– Конечно есть, – достал я из внутреннего кармана требуемую бумагу.

– Действительно есть, – удивился, читая, лейтенант.

– А секретарь еще удивлялся, зачем мне она, – прокомментировал я себе под нос и добавил уже громче: – Кстати, насчет банд ты не прав. Это были диверсанты, и их задача – обеспечить возможность захвата брода. У них своя задача. А банды – это банды. Сейчас чай попью и пойду охотиться.

– Думаешь, их найдешь?

– А то ж. Они же на тропках сидят. Найти нетрудно. А тропок у вас всего две. По одной в одну сторону пробегусь, по второй обратно.

– Про тропки откуда знаешь?

– Старшина сказал.

Покосившись на подчиненного, лейтенант задумался. Чай мы уже попили, поэтому просто общались. Пограничники уже закончили на месте боя и в данный момент, как я понял, копали прямо на месте общую могилу, сняв с диверсантов все, что только можно.

– Вот что, против твоей работы в нашем тылу я ничего не имею. Но вот методы твоих действий несколько отличаются от тех, что написаны в наших законах. Я оставлю с тобой двух своих подчиненных. Они и проследят за законностью. Да, так, думаю, будет лучше.

– По рукам и ногам связываешь, – с укоризной покачал я головой и погладил Шмеля, что спал рядом. – Но это все равно меня не остановит. Как бы то ни было, знай, завтра в шесть утра меня здесь уже не будет. Имей это в виду. Могу еще посоветовать оружие диверсантов распространить среди своих подчиненных, раздав их командирам, а снайперку лучшему стрелку. А то знаю я вас, в оружейку сдадите как вещдоки. Надеюсь, не надо напоминать, что после двух часов ночи вам лучше покинуть территорию заставы и занять окопы?

– Ты все про войну говоришь. Я не перебивал, но сейчас хотелось бы спросить. Она действительно завтра начнется? А то слухи давно гуляют. Да и эти… слишком наглые стали.

– Лейтенант, точно завтра. Уж я-то знаю, в верхах кручусь, с начальством общаюсь.

– Ну, значит, врежем им, – ударил он себя кулаком по колену.

Встав, я огляделся и, потянувшись, сказал:

– Не хочу тебя расстраивать, но пограничные сражения со стопроцентной вероятностью мы проиграем.

– А вот об этом поподробнее.

Оба пограничника насторожились от моих слов. Сев на место, я немного размял мышцы ног и, горько хмыкнув, сказал:

– Из-за предательства высших чинов РККА армия сейчас небоеспособна. Они до того довели бойцов и командиров, что те уверены, что войны не будет. Даже в отпуска распустили половину комсостава. Это как, по-вашему? Так что когда немцы завтра ударят, мы понесем колоссальные потери. Фактически за один день немцы ликвидируют две трети наших армейских группировок у границы и двинут вперед, остановить их будет некому. Потом будет второй эшелон наших войск. С полным превосходством немецкой авиации в воздухе, они будут долбить наши колонны на марше, нанося им большие потери. Да, нас больше, но бить нас немцы будут поодиночке. И побьют. Что дальше, не знаю, сложно спрогнозировать, но думаю, мы победим, не можем не победить.

– Откуда?.. – прохрипел лейтенант, до треска материи галифе сжимая ткань. Думаю, у него на ноге будут синяки.

– Прочитал рапорт начальника Луцкого отдела НКВД на имя наркома. Тот сам дал ознакомиться.

– Но почему ничего не делают?

– А как? Предатели носят генеральские и маршальские звезды. Трогать их пока нельзя. Так-то работают, но по мелочевке.

– А почему тебе доверили такие важные документы? – влез в разговор молчавший до этого старшина.

– Немцов был моим куратором, у нас хорошие отношения, и в некотором роде я ему помогал составлять этот рапорт. Большую часть информации он получал от меня, а я от допросов бандитов, националистов и диверсантов вроде этих.

– Посмотрим, что будет, прав ты или нет, – сказал лейтенант.

– Вот и ладушки. Ладно, что-то засиделся я тут с вами. Пора и за основную работу браться.

Встав, я было направился к повозке, как вдруг раздался треск внизу, и на левой ноге я ощутил некоторое неудобство. Посмотрев вниз, я горестно вздохнул и сказал:

– Похоже, сапожник умер.

– Что? – не понял моих слов Москалев, так же разглядывая наполовину оторванную подошву на левом сапоге. – Примета, что ли?

– Люблю наши приметы. Рассыпал соль – к ссоре, разбил тарелку – на счастье, пересолил – влюбился. Легче во всем видеть какой-то символ, чем признать, что у тебя просто руки из жопы растут… В другом тут дело. Я когда их покупал, месяца полтора назад, сапожник, древний старичок, сказал, что я их проношу столько, сколько он проживет. Вывод очевиден, он умер.

