– Наш отряд взяли у станицы Хомутовской, везли в Тихорецкую собранную с казачков продовольственную дань,– говорил Ларнак.– Я тоже против бессмысленного насилия над населением, но революцию надо кормить. Она всегда хочет есть, как прожорливый птенец. Сожрала бы и своих родителей, коль представилась бы возможность. Впрочем, все еще впереди. Вы-то как сюда попали, раз ни с кем не собираетесь воевать?

 Бекасов ответил, как и было условлено с Васнецовым, что возвращался с фронта в свою Саратовскую губернию, а под Голыми Буграми сегодня утром наткнулся на белых. Послал их куда подальше на предложение вступить в их ряды. Избили до полусмерти и вот бросили в подвал.

 Рябой, словно получивший в лицо заряд дроби, солдат, лежавший рядом с великаном Тимофеем, приподнялся на локтях, уставился на Бекасова:

 -Я, кажись, тебя под Екатеринодаром месяц тому назад видал, когда Корнилов город брал. Только ты был в форме ротмистра. Из пулемета по нам строчил. А?

 Мысленно сглотнув, Бекасов подумал, что ответственное задание, которое ему поручили, он не успев начать, успешно провалил.

 -Не было меня никогда под Екатеринодаром,– как можно спокойнее ответил он.– Но вы, солдат, почти провидец. Я действительно служил ротмистром кавалерийского полка Северо-Западного фронта. Лечился в госпитале с Борисом Думенко. Подружились. А потом наши дорожки разошлись. Меня перевели штабс-капитаном в 13-ое химическое подразделение Турецкой фронта.

 -Да ну!-всплеснул руками Ларнак.-Вы знакомы с нашим командиром?

 -Не только знаком, но даже, можно сказать, его близкий товарищ. За одной медсестрой ухаживали, Зиной Куликовой. Но я отступил, куда мне до красавца Бориса.

 -Ха-ха. Да-а, командир- парень видный. Я ведь, как и вы из благородных. Мой отец-столбовой дворянин имел крупное поместье под Пензой. В 1905- году мужички, как и везде, взбунтовались, сожгли наш дом вместе с хозяйством. Одни головешки от родового гнезда остались. Правда, никого из домашних, слава богу, не тронули. Батюшка очень расстроился, запил. От вина и помер. Только значительно позже я понял, что мужички-то не виноваты в своем злодействе, просто опостылела им их скотская, беспросветная жизнь. Да и не только крестьянам, а всем нам, россиянам тяжело дышать в родном отечестве. Но что нам мешает нормально жить, что нас всех гложет? Стал я об этом крепко думать. На фронте служил с тремя звездочками на погонах, поручиком 165-го Луцкого пехотного полка генерала Духонина. И вот там, на передовой агитаторы-социалисты открыли мне глаза- прогнила империя насквозь, нужно ее ломать, строить другую страну, свободную. Тогда и счастье всеобщее будет. Хорошо, в Феврале царя скинули, но лучше не стало. Почему? Да потому что нужно крушить старое не только вокруг себя, но и в себе. Следует освободиться от моральных и физических оков, сдавливающих сердце и горло, тогда изменится и окружающий мир. Ни эсеры, ни кадеты, ни анархисты так глубоко не глядели и только большевики впервые озвучили эти простые, но очень верные, как мне показалось, мысли. Ну а когда в Питере произошел Октябрьский переворот, я долго раздумывать не стал с кем в новую жизнь пойти. Хм…Надеюсь, подружимся,– протянул товарищ Мокей руку Бекасову после своего довольно длинного монолога. Ротмистр её пожал.

 Принесли ужин- кастрюлю кукурузной каши, буханку хлеба. Бекасов от еды отказался. После того, как Ларнак быстро расправился со своей порцией, ротмистр отвел его в сторону:

 -Ждать полевого суда бессмысленно. Деникин издал приказ о гуманном обращении с пленными, но всем на него наплевать. Вчера за станицей расстреляли 30 красноармейцев. Сам видел. Нужно бежать.

 Почему ротмистр назвал число "30" и как он мог видеть вчера кого и где расстреляли, когда его самого только сегодня якобы взяли белые, он и сам не знал. Действовал по интуиции, шел напролом. Заметит ли оплошность Ларнак? Вроде бы пропустил мимом ушей. Но нужно хорошо думать, прежде чем говорить.

 Перед тем как отправить Бекасова в тюрьму, полковник Васнецов подробно обсудил с ним план "побега". Впрочем, говорил в основном глава контрразведки, так как у ротмистру из-за побоев трудно было открывать рот.

