– Конечно выстоим, – заверил Ярослав. – Но, как я понимаю, друзья мои, лучше до этого не доводить! Выстоим – но сколько жизней потеряем, сколько домов пожгут киевляне, скольких женщин успеют взять наложницами!

Последнее замечание произвело сильное впечатление на женское крыло. Есть женщины, мечтающие стать наложницами, но это, как правило, натуры слабые, податливые, родившиеся в небогатых семьях. Среди хозяек крогов и хорловых теремов таких не было.

– Князь киевский, как я уж говорил вам, забыл новгородскую доблесть, – настаивал Ярослав. – Забыл ее и Добрыня.

Упоминание Добрыни произвело эффект, на который, видимо, рассчитывал князь. Чуть больше четверти века прошло с тех пор, как владимиров воевода насаждал в Новгороде константинопольскую веру. Методы были памятны старожилам, а молодое поколение наслушалось рассказов из первых рук. Ильдом и свердом.

– Но помнят они варягов, – продолжил Ярослав, коверкая слово на киевский лад, дабы подчеркнуть, что он имеет в виду ход мысли киевлян. – Не захотят они ссориться ни с конунгом шведским, ни с конунгом норвежским. Подумайте, новгородцы. Да, варанги повели себя недостойно. Да, они дикие. Да, они бесчинствуют! Но сколько их? И где они? В Ладожском Конце была большая драка. В Ремеслах не поделили десять сапов. Мне тут говорили – по улицам после заката стало не пройти. Будто раньше можно было.

Раздались смешки.

– Это не относится к теперешнему делу, – заметил Ярослав, – но я давно говорю вам, новгородцы – мне нужны добровольцы для поддержания порядка на улицах после заката. Я не могу им платить – никаких средств не хватит! Нужно, чтобы каждый дом выделил хотя бы одного воина. Кольчуга, сверд, да факел – много ли надо! Чтобы хоть до полуночи можно было из крога домой, с торга в крог. Третьего дня меня самого чуть не ограбили. Еще светло было, я возвращался с Подола в детинец. Выбежали какие-то двое, вот с такими вот мордами…

Присутствующие засмеялись. Хелье смеялся вместе со всеми.

– И что же? – полюбопытствовал кто-то.

– Пришлось кладенцом помахать, отступая, – признался князь. – Счастье еще, что кладенец при мне оказался. Ну так вот. С варангами мы уж как-нибудь поладим. А с Киевом не получится. Меня в детинце дожидаются посланцы с грамотой. Двадцать тысяч сапов годовых платили мы? Да. А теперь Киеву понадобились все сорок.

Волна ропота поднялась, прокатилась, усилилась, стихла на мгновение.

– Ну и прощелыга этот Владимир! – выразил кто-то в образовавшейся полу-паузе.

Тут же все притихли. Все-таки Ярослав – сын Владимира. Еще обидится!

– Только ли Владимир, – нарочито удрученно сказал Ярослав. – Если бы только Владимир! – он покачал головой. – У Владимира есть советники. Их много. А за советниками стоят киевляне. Неужто Владимир снимал бы с нас, новгородцев, последнюю рубаху без одобрения киевлян? Все платят – Муром, Ростов, Смоленск, даже Полоцк! Но больше всех – Новгород. А чем киевлянам не жизнь? Им при таком раскладе сеять-жать не надо. Все, что надо, купят – на наши с вами деньги, дети мои.

Опять все загудели и зароптали.

– У них нынче народу больше стало, – объяснил Ярослав, не прося слушающих умокнуть, но вместо этого просто перекрывая шум великолепным командным баритоном. – Вот и желают они…

– Проклятые ковши!

– … дань удвоить!

Теперь все говорили одновременно, возмущаясь и доказывая друг другу то, с чем и так были согласны.

– Какой же выход? – воскликнул кто-то.

Задним числом Хелье вспомнил, что уже слышал этот голос – в начале речи Ярислифа. Неужели только я один это заметил, подумал он. Впрочем, я ведь свежий, приехал вчера. А ярислифовы спьены наверняка из тех же купцов, к ним привыкли, вот и не замечают, что реплики подаются одними и теми же людьми. Впрочем, может быть я слишком подозрителен. Мне это все говорят – подозрителен ты, Хелье. И Матильда говорила. И пока я тут слушаю все эти речи да толкусь среди купцов, она там в Киеве с греком.