Москалев невольно хохотнул и велел старшине:

– Отправь на заставу, пусть Архип починит.

– Какое починит?! – возмутился я. – Мне работать надо! Тут в лесу бандиты еще не упокоенные ходят. Я лично ночью сладко спать собираюсь, а как я уснуть смогу, когда они где-то рядом… живые?

– Может, от диверсантов что подойдет? – спросил старшина, принимая оба моих сапога и передавая их одному из пограничников. Я решил, что и другой сапог местный сапожник пусть посмотрит. Не повредит.

Через десять минут рядом стояли четыре пары хороших кожаных сапог. Однако примерка показала, что ни одна из них мне не подходит. Слишком велики. Пришлось ждать свои отремонтированные. Их принесли спустя час. Проверив результаты ремонта, я остался доволен и через пять минут уже двигался по лесу в сопровождении двух пограничников. Того самого Павлова и еще одного, незнакомого, откликавшегося на имя Василий.

Двенадцатая застава у реки Буг, кабинет командира заставы лейтенанта Москалева.

Двадцать первое июня 1941 г., 17 часов 22 минуты.

После стука в дверь в кабинет прошел старшина.

– Ну что? – спросил у него командир заставы. Сидевший в кабинете младший политрук тоже с интересом обернулся к вошедшему.

– Резвый парнишка, – криво усмехнулся старшина, присаживаясь на стул. – На что Павлов и Еременко неутомимые, но с трудом за ним успевали. Пока уничтожена группа из пяти бандитов. Парни обнаружили их у одной из тропинок, как этот Михайло и говорил. Часовой следил непосредственно за тропинкой. Остальные стояли лагерем в ста метрах. Сперва Михайло лично снял часового, причем из бесшумного пистолета, после чего они уничтожили сосредоточенным огнем остальных бандитов. Кстати, у этого Михайло еще и гранаты есть. Одну он использовал.

Пленных нет, как-то не получилось взять. Сейчас они работают по второй тропинке.

– Машина?

– Обнаружили и перегнали. Тело Семена нашли, привезли на заставу. Сейчас могилу копают. Парни из второго отделения. После боя к нашим вышел посыльный из отряда. Там обеспокоились – сутки от нас вестей нет. Наши посыльные до них не дошли, похоже, их действительно перехватили. Вот пакет. Телефонный провод обещали восстановить в течение часа, где-то в лесу обрыв.

– Ясно, – вскрывая пакет, кивнул лейтенант и, прочитав сообщение, добавил: – Когда Михайло вернется к себе в лагерь, предупреди. Хочу с ним поговорить. А так держи нас в курсе по всем их дейст виям.

– Михайло знает, что трое наших их сопровождают, помахал рукой, – неожиданно сказал старшина, вставая.

– Опытный, – вздохнул лейтенант, убирая бумаги в сейф. – Ладно, иди.

Когда старшина вышел, политрук заметил:

– Все-таки не подсыл, как ты думал. С огоньком работает.

– Чтобы подвести к нам своего человека – не думаю, что они пожалеют десяток бандитов. Сообщение из отряда подтверждает, что его прислали из Луцка. Но все равно приглядим за ним, ты прав, непростой он… Ладно, давай показывай, где немцы прячут эту лодку.

– Вот тут, в кустах. Они ее точно используют для отправки своих агентов.

– А пройти они могут только тут, мимо наших постов по дну оврага… Ох, чую, кто-то из местных сообщает им о наших патрулях…

Командиры склонились над картой своего района и занялись непосредственной работой. Охраной гра ницы.

Языки огня слегка освещали лагерь. Вот всполох из ямы, где догорал костер, на мгновение осветил спавшего стоя Красавца, деревья вокруг, повозку и стоявший рядом с костерком чайник.

– Не опасаешься вот так вот ночью в лесу находиться? – спросил Москалев, проходя в световой круг и присаживаясь рядом.

Молча налив ему в кружку чая, протянул и только потом ответил:

– А кого тут бояться? От немцев лагерь деревья скрывают. Я же не идиот на опушке его разбивать. Бандитов в этих окрестностях нет: кроме давешней диверсионной группы, работало всего две банды. Всех мы к ногтю прижали, даже на хутор к поляку забежали.

– Вот-вот, хотелось бы об этом поговорить. Тебе не кажется, что сжигать хозяина хутора живьем в собственном доме – это слишком? Ты слышал, что ненависть порождает ненависть?

