– Товарищ старший сержант, а вам орден за пять сбитых дали? А почему этого в «Правде» не было? – спросил самый смелый, сержант Морюхов.

– За все дали. Ну, чего встали? Помогайте.

Правое крыло мы сняли часа за два. Левое – за полчаса, уже знали, что и как делать. Закрепив крылья в кузове, я спрыгнул на землю и спросил у помощников, пока ефрейтор заводил машину:

– Ну что вы, решили идти?

– Да, у нас ведь предписания, – ответил Морюхов.

Немного подумав, я сказал:

– Все авиационные части уже передислоцировались, так что идти в Минск вам смысла нет: или по дороге погибнете, или штаб не найдете, наверняка он сменил место расположения. Так что полезайте в кузов, доедете до моего полка, а там свяжутся с кем нужно. Но сперва документы, а то вчера ночью не видно ничего было, – велел я на всякий случай.

Метки от скрепок были на всех удостоверениях, так что, изучив предписания, приказал летунам залезать в кузов, сам сел в кабину и скомандовал:

– Поехали!

«А ведь сегодня тридцатое, а немцы Минск еще не взяли. Видимо, это я так повлиял, то есть мои разведданные, или все-таки другой мир?» – усиленно размышлял я, трясясь на ухабах.

Несмотря на то что дорога шла в основном параллельно фронту, на ней были войска, нам частенько приходилось пропускать встречные колонны или вливаться в те, которые шли в нужном направлении.

Когда до полка осталось около десяти километров, нас остановил патруль. Как только я их увидел, выглянул из кабины и крикнул сержантам:

– Приготовиться!

Кто такие немецкие диверсанты и как они действуют, я успел рассказать в красках, так что сержанты сразу защелкали курками своих наганов, а Малютов, управляя одной рукой, положил на колени карабин.

– Товарищ старший сержант, водитель в полуторке как будто убит, поза у него странная, – предупредил ефрейтор, когда мы подъехали совсем близко.

Взведя курок на маузере, я сказал:

– Выскакиваем и сразу берем их на прицел, что-то не нравятся они мне.

Так и поступили, я спокойно вылез из машины и резко вскинул руку, наведя пистолет на капитана, по виду командира:

– Руки! Если кто шевельнется, стреляю!

Капитан смотрел на меня как на идиота, покачал головой, демонстративно повернулся к кустам, делая успокаивающий жест рукой. Проследив за его взглядом, я увидел пулеметное гнездо и широкое дуло пулемета Дегтярева с блином диска наверху. На меня внимательно смотрели две пары глаз под выцветшими пилотками.

– Предъявите документы! – снова выкрикнул я, не опуская оружие.

– Семенов, дай ему удостоверение, – сказал капитан.

Стоящий у борта полуторки сержант легкой походкой рукопашника направился ко мне.

– Близко не подходить. Малютов, проверь, что там с водителем в машине.

Сержант остановился, не доходя до меня пары метров, и, достав из нагрудного кармана удостоверение, протянул мне, не обратив внимания на пробежавшего мимо ефрейтора.

Взяв корочки, я быстро отступил на два шага и открыл удостоверение, посмотрел и, почти сразу закрыв, вернул сержанту.

– Товарищ старший сержант, он просто спит! – выкрикнул Малютов. Водитель, что ввел нас в заблуждение, возмущенно посмотрел на стоящего рядом ефрейтора, явно собираясь высказать все, что о нем думает.

Убирая маузер в кобуру, я сказал:

– Извините, товарищ капитан. Наслушались, что немецкие диверсанты у нас в тылу творят, так на воду теперь дуем.

– Документы. Куда направляетесь? – приняв строгий вид, капитан требовательно протянул руку.

– Старший сержант Суворов, семнадцатый бап, – сказал я, протянув ему летное удостоверение и полетный лист.

– Самолет перегоняли?

– Да. Но с «юнкерсами» повстречался, сбил двух, да и сам в прицел попал…

Капитан быстро проверил документы и у меня, и у сержантов, выстроившихся у машины. Малютов предъявил предписание об эвакуации техники, что ему выдал командир. Вопросы у капитана были только к сержантам, почему они едут в обратную сторону. Тут пришлось взять слово мне и объяснить, что штаб ВВС фронта переехал и найти они его не смогут, а в полку связь есть, там быстрее свяжутся с кем надо.