Ярослав поднял руку. Стихло.

– Есть выход, – сказал он. – Один-единственный. Но чтобы им воспользоваться, друзья мои, нужно вам стать за меня горой. Перед всеми. Перед Киевом. Перед варангами. Даже перед Константинополем. Не только вы, но и простые ремесленники, и смерды, и духовенство наше – все должны быть со мною единое-целое! Тогда будет выход.

– Какой? – настаивал тот же голос.

Ярослав выдержал торжественную паузу.

– Независимость, – произнес он с оттенком небрежности. Мол, я знаю, что вы все равно не согласитесь, так хоть подумайте.

– Независимость?

– От кого независимость?

– Когда независимость?

Ярослав улыбнулся. Снова все притихли.

– Есть Киевская Русь, – сообщил он и подождал, чтобы все присутствующие представили себе – есть она, Русь Киевская, ненавистная. – И есть Новгородский Славланд.

Молчание.

– Есть так же Швеция и Польша, – проявил кто-то познания в географии.

– Вот об этом я и говорю, – резюмировал Ярослав.

Мысль повисла в воздухе. Собрание напряженно думало.

Действительно, Новгород отличается от Киева не меньше, а больше Гнезно. Другие люди, другие мысли, даже язык другой. Ну, не очень другой. Но разница есть. А что понимаем мы речь тупых толстых ковшей – так мы и шведов тоже понимаем. И многое называем теми же словами, что и шведы – крог, торг, хувудваг, хвита, хорла, сверд, кнут, книга, хавлебанк. Так зачем же не стать нам независимым вольным краем? Зачем быть вассалами, если можно ими не быть?

Киев рассердится, и Киев придет с войском. Так он и так придет! Не можем же мы в самом деле сорок тысяч сапов Киеву каждый год отваливать! По сапе с каждого жителя, включая холопов!

– Правду ли говоришь нам, князь? – спросил кто-то.

– Странный вопрос, – откликнулся князь. – Зачем мне вас обманывать?

– Тебе лучше знать, зачем.

Ярослав вздохнул.

– Хорошо, – пожав плечами сказал он. – Я докажу вам, что говорю правду. Но обещайте мне, что станете за меня горой, когда убедитесь. Как только я дам вам доказательство, обратного пути не будет. Либо мы выстоим, либо нас всех убьют. Ну, некоторые выживут, так их сразу в холопья, и детей их тоже. Ну же. Обещайте!

Опять последовал ропот, но был он на этот раз другого оттенка.

Да решайте же быстрей, холопьи дети, подумал Ярослав раздраженно. Торгаши паршивые, барышники никчемные. Сорок душ, да пять владимировых спьенов, да двое моих, да еще человека три – люди Марьюшки, сестренки моей ненаглядной, ведьмы киевской. В руках этих пятидесяти колченогих торгашей – моя судьба, да, собственно, и моя жизнь тоже. Обидно-то как.

– Посланцы Владимира ждут, – напомнил он мягко.

– Что же суть? – вопросил молчавший все это время председательствующий. – Если доказательство предъявлено быть, то нужно соглашать. Но только если доказательство.

– Да, – подтвердил Ярослав.

Еще немного посомневавшись, новгородцы согласились. В конце концов, если доказательство окажется несостоятельным – что же, можно будет обвинить князя в обмане. Или, в крайнем случае, уехать в Ростов.

– Идемте со мной. – Князь и зашагал к выходу.

Нестройной колонной собрание покинуло Готский Двор, прошествовало по улице вверх, мимо часовни, через вечевую площадь, и оказалось у ворот детинца. Входить не решались, и Ярослав знал, почему. За воротами была дружина, ворота запирались быстро, а убитых или закопанных заживо в землю в детинце хватало – об этом знали.

Правда, предположить, что Ярослав вознамерился разом уничтожить всю состоятельную верхушку города, было почти невозможно. Последствия такой акции – грабеж бесхозных домов и складов, пьяный разгул, и сразу следующий за этим голод – были слишком предсказуемы. Но как мало значит логика, когда у тебя за спиной – запертые ворота, а кругом ратники с обнаженными свердами!