– Нисколько не кажется. Никто не заставлял его при нашем приближении отстреливаться из окна… Чертовы собаки. Так что в ответ очередь зажигательными пулями по соломенной крыше, а там – как повезет. Почему-то в наши объятия он выйти не захотел и предпочел нам огонь. Вот и все. А насчет порождения ненависти… Знаешь, что я тебе отвечу? – мой голос понизился, и в нем зазвучала сталь. – Никто не заставлял бандитов брать в руки оружие и идти стрелять в нас. Да, я в курсе, что в местных бандах всего треть местные, а остальные из-за границы, но ведь и этих не заставляли брать в руки оружие, сами пошли. Запомни, лейтенант, я никогда не врывался в населенные пункты и не стрелял во все стороны. Результаты моих действий очень трудно обнаружить. Ушла банда на дело и не вернулась – так судьба такая, никто их не неволил. На хуторе у поляка не было семьи. Он их еще неделю назад к родственникам отправил. Жег я только его. А бандитов я в плен не беру и брать не собираюсь. Про жестокость ты вот говорил. Я ведь убивал, чтобы помучились, далеко не всех, только тех, кто это действительно заслужил. Пару недель назад две девушки из корпусного госпиталя пошли в лес, решили больным березового сока набрать. Этих дурех никто не предупредил, что их там может ждать. Ты даже не представляешь, что с ними сделали, а потом в какие стороны раскидали части тел. Я тебе честно скажу, лейтенант, опоздал я всего на два часа, однако ублюдков этих выследил, но взять смог живым только одного. Ветер у него была фамилия. Так что я ответил бандитам тем же. Я его не мучил, даже пальцем не тронул, но сделал так, что сами бандиты убили его. Про натянутую веревку, привязанную к сосне, шутку такую слышал? Вот именно. Так что не тебе мне говорить про ненависть. Поверь мне, мою ненависть ни одному местному не пересилить.

Выдав этот крик души, я замолчал, глядя в костер. Несколько секунд длилось молчание, наконец лейтенант спросил:

– Из родни погиб кто?

– Отец.

– Нашел?

– У всех интересовался, предлагал исповедаться. Никто про эту акцию не знал. Слышать слышали, но исполнителей не знают. Думаю, кто-то левый поработал… Все равно найду.

Москалев хмыкнул и спросил, уводя тему в сто рону:

– Полночь. Не спится?

– Да, как-то не спится. Вон, Красавец и Шмель уже третьи сны видят, а я вот все никак. Ничего, чайку попью и пойду, покемарю пару часов, пока не начнется.

– Ты сказал, что тебя в шесть утра тут уже не будет. Если будут раненые, заберешь?

По-видимому, лейтенант получил из отряда приказ усилить завтра бдительность, а вкупе с моими словами у него сложилось в голове, что я не врал и требуется завтра действительно подготовиться к возможному нападению. Хотя погранцы о надвигающейся войне наверняка знали от местных, просто виду не подавали.

– Конечно, мог бы и не спрашивать.

– В костер не смотри, глаза посадишь. Ночь, – вставая, сказал лейтенант.

– Я на слух ориентируюсь, так же и тебя засек. Походка характерная, на правую ногу слегка припадаешь. Старая травма?

– Ранение… Ладно, надеюсь, еще свидимся.

– Планета круглая, можем, и свидимся… Лейтенант! – окликнул я командира. – Когда будешь отходить с остатками заставы, увидишь, как по дорогам нагло двигаются немцы. Стреляй в водителей, а не в грузовики. Машину починить легко, а найти замену водителю очень трудно.

– Это все? – холодно спросил командир заставы.

– Нет. У немецких танков очень маленькая дальность хода, и они возят на броне канистры. Ездят они на бензине, поэтому хорошие бойцы с винтовками и боезапасом из зажигательных пуль могут пойти и против танков.

– Ха, спасибо, – не совсем уверенно поблагодарил он и двинулся было дальше, как я снова окликнул его:

– Москалев… Есть еще одно. У деревни Михайловка в сорока километрах отсюда есть тайник. В нем небольшое количество единиц вооружения, включая ПТР. Боеприпасы, продовольствие и перевязочный материал. Хватит для десяти бойцов на неделю. Находится он на въезде со стороны Березовичей. Увидишь на опушке дуб с сожженной верхушкой. От него тридцать метров на восток. Там деревянная крышка и тайник. Бандит один себе землянку копал, а я его перехватил и создал схрон. О нем никто не знает. Помощь, конечно, крохотная, но хоть что-то. Надеюсь, вам пригодится.

– А вот знаешь, я надеюсь, что нет, – криво усмехнулся Москалев и, не поблагодарив, скрылся в темноте.

Плеснув остатки чая в костер, я затушил его пионерским способом, так как завтра не собирался разводить, сложив все вещи, чтобы через пять часов этим в спешке не заниматься, забрался в повозку, потревожив Шмеля, и, накрывшись одеялом, как-то неожиданно быстро провалился в сон без сновидений.