– Ладно, документы в порядке, можете следовать дальше… Скажите, а вы не тот Суворов, что сбил пятерых немцев над Минском? – спросил вдруг капитан.

Пришлось признаться, что это я и есть, кивком головы указав на орден, на который капитан уже давно озадаченно посматривал.

– То-то я смотрю, лицо знакомое, где-то видел, а как сказали, что двух сбили, так сразу вспомнил. У меня был очерк о вас, да бойцы бумагу на курево пустили. Ладно, всего хорошего, – отдав честь, сказал капитан.

Помахав парням из патруля, мы проехали мимо полуторки и попылили дальше.

Примерно через пару километров впереди показался просвет между деревьями.

– Останови, посмотрю, что там творится, – приказал я. И, выпрыгнув из остановившейся машины, крикнул в кузов: – Можно оправиться!

Где-то рядом явно работала авиация, были отчетливо слышны разрывы бомб и треск авиационных пулеметов.

– «Штуки» работают, – пробормотал я. После чего широким шагом направился к опушке.

На опушку я вышел осторожно. В двух километрах от леса шла дорога, забитая техникой, беженцами и скотиной, которую гнали на восток.

И вот на эту забитую дорогу, выстроившись в круг, и пикировали «юнкерсы». Работали они пулеметами, было видно, что бомбы уже использованы и немцы добивают боезапас.

– Наши, – сказал кто-то срывающимся голосом. Обернувшись, рядом увидел всех сержантов, которые, широко открыв глаза, смотрели на побоище впереди.

Сержант Лапоть не ошибся – над видневшимся вдалеке городом появились пять точек, оказавшихся истребителями-бипланами.

– У них скорость почти одинаковая, разницы в сотню не будет. Не догонят, – хмуро сказал я.

– Как же так?! По людям, по скотине… А, товарищ старший сержант? Зачем? – срывающимся голосом спросил Морюхов.

– Смотри, сержант. Смотри на настоящую натуру немцев. Видишь, какие они рабочие-пролетариаты? Запомните все: немцев бить надо! Бить! Пока они руки не успели поднять! Ясно?! Общечеловеки, бл…! – добавил я, вспомнив свое время.

Меня самого воротило от того, что натворили немецкие летчики. Военной техники на дороге фактически не было. В основном беженцы, и по ним гитлеровцы нанесли бомбово-штурмовой удар, как будто это полноценное подразделение Красной Армии.

– Твари! – сплюнул я.

– Товарищ старший сержант… а что делать? Может, помочь?

– Для этого есть люди. Возвращаемся к машине… Не понял! Бойцы, кругом! К машине шагом марш!

Следуя за печатавшими шаг сержантами, я постоянно оборачивался на удаляющуюся опушку. «Юнкерсы» уже закончили и, не обращая внимания на идущих на форсаже «чаек», выстроились в боевой порядок и направились на свой аэродром. «Чайки», так и не догнав немцев, беспомощно покружили над дорогой, после чего потянулись обратно.

– Что там, товарищ старший сержант? – спросил Малютов.

– Бойня там. Топорик давай, будем машину маскировать. Булочкин – в охранение, остальным – маскировать машину.

Когда мы выехали в поле, то были похожи на двигавшийся большой куст. На опушке я приказал повернуть сразу направо, проследовав дальше прямо по полю, рядом с лесом. Действия мои были обоснованны проще некуда. На дороге завал, который только-только начали убирать, да и уцелевшим беженцам в глаза смотреть не хотелось, и видеть, что натворили немцы, тоже большой охоты не было. Хотя, на мой взгляд, показать сержантам следовало бы, для злости.

– Товарищ старший сержант… вроде самолет, – сказал вдруг ефрейтор.

– Чего? – не понял я, так как в это время пристально рассматривал дорогу, наполовину скрытую дымами пожарищ.

– Самолет впереди, – повторил Малютов уже увереннее.

Присмотревшись, я тоже увидел загнанный в лес самолет. И хотя виднелся только хвост с нарисованной красной звездой на зеленом фоне, сразу определил в нем «ишачка».

