Не во всяком баре подадут вам хорошее вино! Накладно это и непрактично. Плохое вино может стоять открытое днями, и хуже не станет. А приличное, если заказчики не выпили сразу всю бутылку – выдохнется, и таким образом не окупится. Но в «Катькином Бюсте» хорошее вино имелось – в расчете на обитателей Прозрачности. Не всех. Захаживали – сам Рылеев, его жена, Цицерон, изредка Вадик. Остальные обитатели были непьющие, или же, как чета Кипиани, предпочитали пить в других местах («В азиатской обстановке с французской кухней» – язвил Цицерон. «Грызуны, что с них взять»).
Приятно пить в баре хорошее вино, представляя себе покатые горные склоны провинции Бордо.
Еще приятнее пить его в компании с девушкой.
И еще приятнее – в компании с женой, которую любишь, и которая отвечает тебе взаимностью, и нет у вас друг от друга никаких тайн, не лелеете вы задних мыслей. А у жены – миловидное лицо, мраморные плечи, упругие груди, умопомрачительные колени, желанная ступня – все это можно созерцать не стесняясь … талия, правда, не очень тонкая, а жопа недостаточно округлая, слишком спортивная, но эти недостатки вызывают умиление, а не раздражение. А жена смотрит на тебя веселыми глазами. И говорит:
– Мне нужно в спортзал. После этого я вся твоя, мой повелитель.
А ты отвечаешь:
– А разве вы, баронесса, прибавили в весе? Уж не становитесь ли вы…
Она предупредительно нахмурилась.
– Ох не надо.
– … толстой? Массивной? Жирной? Я все равно буду любить каждый квадратный сантиметр вашего тела, баронесса.
Она сбросила один туфель и поставила босую ногу ему на колено. И чарущим голосом сказала:
– Удивительно. Столько времени прошло, а я тебя обожаю, как девчонка. За что ты меня…
– Не искушайте судьбу, баронесса, – строго сказал Рылеев.
Он взял ее за ногу, наклонился, приподнял юбку, и поцеловал восхитительное колено.
Рыцарь, подумай о безопасности женщины, которая тебе доверилась.
Рыцарь подумал и спросил:
– Ты уверена, что не хочешь завести телохранителей?
– Я умею за себя постоять, мой повелитель.
Рылеев улыбнулся. Все мы тщеславны, любим хвастать. Но – видение, бухгалтерша. Он сказал:
– Да, конечно, Мисс Спецназ. Но время берет свое. Навыки покрываются ржавчиной.
– Будешь меня раздражать – попрактикуюсь на тебе. А вот тебе, кстати, неплохо было бы таскать с собой в поездки каких-нибудь ухарей. Для моего спокойствия. Я дала тебе петькин телефон.
– Добрый старый Петька, бывший коллега баронессы, с большим боевым опытом.
– Это что же, ревность, мой повелитель?
Она подвигала босой ногой вверх-вниз по его бедру.
– Возможно. Да. Да, это ревность, Федотова. Что ж я – не имею права? Урод твой Петька. Очкарик лысый.
Она обняла его и поцеловала в губы. Не отрываясь от него, сказала:
– Я дала повару выходной сегодня и завтра.
Притворяясь, что шокирован, Рылеев спросил:
– Ты сама приготовишь обед? Лично?
– Хотелось бы сегодня вечером выйти куда-нибудь. Ладно, в спортзал я пойду потом. А сейчас…
– … мы пойдем домой…
– … и будем говорить друг другу скабрезности до полной потери контроля.
Он сгреб ее со стула и приподнял за талию, так что ее грудь оказалась на уровне его лица. Она захихикала мелодично, и Рылеев засмеялся.
В вестибюле было пусто. Обитатели разошлись по квартирам. Лежала разбитая люстра, и рядом с ней поверженная лестница.
Госпожа Дашкова присела на край кресла с чашкой чая.
В гостиной госпожи Дашковой имелась каминная полка с фарфоровыми поросятами, а над ней картина маслом на холсте, в раме, изображающая госпожу Дашкову в зрелом возрасте – а была госпожа Дашкова в то время очень даже ничего.
По телевизору шла программа новостей. На заднем плане торчала электростанция в каком-то южном регионе, и возле нее – толпа рабочих. Рабочие присутствовали также на среднем плане, а некоторые толклись вокруг репортерши лет тридцати, уверенной в себе женщины, говорившей в микрофон:
– … и в результат был – десять тысяч увольнений.
Она повернулась к одному из рабочих и спросила:
– Вы здесь работали?
Рабочий, которому очень хотелось сказать самое важное, но он боялся, что не подберет нужных слов, ответил:
– Ну, типа, я тут годами работал, короче. Я и мои друганы тоже. Мы работали в этой компании с самого начала.
– Какие у вас перспективы? Надеетесь найти другую работу?
– Не знаю. Короче, не очень, перспективы, да? Работы нигде нет, прикинь. Все так говорят.
– Спасибо.
Госпожа Дашкова хмыкнула, держа чайную чашку на уровне губ. Отхлебнула чай. И позвала:
– Зара! Зара!
Зара, темноволосая женщина за тридцать, вошла в гостиную.
– Видела? – спросила ее госпожа Дашкова. – Смотри.
И кивнула по направлению к телевизору.
Зара сказала с кавказским акцентом:
– Да, видела, госпожа Дашкова.
