ленина в Горках, на даче у нас
снег пушистый на ветках у елок.
Если выйти на улицу, тотчас же в глаз
сотни острых вопьются иголок.
Невеселое дело одну за одной
извлекать их из вещей зеницы,
слыша, как в полумгле за фанерной стеной
нашу паклю воруют синицы.
***
С азартом жестяную банку
гоняют по двору мальчишки.
Затеяв с ними перебранку,
отвлекся я от умной книжки.
На месте самом интересном,
когда у главного героя
бежит жена с юнцом прелестным.
А в результате гибнет Троя.
***
C утра до вечера, весь день
снег сыпет, как в театре драмы,
где осыпается в сирень
и в кринолинах ходят дамы.
Конца унылой пьесе нет.
Давай по лестнице старинной
мы лучше спустимся в буфет
есть бутерброды с осетриной.
***
На себя похожим человек
Ангела рисует кистью тонкой.
Так как накануне выпал снег,
обернула мать дитя пеленкой.
Если повезет, то разглядишь
в темноте под реденькой тряпицей,
как сучит ножонками малыш
и чуть слышно тенькает синицей.
Привлечет внимание ребят
ослик в глубине яслей стоящий,
маленький конек,
на первый взгляд
не игрушечный, а настоящий.
***
Недостающее звено
в цепочке долгих превращений —
спокойно я смотрю в окно
на кустики сухих растений.
Я рыбой был,
и птицей был,
и наземь с неба камнем падал.
И фотку той, что я любил,.
во внутреннем кармане прятал.
***
Прогулка затянулась допоздна.
В конце концов ты промочила ноги,
слегла в постель и сделалась больна.
Такие вот печальные итоги.
Зимой закат особенно красив,
но чтобы им теперь полюбоваться,
под спину пуф диванный подложив,
ты за руку мою должна держаться.
***
Вещи нас преследуют повсюду
и поработить нас норовят,
взять к примеру старую посуду,
на которой больше не едят.
Так из поколенья в поколенье
ходит скарб домашний по рукам:
соусники, блюдца для варенья,
что достались нам от наших мам.
Медный чайник из второго в третье,
без на то особенных затрат,
перекочевал тысячелетье.
Невелик, но кряжист и пузат.
***
Понимаю подзаборность.
Чувствую неродовитость.
Ощущаю поднадзорность,
вседоступность и открытость.
За людьми, меняя маски,
наблюдают год за годом
звери, птицы.
Строят глазки
мухи.
Пчелы кормят медом.
***
Россия неделима быть должна
и нерушима?
Хочу жену спросить я, но жена
проходит мимо.
Покрылся за ночь льдом кустарник весь.
Цветы завяли.
Кто скажет мне, что приключилось здесь,
пока мы спали?
***
От хорошей до плохой
жизни – ехать дни и ночи.
Между Курском и Москвой
расстояние короче.
Стрелочник взмахнет флажком,
машинисту даст отмашку.
Если б был он моряком,
на груди рванул тельняшку.
Жизнь моя не удалась.
И его, как видно, тоже.
Мне столь явственная связь
жуткой кажется до дрожи.
***
Был с Богом их союз не по любви,
а по расчету заключен.
Зимою,
от холода спасаясь, воробьи
под своды храма ринулись гурьбою.
Я удивился, заприметив их, —
извечных наших спутников веселых,
томящихся среди отцов святых,
угодников в одеждах длиннополых.
Под куполом клубилась мгла чуть свет.
Тянуло сыростью из подземелья.
Печально сознавать, но спору нет,
что Божий храм – не место для веселья.
***
Пилят, режут, снова пилят, режут.
А когда дорежут до конца,
я услышу характерный скрежет
острого токарного резца.
Тонок лед, но он прочнее стали.
Конькобежец токарю сродни.
Наивысшей сложности детали
мастера вытачивать они.
***
За мгновенье близости с тобой,
если не поможет заграница,
а не потому, что я скупой,
в полной мере мне не расплатиться.
Нечего взамен тебе отдать.
Свет гашу я, не подозревая,
что твоя широкая кровать
глубока, как яма долговая.
***
Про кислорода атомарный вес
не спрашивай меня – я знать не знаю,
но чем я дальше забираюсь в лес,
тем больше его тяжесть ощущаю.
Он так тяжел, что я дышу с трудом,
как будто бы тройным одеколоном,
не в переносном смысле, а в прямом,
в лесу еловом воздухом студеным.
***
Как жалость к бедному калеке
в сердцах соседей по квартире,
сон промелькнул, чтобы навеки
исчезнуть в сопредельном мире.
Я не запомнил, что мне снилось.
Казалось, вдруг само собою
на кухне радио включилось,
вдруг вспыхнул свет над головою.
Входная дверь была открыта,
так словно, выйдя по морозу
из дома, кто-то дверь для вида
прикрыв, сорвал на клумбе розу.
***
Зима. Мороз. Клубится мрак.
Кусты по ветру клонятся.
Руками люди машут так,
как будто в бане моются.
Как будто хлещутся они
березовыми ветками
в чаду, в пару, среди родни —
кто с женами, кто с детками.
***
Какими рыба подо льдом
путями ходит сложными,
быть может, ты поймешь потом
за чаем и пирожными.
На все вопросы дать ответ,
пожалуй, не получится.
Я не философ, а поэт,
и зря не буду мучиться.
***
Охотно имена раздам,
взяв в руки книжку записную,
я дальним странам – милых дам,
которых все еще волную.
На окнах – ледяной узор,
как будто контурная карта,
но, как и прежде, до сих пор
хватает куража, азарта.
***
Я в сумерках, как на распутье,
в начале долгого пути.
И кованой ограды прутья
торчат, как пики, впереди.
Порою чудятся во мраке
мне главы мертвые на них.
Мамай прошел здесь, лишь собаки
остались кое-где в живых.
Друг к дружке жмутся, сбившись в стаю.
Так воют жалобно они,
что поневоле затыкаю
я уши и гашу огни.
***
Уверенность вселяет в нас
событие нерядовое —
Попова святочный рассказ,
Алиготе полусухое.
Почувствовав, как на меня
космическая пыль ложится,
предположу, что, верно, я
успел прилично запылиться.
Мне станет грустно и смешно
одновременно, потому что
хоть и состарился давно,
но мне веселие не чуждо.
***
В темноте творятся темные дела.
Выглянув в окошко, ужаснусь я,
до чего себя столица довела —
сделалась страшнее захолустья.
Словно собранный детьми металлолом,
с Рождества оставшиеся елки
грузят в кузов самосвала, а кругом
ржавые рассыпаны иголки.
***
В любое время дня и ночи
чего нам стоит опасаться?
Что скорый поезд прогрохочет?
В окно соседи постучатся?
От неожиданности сердце
в груди, как птица, встрепенется,
когда чуть свет в буфетной дверце
ключ еле слышно повернется.
Те, что у нас крадут конфеты,
воруют вафли и печенье,
в плащи дурацкие одеты,
как в старом замке привиденья.
***
Я выпил в день рожденья Чехова
один, поскольку мне особо
позвать на угощенье некого.
О проекте
О подписке