– Тормозни около него, посмотрим, – приказал я.

Остановившаяся машина гармонично вписывалась в опушку, не привлекая к себе внимание. Спрыгнув на землю, я крикнул:

– Ко мне!

Впятером мы быстро осмотрели машину. В кабине был погибший летчик, мы осторожно вытащили его и отнесли в кузов ЗИСа, место там нашлось.

– Филиппов Геннадий Арсеньевич. Старшина. Одиннадцатый иап, – прочитал я документы вслух.

Самолет на вид был исправен, хотя потеки масла на моторе и дыры в кабине и на плоскостях навевали нехорошие мысли.

Сделав отметку на карте, мы сели в машину и поехали дальше. Город объехали – все подъезды к нему оказались забиты беженцами, и нам пришлось двигаться дальше по проселочной дороге, где было посвободней. Сержанты строго исполняли мой приказ и в пять пар глаз следили за небом, а при любой опасности стучали по кабине. Но как бы то ни было, к трем часам дня мы подъезжали к расположению полка.

Остановившись у часового с синими петлицами, я спросил, старясь перекричать порыкивание грузовика:

– Где семнадцатый бап расположился?

Боец молча показал рукой направление, с интересом разглядывая нас.

– Погнали. Вон туда, где разлапистое дерево, – велел я ефрейтору, а сам при этом с любопытством разглядывал два десятка «чаек», замаскированных на опушке маленького леса.

– Не одни мы тут.

– Что, товарищ старший сержант?

– Я говорю, вон СБ стоит, видишь механиков рядом? Вот езжай к ним, наверняка наши.

Первое, что я услышал, когда вылез из остановившейся машины, было:

– …да я тебе эту железку в жо…у засуну! Ты что мне принес?

Хмыкнув, я тихо сказал:

– Вот я и дома.

Посмотрев на подходившего ко мне техника-лейтенанта, отдав честь, спросил:

– Товарищ лейтенант, не подскажите где находится штаб семнадцатого бомбардировочного полка?

– Знаю. Но не подскажу. Кто такие?

Доложив ему, кто я и откуда, получил указание, как добраться до нашего полка. Сам лейтенант был не из «наших», а из соседнего, истребительного.

– Малютов, машину отгони вот под то дерево и жди указаний. Товарищи сержанты, подхватываем вещи, и за мной.

Дождавшись, когда они построятся с чемоданами в руках, направился к штабу, расположившемуся в одном из уцелевших домиков пионерского лагеря.

И первым, кого я увидел, был Никифоров, с доброй улыбкой ожидавший меня у входа в штаб.

«Явно доложить успели», – подумал я и вздохнул.

– Товарищи сержанты, подождите, скоро начштаба полка освободится, а вас, товарищ старший сержант, я попрошу проследовать в мой кабинет.

– Суворов, на уколы, – крикнула из коридора санитарка тетя Вера.

– Иди, бедолага, – захохотал Сашка Турнин, летчик с разведсамолета, лежавший вместе со мной в палате. У него, в отличие от меня, пуля избороздила ногу, но Лютикова решила оставить его в медсанчасти полка, ранение считалось не таким тяжелым, чтобы отправлять в госпиталь.

– Иду, – хмуро ответил я.

– Нечего было целоваться под бомбежками, вот теперь и смирись.

– Да иди ты!

Под хохот Сашки я вышел из палаты. Двоих наших соседей по койкам не было – ушли утром на озеро рыбачить.

В санчасти я уже семь дней, с того времени, как вернулся в расположение. Сержантов устроили в соседний полк. Правда, они все еще безлошадные, машин не хватало даже для опытных летчиков, однако парни жадно изучали матчасть, в основном моего ЛаГГа, который чинил Семеныч. Говорят, скоро новое сердце для него подвезут. Погибшего летчика, что мы привезли, с почестями похоронили, «ишачок» эвакуировали, на нем сейчас командир соседнего полка летает. Спасибо за него передавал. Командиры меня не ругали, так как уже знали все подробности боя, но долечиваться потребовали строго, так что я был как бы в изоляции. Кто такой Гора, мне так и не сказали, но Никифоров, судя по его виду, знал, кто это был.