– Тоже самое будет с тобой, когда я тебя уволю, если ты не прекратишь быть тупой кавказской коровой и не будешь меня слушаться.
– Хорошо, госпожа Дашкова. Я буду вас слушаться.
В рылеевской квартире время расплылось, и не очень понятно было – стоит оно на месте или течет очень быстро. В главной гостиной, стилизованной под ранчо, висела на стене деревянная маска какого-то очень серьезного индейского вождя. На стойке бара (бар соорудили по чертежу самого Рылеева) стоял открытый ноутбук, лежали бумаги, а рядом поместился недопитый бокал – вчера Рылеев решил лично перепроверить, что наворотили его подчиненные за пятницу – они часто ошибались в предвкушении викенда. Федотова в гостиную с вечера еще не заходила, а уборщице велено было к бару не подходить никогда.
Федотова перестала постанывать и замерла на краю постели, свесив вниз руку с длинными пальцами. Влажные волосы разметались по простыне. Рылеев осторожно, чтобы их не придавить и не сделать жене больно, нашел место, куда упереть локоть, приподнялся, и принял сидячее положение. И тут же снова приник к гладкой, приятно пахнущей спине жены, и стал целовать ей позвонки, один за другим.
– Подожди, передохнем, а то я чокнусь, – сказала Федотова.
– Чокнись, – разрешил Рылеев. – Я уже вполне чокнулся. И сейчас укушу тебя за пятку.
Она никак не прореагировала. Пришлось действительно переместиться и укусить. Совсем слегка.
– Идиот, – сказала Федотова.
Тогда он стал целовать ей пальцы на ноге, и она плавно убрала ногу, согнула в колене.
– Перерыв, – сказала она устало. – Если ты меня сейчас начнешь щекотать, я сверну тебе шею.
– Ну вот еще, – возмутился Рылеев. – Не смей!
И стал ее щекотать.
Она захохотала, рванулась, оттолкнула его, и соскочила с постели. Рылеев сделал постное лицо.
– Пить, – сказал он.
– Пьяница.
– Сама такая.
Она подошла к зеркалу, схватила щетку, и стала расчесываться.
Рылеев прикрыл глаза, и его посетило еще одно видение – третье за один день. Он увидел пожар.
Пожар полыхал в их квартире. На стене сквозь языки пламени отчетливо виделялась маска индейского вождя.
В середине комнаты, привязанный к стулу, сидел человек. Видна была только его спина. Пол и возраст определить невозможно. Рылееву захотелось закричать – «Нет!»
Возможно, он и закричал. Потому что когда открыл глаза, увидел прямо перед собой встревоженное лицо Федотовой.
– Рылеев, ты что? Что с тобой?
Он зажмурился, снова открыл глаза.
– Нет, ничего. Сколько времени?
– Часа четыре. Чего ты кричишь?
– Я кричал?
– Да..
– Нну … Не знаю. Уснул, наверное, и что-то приснилось.
– Ты за секунду не засыпаешь.
– Все нормально, баронесса. Я люблю тебя.
– А я тебя. Точно все нормально?
– Точно. Мне нужно сходить … сколько времени сейчас?
– Часов семь.
– Мне нужно сходить кое-куда. Часа на полтора.
Она не стала спрашивать зачем и куда. Захочет – сам скажет, он такой. Нужно – значит нужно.
Быстро ополоснувшись в душе, Рылеев оделся, проверил карманы – ключ, бумажник, телефон. В белом купальном халате, бесконечно желанная, Федотова вышла из гостиной.
– Через час вернусь, – повторил Рылеев. – Может и раньше. Пойдем куда-нибудь сегодня, да?
– Хмм, – сказала Федотова, играя бедрами.
– Не скучайте, баронесса.
Он привлек ее к себе и поцеловал в нос. Она свела глаза к переносице и надула щеки. Рылеев засмеялся, а Федотова захихикала.
На улице было светло, но пустынно. Возможно по телевизору шел какой-то интересный сериал или матч, а может день у всех выдался тяжелый, даром что суббота. Ну, на Невском и поперечных наверняка народ, но по пути к церкви, около двух километров, Рылеев встретил человек пять. Дул вечерний ветерок.
Вечерня давно закончилась. Священник – моложавый и смешливый – вышел из-за алтаря. Больше в церкви никого не было.
Стало спокойнее на душе. Речь этого священника – плавная, свободная – внушала уверенность в поправимости всего на свете. Тем не менее, Рылеев, слушая, оставался серьезен, сосредоточен.
– … обыкновенная история, – говорил священник. – Перестроили церкву в спортивный клуб при Советах, а потом, после Советов, пытались там что-то открывать, проводить. Оказалось нерентабельно. Делать историческим памятником – процесс долгий и дорогой. Проще снести и место использовать. Церковная администрация и забыла давно, что там когда-то церковь была…
– Не забыла.
– Нет? Ну, значит, взятки в ход пошли. После этого прибывают рабочие с кирками, а потом и экскаватор. И на этом месте строят что-то другое. Так?
– Примерно так, – Рылеев кивнул. – С оговорками.
Священник подозрительно на него посмотрел.
– Вы не католик, часом?
– Я отступник.
– Я не об этом.
– Православный.
– А, ну тогда понятно. Василий Рылеев, не так ли?
– Откуда вы знаете?
– Был еще католик, с похожим делом. Вы, Рылеев, легенда в некоторых кругах. Вы собирались стать священником, но передумали.
О проекте
О подписке