 Итак, в первую очередь Бекасов должен был определится с "сидельцами"– кто есть кто. Затем предложить самым отчаянным бежать. Наверняка кто-нибудь да согласится. План же таков. Ночью Бекасов попросится по нужде на двор. Когда войдет охранник, он выхватит у него из "случайно" расстегнутой кобуры револьвер и угрожая им, свяжет его ремнем. Задними дворами, вдоль Дона, беглецы выберутся из станицы. На хуторе, в двух верстах к югу от Манычской, они найдут в конюшне четырех лошадей и крытую повозку. На них к утру и доберутся до разъезда Забытый, где "захватят" паровоз.

 "Как-то все очень просто",– усомнился Бекасов, ожидая от полковника какого-то необычного плана. Но Васнецов прищурился: "Запомните раз и навсегда, ротмистр, незамысловатость действий- самая верная и короткая дорожка к успеху".

 Ночью Бекасов толкнул в плечо, дремавшего с полуоткрытыми глазами Ларнака. "Пора". На побег товарищ Мокей, так он просил себя называть, согласился сразу. Ротмистра он окрестил- "товарищ Бекас". Решили остальным сидельцам пока ничего не говорить, на всякий случай. А потом уже действовать по обстоятельствам. Но эти обстоятельства сложились для ротмистра самым неожиданным и неприятным образом.

 Как и договорились теперь уже с Ларнаком, Бекасов настоятельно забарабанил в дверь кутузки, попросился у охранника в клозет- "в животе жутко режет".

 Когда дверь открылась и на скрипучую лестницу ступил пожилой солдат с керосинкой, на него коршуном набросился Ларнак. Опрокинулся вместе с ним вниз подвала. Лампа упала на пол, но не потухла. Ротмистр и опомниться не успел, как комиссар выхватил из подошвы ботинка что-то вроде заточки, полоснул охранника по горлу. Кровь обильно брызнула во все стороны, будто зарезали буйвола, а не человека. Окрасила бурыми пятнами все четыре стены подвала. "Что вы делаете!",-только и смог выдавить из себя ротмистр. "Ничего, товарищ Бекас, прорвемся. Иначе нельзя".

 Ларнак вынул из открытой кобуры лежавшего на животе охранника револьвер, вытер окровавленные руки о его гимнастерку.

 -Ну чего сидите!– крикнул он арестантам.– Кто со мной и товарищем Бекасом, присоединяйтесь. Трусливые, пропадайте.

 К лестнице ринулись все, кроме Ильи и великана Тимофея. Многодетный папаша Илья сказал, что все равно беглецов поймают, а так, может, снисхождение от полевого суда выйдет.

 -И я так считаю,– поддакнул Тимофей.-Ни к чему судьбу испытывать и на рожон лезть.

 -Дураки,-ухмыльнулся Ларнак,– кто ж вас теперь в живых оставит, когда вы добровольца зарезали.

 -Мы?– задвигал морковным носом, словно принюхивался, Илья.– Мы ни при чем.

 -Это вы на дыбе деникинским контрразведчикам будете рассказывать. Черт с вами, оставайтесь.

 -Обождите!– крикнул, видимо, быстро соображающий Илья.-Я с вами.

 Ротмистр же пребывал в полной растерянности. Такого развития событий, с убийством охранника, он не предполагал.

 Однако далее события разворачивались еще более стремительно и непредсказуемо.

 Выскочив из скобяной лавки, которую, разумеется, никто не охранял, часть беглецов устремилась к Дону, другая к его притоку Манычу.

 -Куда, бараны!– сдавленным криком попытался остановить последних комиссар Мокей.– Все к Манычу, мать вашу, там катер.

 Кто-то вернулся, остальные растворились в стороне Дона.

 -Откуда вам известно про катер?– удивился ротмистр.– Говорю же, в двух верстах отсюда хутор, там кони.

 -К черту хутор и коней,– схватил за рукав Бекасова Ларнак, обдал несвежим дыханием.– Рекой уйдем, через лиманы доберемся до наших.

 Мокей поймал за полу шинели, суетившегося рядом Илью, который не знал куда ему бежать.

 -Катер должен быть за мысом,– указал комиссар рукой на высветившейся луной за колокольней изогнутый берег Маныча. Приказал Илье.– Бегите туда, ждите нас.

 -А вы, ваше благородь, то есть, товарищ Мокей?! -испугался Илья.

 -У нас еще тут дело. Негоже возвращаться с пустыми руками. Идем!

 Ларнак потянул ротмистра за собой.

 -Куда?-изумился тот.