Со скуки выпросил у особиста тетрадь, в которую стал записывать все, что помнил во взаимодействии бомбардировщиков и штурмовиков с истребителями. В заголовке большими буквами написал:

«Дневник летчика-истребителя Суворова: Дела, мысли, выводы».

Полностью разложил по схемам свои бои и до мельчайших подробностей расписал, где ошибся и как нужно было действовать.

Раскрываю себя? Да по фиг. Тут парни летают, горят в машинах, а я записал их же наработки, вплоть до сорок пятого года. СЕЙЧАС если внедрить все, что я написал в виде методички, получится огромный прорыв для авиации.

Выйдя в коридор, подошел к процедурной и опасливо заглянул в кабинет.

– Марина Викторовна, можно?

– Суворов? Ну заходи, – плотоядно улыбнулась докторша.

Еще раз опасливо взглянув на нее, я, закрыв за собой дверь, прошел к скамейке, обитой кожей. В нос ударил специфический запах лекарств, перебиваемый спиртом.

Наши слегка странные отношения, сердитые с ее стороны и опасливо-довольные с моей, длились уже второй день. А все началось с того, что объявили воздушную тревогу – к аэродрому подлетали «хейнкели». И так удачно совпало, что прыгнули мы с ней в одну противовоздушную щель, причем только вдвоем, остальные заняли другие.

Ну как не воспользоваться было такой ситуацией, когда она испуганно прижималась ко мне во время близких разрывов авиабомб?! Короче, наш поцелуй длился почти все время бомбежки, то есть минут десять. Уж по привычке и юбку задирать начал – а что, спермотоксикоз никто не отменял, а она мне действительно нравилась, – как получил кулачком в глаз и коленом в соединение ног.

Шипела она потом как кошка. Ответ я получил через два часа – мне поставила в задницу ТАКОЙ укол, что мой крик был слышен на другой стороне взлетной полосы.

Посверкивая фингалом, я вопросительно посмотрел на Лютикову.

– Снимайте штаны, – приказала она, вставая и выпуская струйку лекарства из шприца.

– Э-э-э. Марина Викторовна, а можно мне укол поставит кто-нибудь другой? А то воспоминание вчерашнего до сих пор бредит мне рану на за… э-э-э… на больном месте.

– Не беспокойтесь, больной. Я уж не так сердита, как вчера, так что ложитесь спокойно, – ответила она мне, улыбаясь под марлевой повязкой.

– Да? – я с сомнением посмотрел на нее.

– Ложитесь.

Марина не соврала, укол был хоть и в другую ягодицу, но нормальный.

Хромая обратно, повстречал рыболовов:

– Эй, контуженые! На процедуры!

– Живой!!! А я уж думал, что ты испугался и не пошел! – изумленно воскликнул Сашка.

– Не дождешься, – ответил я, ложась на кровать больным местом кверху.

– Что, сегодня спокойная? – спросил один из соседей-рыболовов.

– Нормальная.

От обоих несло тиной и рыбой, однако они спокойно собрались и отправились на процедуры.

Я снова стал мысленно пробегаться, как бы «подружиться» с нашим врачом. И план уже стал вырисовываться, но тут зашел Олег, переведенный в соседнюю палату – для среднего командного состава.

– Сев, ты сегодня писал что-нибудь?

– Нет еще, а что?

– Дай пока почитать. Никитин все равно только через пару часов придет.

«Да, точно, у меня же ее комполка хотел почитать взять!» – припомнил я.

– Да на, жалко, что ли? – достал я из тумбочки тетрадку и вручил ее Олегу. Тот присел на мою табуретку и углубился в чтение, буквально впитывая все мною написанное.

– Сев, а что это за рисунок? Вот, на последней странице?

– А, это истребитель истребителей. Я его так вижу. Предназначен для завоевания господства в воздухе.

– …для завоевания господства в воздухе, – как зачарованный повторил он за мной, не отрываясь от рисунка Ла-5.

– Товарищ старший сержант, вас в штаб вызывают, – заглянул к нам в палату боец.

– Игорь, что нового слышно? – спросил Олег.