Впрочем, сверды пока что находились в ножнах.

Увидев на лицах сомнение, Ярослав сделал вид, что колеблется, а затем жестом подозвал к себе одного из ратников. Когда ратник подошел, Ярослав протянул руку к его сверду. Ни о чем не спрашивая, ратник вытащил оружие и, держа его за клинок, вручил князю. Князь оглядел сомневающихся и совершенно наугад (во всяком случае, так всем показалось) показал свободной рукой на Хелье.

– Подойди.

Что это он задумал, размышлял Хелье, подходя к Ярислифу-Ярославу. Не рубанет ли он меня? Как бы половчее отскочить.

– Держи.

Рукоять сверда оказалась у самого живота Хелье. Вопросительно поглядев на князя и оглянувшись на толпу, Хелье принял сверд в ладонь. Сверд был обычный шведский. Новгородские клинки были, кстати сказать, лучше – прочнее и легче, как Хелье успел убедиться. Он распрямил и снова согнул руку в локте, определяя центр тяжести сверда. Попробовал лезвие ногтем. Снова вопросительно посмотрел на князя.

– Хорошо ли ты владеешь свердом? – спросил князь.

– Неплохо.

– Ты уверен?

– Да.

Ярислиф прищурился.

– А по-моему плохо. Да и хлипкий ты. Мне нужен кто-нибудь, кто хорошо владеет.

– Я хорошо владею.

– Сомневаюсь. Эй, вон ты там! – князь указал на какого-то купца. – Иди сюда.

– Я хорошо владею свердом! – возмутился Хелье.

– Да ладно, – князь пожал плечами. – Пусть хорошо. Но мы найдем того, кто владеет им очень хорошо.

– Именно. Я очень хорошо владею.

– Ладно, ладно. Не шути. Иди, парень, не задерживай нас тут.

– Я не шучу.

Раздраженный упорством Хелье, князь повернулся к нему лицом.

– Что ж! Покажи свое искусство.

Купец, указанный князем, как раз подошел и встал на расстоянии трех шагов от князя и Хелье. Хелье указал левой рукой на какую-то точку в небе. Князь и купец одновременно повернули головы и посмотрели в указанном направлении. В этот момент Хелье, подавшись вперед и вбок, махнул свердом. Клинок описал в воздухе замысловатый зигзаг – по диагонали слева направо, вертикально вниз, и снова слева направо. Проделано это было молниеносно. Князь заметил движение, но не понял цели – сперва. Тут же цель выяснилась – сленгкаппа и рубаха купца оказались разрезанными спереди, сверху до низу. Купец сделал движение, разрывая таким образом последнюю держащуюся нитку гашника, и порты его упали к коленям. Гости снаружи и дружинники внутри детинца захохотали. Князь, посмеявшись вместе со всеми, положил руку на плечо Хелье и посмотрел ему в глаза. Тут Хелье и понял, что он дурак и что его провели, как мальчишку. Из купцов, бывает, получаются хорошие воины, а некоторые купцы специально учатся владеть оружием, но редкий купец поедет для этого в Старую Рощу. Щенок я, подумал Хелье. Обиделся, расхвастался. Кретин.

– Как зовут тебя, удалец? – спросил Ярислиф, когда смех стих.

– Аскольд, – ответил Хелье.

– Вот и хорошо. Следуй прямо за мной, вплотную. Если заподозришь что-то неладное, можешь рубить меня свердом. – Он посмотрел на остальных. – Согласны?

Они были согласны. Представление, в которое Хелье попал на правах главного действующего лица благодаря хитрости Ярослава, расслабило их, сняло напряжение. Купцы вошли в детинец.

– Ворота не закрывать! – приказал Ярослав. – Эй, кто там! – крикнул он по направлению княжеского терема. – Приведите сюда владимировых послов. Живо!

Один из ратников рысцой кинулся в терем. Пока толпа гостей переговаривалась и волновалась, а дружина нарочито скучала. Ярислиф открыто рассматривал Хелье, стоя к нему боком. Хелье, со свердом в руке, чувствовал себя нестерпимо глупо. Следовало выпутываться из дурацкого положения.