 -Штаб беляков в двух кварталах отсюда, проверим как там дела. Ну!– цыкнул он на Илью,– Исполнять!

 -Слушаюсь, ваше… Тимофей, ты где?

 Его приятель оказался где-то рядом. Выполз черной горой из-за угла. Что-то проворчал, побежал за Ильей.

 У штаба Ларнак и Бекасов притаились за забором, прислушались. Тихо. Охраны нет. Ларнак собирался дернуть за ручку входную дверь, однако в последний момент заметил, что со стороны рынка приоткрыто окно.

 Бекасова подмывало садануть товарища Мокея по затылку и присоединиться к остальным беглецам. Катер, конечно, хорошо, но ведь иначе задумывали. Впрочем, переиграть уже невозможно, нужно действовать по обстоятельствам. Останавливало то, что Ларнак явно не последняя фигура у красных. Знает Думенко, кажется, ему поверил. С комиссаром будет гораздо сподручнее.

 Влезли в окно. В штабе кто-то спал на лавке под иконой, укрывшись шинелью. Возможно, подпоручик Клейменов, адъютант Деникина,– подумал ротмистр. Сам командующий обычно ночевал в доме купца Стромынова, за Торговой площадью.

 Ларнак хотел "разобраться" со спящим, но его отстранил ротмистр- "Я сам".

 Он подошел на цыпочках к похрапывающему человеку, приоткрыл на лице шинель. И чуть не икнул от неожиданности. Это же якорная бородка начальника контрразведки Васнецова! Что он тут делает? Полковник пожевал во сне губами, а потом вдруг открыл глаза:

 -Ты?!

 -Я,-кивнул Бекасов.– Эх, не люблю когда меня бьют.

 -Что?

Ротмистр со всей силы саданул кулаком полковника в лоб. Тот сразу обмяк. Из носа пошла кровь. "Только бы не помер,-мысленно перекрестился ротмистр, закрыл Васнецова шинелью.

 Ларнак, лихорадочно сгребал со стола карты, засовывал себе за пазуху.

– Кто это?-спросил он.

– Вероятно, порученец Клейменов.

 И осекся- откуда ему знать фамилию адъютанта Деникина!

 -Он меня и задержал за станицей,-соврал ротмистр.

 -Да?-застыл на мгновение товарищ Мокей.– Ладно, времени нет. Уходим. Погоди.

 Ларнак схватил с полки большую керосиновую лампу, вырвал фитиль, стал обрызгивать вонючим содержимом стол и углы комнаты.

 -Спички, где тут спички?– стал он шарить по полкам.

 "Что делать?– лихорадочно соображал ротмистр. – Еще не хватало собственного шефа живьем сжечь".

 -Бегите к катеру,– сказал он Ларнаку.– У вас важные документы. Я найду спички и догоню.

 Мокей замялся, но потом одобрительно хлопнул ротмистра по плечу:

– Молодец.

 Вылез в окно и, пригибаясь, побежал под взошедшей полной луной мимо пустых торговых лавок.

 Ротмистр действовал быстро и четко. Английскую зажигалку он нашел в кармане Васнецова, на всякий случай пощупал его пульс за подбородком. Жив.

 Проверил сени. Никого. Порученец, видно, ночевал в доме напротив, в сенях у Деникина. В штабе никому не разрешалось находиться ночью. Правда, охранять его должна была рота капитана Быстрякова. Куда она подевалась и почему здесь оказался Васнецов?

 Однако на долгие размышления времени не было. Бекасов сгреб с полок еще какие-то карты, засунул их под шинель полковника, не без труда вытащил его в окно, отволок саженей на двадцать. Только бы товарищ Мокей, черт бы его побрал, за мной не наблюдал,– думал он.

 Со стороны мыса раздался выстрел, потом еще один. Затем стрельба стала довольно интенсивной, застрочил пулемет.

 Вернулся в дом, дрожащей от напряжения рукой подпалил пропитанную керосином скатерть на столе. Огненный дракон, словно давно ждавший этого момента, сразу разинул свою страшную пасть, стал с треском поглощать штаб Добровольческой армии.

 Подбежал к полковнику Васнецову. Тот зашевелился, застонал. "Прости, Павел Николаевич, работа у нас с тобой такая, чтоб все достоверно было",– сказал Бекасов и рассмеялся своим словам.

С Озерной улицы скатился по крутогору к берегу Дона. Луна светила словно фонарь- ярко, назойливо. Вода в реке напоминала плавленное золото, перемешанное с глубокой чернью ночи.