– Говорят, завтра передислоцируемся на другой аэродром, – ответил тот, понизив голос.

– На запад?

– Нет, товарищ старший лейтенант, на восток.

– Давай, боец, веди меня, – сказал я, красноармейцу прерывая беседу.

– Олег, уберешь потом обратно? – спросил я у него, имея в виду тетрадь, что он держал в руках.

– Хорошо, – кивнул тот.

То, что тетрадь не пропадет, я был уверен на все сто, так как точно знал – штурман работает на Никифорова, который наверняка не только изучил мои заметки вдоль и поперек, но и переписал.

– Сева, привет, – встретился нам на выходе майор Запашный, командир истребительного полка. Тот самый, который на найденном мною «ишачке» летает.

– Добрый день, товарищ майор, – ответил я, вытягиваясь, как и боец-провожатый, только он еще и честь отдал, а у меня головного убора не было.

– Я твой дневник возьму? Мне интересны твои мысли об использовании «чаек» как штурмовиков, хотим переоснастить четыре машины подвесками с эрэсами и попробовать при штурмовке прочесать немецкие тылы.

– Берите, конечно, товарищ майор, его как раз Олег изучает.

– Опять он первый ухватил, ладно, я к нему тогда. Вечером верну.

Запашный был у меня в последние три дня частым гостем. Когда пришел за машину благодарить, увидел дневник и вцепился в него. Час рядом сидел, читал, потом каждый день приходить стал. Изучал. Причем не один, да и записи какие-то в свой блокнот делал.

Никитин встретил меня у штабной курилки. Заметив издалека мои полосатые штаны и гимнастерку, наброшенную сверху, махнул рукой, подзывая.

– Боец, свободен! – скомандовал майор красноармейцу.

В курилке кроме комполка стояли комиссар и Никифоров. Начштаба не было.

– Суворов, тут такое дело. Ты в последнее время рядом с машиной капитана Кирьянова крутился?

– Ну да. Интересно же, товарищ майор. Представляете, оказалось, «пешку» создавали как тяжелый дальний истребитель, но переделали в бомбардировщик.

– И ты его изучал? – как-то отстраненно спросил Никитин.

– Изучал… с капитаном Кирьяновым, – пожал я плечами, с подозрением поглядев на собеседников.

– Поднять самолет в воздух сможешь? – поинтересовался Никифоров.

– Ну, как мне сказали, я пилот экстра-класса, летаю на всем, что летает.

– Капитан Кирьянов, как ты знаешь, погиб во время последней бомбежки, а нам нужно отправить разведчик. И кроме как «пешку», с ее мощной радиостанцией и скоростью, отправлять-то и нечего. Немцы прорвались, штабу фронта срочно требуются разведданные о силах немцев.

– А Лапин? – спросил я озадаченно, так как этот лейтенант успел с Кирьяновым сделать несколько учебных полетов.

– Лейтенант Лапин уже улетел. Связь мы сразу потеряли, как только он сообщил, что повстречался с «мессерами». Долететь до места прорыва он не успел. Так что лететь некому, «пешка» в единственном неповрежденном экземпляре есть, а вот лететь некому. Единственный вариант – это ты. Я был против, но это предложение… – не договорив, Никитин посмотрел на особиста.

– Я готов! – вытянулся я.

С пилотами на «пешки» действительно было швах, присланный инструктор, капитан Кирьянов, пробыл в полку всего три дня и погиб, так никого и не научив летать, кроме того же Лапина, хотя теоретическую учебу провести успел. Ребята старались, я тоже не отставал, когда удавалось сбежать из санчасти. Только, в отличие от их теоретических занятий, я «реально» летал на Пе-2. На симуляторе. Больше сорока часов налетал. А чего зимой делать? Вот и тренировался. Конечно, больше на истребителях, но и бомберы вниманием не обделил. Так что в себе был уверен, несмотря на задачу. «Пешка» в пилотировании удивительно сложный самолет. Хотя я «летал» на образце сорок четвертого года, а не сорок первого, но считал, что справлюсь – приборы с небольшими изменениями были те же.

– Точно справишься? Кирьянов, конечно, о тебе хорошо отзывался…