– Князь, я…

– Потом, потом, – отрезал Ярислиф безапелляционным тоном.

Наконец появились послы. Их было двое. Ярослав жестом пригласил их приблизиться.

– Новгородцы! – обратился он к пришедшим с ним. – Вот к нам тут гости из Киева приехали. Я их тут от вашего имени напоил, накормил, в бане помыл, на перину уложил, покрывалом укрыл, и приемом они довольны. Впрочем, давайте их самих спросим. Довольны ли вы приемом, гости дорогие?

Гости недоуменно переглянулись и кивнули. Они видели, что князь что-то затевает, но не понимали, что именно, и для чего в детинце целая толпа купцов. Не убивать ли их тут собрались?

– А привезли нам гости грамоту красивую от повелителя своего, князя киевского. И настала наконец пора знать вам, новгородцы, что в грамоте сей начертано десницею бестрепетной.

Ярослав протянул руку. Поколебавшись, один из посланцев вытащил из-за пазухи грамоту и подал Ярославу. Ярослав развернул свиток, быстро пробежал глазами текст, и зычно объявил —

– А написано в грамоте, что должны мы теперь, новгородцы, платить Киеву не двадцать тысяч сапов, но сорок. Ибо цены выросли на жирное киевское сало. Киевляне жалуются. Так ли это, гости дорогие? Выросли цены? Говорите, не стесняйтесь.

– Но, князь… – начал было один из послов.

– Ты, гость, на вопрос ответь, да чтобы внятно, чтобы новгородцы мои слышали. Дорого нынче сало? Да или нет.

– Дорого, но…

– А платить нам вменяется сорок тысяч сапов. Вот. Да?

– Э…

Князь показал грамоту послу, ткнув пальцем в нужное место.

– Так?

– Так.

– Что ж мы князю киевскому на это ответим? – обратился Ярослав к новгородцам, комически изображая задумчивость. – Жалко киевлян, конечно. Похудеют ведь.

Новгородцы неуверенно захихикали.

– Ну, – размышлял вслух князь, – киевлян жалко, но самих себя все-таки жальче. А посему…

Он в два движения порвал грамоту и небрежно бросил обрывки на землю.

– Таков наш ответ. Но ведь этого мало. Князь киевский может неправильно понять нас, людей простых, особенно если объяснять вы ему будете сложно. Так чтобы он понял все, как оно есть, вот другая грамота, старинная.

Он вынул из-за пазухи другую грамоту.

Эка он все просчитал, подумал Хелье. Хорош конунг Ярислиф, хорош. Я вот стою рядом с ним, со свердом в руке, и выгляжу – глупее не придумаешь. Может, зарубить одного из посланцев? Можно и самого конунга, но он должен сперва жениться на дуре Ингегерд.

– Эта грамота вменяет нам платить Киеву то, что мы ему все это время платили. Двадцать тысяч сапов. И платили бы дальше, а только обидел нас князь киевский. Не хочет он с нами дружить. Холопами своими нас мнит. Так чтобы больше не мнил…

И Ярослав порвал и эту грамоту.

Новгородцы восхищенно ахнули, а дружина посерьезнела.

– Счастливого пути, – пожелал Ярослав послам. – На вашем месте я бы поторопился. Завтра утром пошлем мы гонцов по всем хувудвагам Земли Новгородской, оповещать города и веси, и народ честной, что законы киевские не распространяются на нас боле. И ежели киевский гонец в добром коне нуждается, то не может он брать себе коня даром, ссылаясь на Закон Олегов, а должен он платить столько, сколько спросят у него коня оного содержатели. А ежели, в силу упрямства своего, заберет гонец коня силою, то будет он преследуем, ловим, и наказан по законам новгородским как конокрад, а конокрадам в Новгороде полагается в кипятке быть сваренными.

Только теперь осознали полностью новгородцы, что сделал князь. Стараясь сохранять бодрый вид, они расступились в стороны, пропуская киевских послов.

– Хорошо ли мое доказательство, новгородцы? – спросил князь серьезно.

Ответили ему не сразу.

– Да, хорошо, – сказал наконец знакомый Хелье голос.

– Поняли ли вы, на что мы вместе идем?

...

9 10 11

...

Стандарт

2.5

(2 оценки)