Разбудил меня, как и ожидалось, грохот разрывов. Заполошно вскочив, я заставил себя успокоиться, намеренно медленно попил воды из своей посеребренной внутри фляги, после чего, погладив перепуганного щенка, направился к встревоженному Красавцу. Грохот разрывов не прекращался все то время, что я запрягал коня.

Забрав из повозки «маузер» со снайперским прицелом, мгновенно взлетел на дерево. В прицел я наблюдал, как разлетелось щепками последнее строение заставы, остальные были до этого порушены и частично горели. День еще только начинался, но было уже достаточно светло. С той стороны берега можно было разглядеть технику. Четыре танка вели перестрелку с дотом прямой наводкой, выехав на самый берег. Не знаю, отвечали ли им, но все танки были целыми и азартно били по нашей стороне. Вот вперед сунулся первый, «тройка» с кургузым стволом, и на нашем берегу неожиданно подорвался на мине.

– Ай, Москалев, молодец, заминировал-таки брод! – обрадованно воскликнул я.

Один из танков на той стороне вдруг загорелся. Сквозь грохот разрывов слышался солидный перестук крупнокалиберного пулемета. По звуку, вроде ДШК, значит, у пограничников и тяжелое вооружение есть, наверняка именно из него и подожгли «двойку». У немцев первоначально было две «тройки» и две «двойки».

До брода было метров восемьсот, и из своего противотанкового ружья я ничем не смогу помочь, дальность запредельная.

Скатившись с дерева, я подскочил к повозке и, подхватив ПТР, две пачки с патронами по двенадцать штук в каждой, пригибаясь под тяжестью – больше пятнадцати килограммов на себе нес, – быстрым шагом направился в обход заставы, стараясь зайти к броду справа, чтобы танки подставили мне левый бок.

Как оказалось, тут был окоп, из которого меня окликнул знакомый пограничник.

– Ты чего тут? – пытался докричаться он до меня.

– Хочу пробку на броде организовать, – в ответ крикнул я ему, по-пластунски приблизившись.

Я уже покинул низину, и меня могли увидеть с той стороны. Скатился в окоп, где находилось двое пограничников с пулеметом Дегтярева, и, осмотревшись, велел:

– Снимай пулемет с позиции, ща ПТР тут поставим. Нужно закупорить брод битой немецкой техникой.

– У нас засадная позиция, пехоту ждем, – сообщил первый номер пулеметного расчета.

– Да пока их дождетесь, ваших на гусеницы намотают! Снимай, тебе говорю! Время упустим!

Приходилось кричать, потому что вокруг стояли грохот разрывов и стрельба.

Парни помогли мне установить ружье на сошки, и второй номер расчета подал первый патрон. Выглянув, я мгновенно оценил ситуацию. Пока я занимался перебежками на открытой местности, перенося стреляющую тяжесть и стараясь не попасть на глаза немцам, на самом броде произошли существенные изменения. Та «тройка», что подорвалась на мине, уже буксировалась на свой берег второй «тройкой» с помощью тросов. Лучшего момента для открытия огня и не найдешь.

Окоп был хорошо замаскирован, перед ним росли кустики, которые не мешали наблюдать, что происходит на броде и на том берегу.

Беглый взгляд в сторону позиций остальной заставы выдал затянутое дымом поле перед бродом. Там в полнопрофильных окопах под минометным обстрелом погибали пограничники. К сожалению, минометные позиции нам были недоступны, но зато сам брод был как на открытой ладони. Так что мы наблюдали не только танки, но и подтягивающиеся к броду бронетранспортеры и грузовики с пехотой. Кто-то отдал преждевременный приказ на движение, рано им еще тут быть, рано.

Прицелившись, я на секунду замер, вспомнив, как проводил в лесу пробные стрельбы, и, с сомнением покосившись на стоявшего рядом первого номера расчета, имевшего приличную стать, машинально потер плечо, которое отбил в прошлый раз. ПТР, честно говоря, не для моей комплекции. Оставив ружье на месте, я хлопнул парня по спине и, приблизившись к самому уху, прокричал:

– Ты стрелять будешь, я корректировать! Понял?!

– Да! – крикнул тот в ответ и еще на всякий случай кивнул.

Пока он примеривался к незнакомому ружью, пробуя провести перезарядку, я снял со спины винтовку и, приникнув к прицелу, крикнул:

– Вторая «тройка», правая гусеница!

– Готов!

– Стрельба по готовности!

Почти сразу ружье выстрелило, причем без особой пыли. Перед позицией земля была смочена.

– Второй раз! – проорал я.

Гусеница была целая, хотя я видел брызги стали на одном из траков. Пограничник из незнакомого и не пристрелянного оружия со ста метров умудрился попасть с первого же выстрела. Вторым выстрелом боец добил гусеницу, и та медленно сползла по ходу движения.

– На одиннадцать часов, «двойка» рядом с бронетранспортером. Бей в лоб, пуля берет его броню!