 Проваливаясь по колени в прибрежную жижу, ломился через молодой камыш на голос неутомимого пулемета.

Срезал мыс у впадения притока в Дон, увидел у причала заведенный катер. Клубы пара и дыма от него стелились по гладкой воде. Вот-вот отойдет. Побежал уже не хоронясь. "Стойте, я здесь!"

 Его заметил Ларнак, стоявший за пулеметом на носу катера. Несколько мешков с песком составляли амбразуру. Один из беглецов, кажется, Илья, заправлял в Максим ленту.

 -Скорее! -поторопил ротмистра Мокей. Перевесился через борт, подал Бекасову руку. Обнял, словно давно не виделись, кивнул на зарево:

 -Хорошо горит.

 -Старался.

 Пули стали бить по борту судна, на котором стертыми буквами было написано "Св. Павел". Имя великого апостола совсем не вязалось с разбитым, непонятно как державшемся на плову корытом.

 -Я за штурвал, вы за пулемет, сейчас опять прибегут, а то и пушку прикатят. Ну что застыли!– подтолкнул Бекасова красный комиссар.

 Ротмистр встал к пулемету, поправил планку прицела.

 -Новая ленту заправил,– сказал Илья. Это был он. Тимофей подтаскивал коробки с патронами.

 -Вы же хотели остаться,– сказал Илье Бекасов.

 -Мечтала вдова снова замуж выйти, да в зеркало на себя глянула…Ха-ха…Куда нам теперь в рай, когда черт на загривке сидит и погоняет. Поздно. Да и не рай тут. А знаете почему? Потому что и здесь наши русские люди. Куда ни плюнь, всюду где они, одинаково. Так чего нам шило на мыло-то менять? За себя надо воевать, а на какой стороне- неважно. Теперь мы никому, кроме себя не нужны. Так-то, ваше благородь.

 -Как вы меня назвали?

 -Ваше благородь. А как еще, товарищем? Да у вас на лбу "благородие" отпечатано, а у нас там след от поросячьего хвоста. Мы с вами лишь временные попутчики и никогда товарищами не станем.

 -Кончай балаболить, Илья,-осадил приятеля Тимофей.– Вон, кадеты опять к берегу подбираются.

 Со стороны амбаров и крайних домов появились добровольцы. При свете луны были видны фуражки офицеров – корниловцев с красной тульей и черным околышем. Несмотря на гибель Лавра Георгиевича Корнилова во время Ледяного похода, форма, введенная погибшим тогда же полковником Неженцевым, не только осталась, но стала предметом особой гордости добровольцев, знаком особого отличия, принадлежности к высшей армейской касте.

 -Что застыли!-подтолкнул под руку Бекасова Илья,– на гашетку-то жмите.

 И ротмистр нажал. Пулемет задрожал в его руках. От береговых строений полетели щепки, а он верил и не верил тому что сам теперь делал. "Это же какой-то абсурд". Разбил голову, дай бог, не сильно, своему шефу Васнецову, теперь палит по своим же друзьям и братьям.

 А "друзья и братья" залегли. Лишь изредка с берега раздавались выстрелы. Бекасов поливал белый свет свинцом так, что добровольцы не могли поднять головы. Старался брать как можно выше, но Илья настойчиво махал вниз указательным пальцем:

 -Куда задрали, к земле давай ствол, ваше благородь.

 Катер наконец-то отошел от причала, окутав тяжелым, ядовитым дымом всю округу. Пули, летевшие в него, поднимали в воде редкие фонтанчики, иногда с глухим стуком ударяли в борт ржавого судна.

 -Давай, Павлуша,– подбадривал "Св. Павла" Илья.

 Мотор катера стучал тяжело, неровно, как сердце старика. Но, главное, работал.

 -Не кощунствуй,– перекрестился Тимофей.

 Из рубки высунулся Ларнак:

 -Молодец, товарищ Бекас.

 -Старался,– ответил ротмистр.

 Он полез по ящикам к рубке, чтобы сверху оглядеть медленно удаляющий берег. Мокей выкрутив штурвал до отказа влево, направил катер к другой стороне реки. Луна зашла за тучу, всё погрузилось во тьму. Со стороны станицы все еще сверкали огоньки ружей. Странно, что добровольцы как-то квёло стреляют и пушку не прикатили, думал Бекасов. Поняли, что побег пошел не по намеченному плану и решили беглецам дать уйти? Но какого черта! Об этой секретной операции никому кроме Васнецова и Деникина не известно. Полная ерунда. И как действовать дальше?

 Очередная редкая пуля ударила в железную стойку рубки. Стружка отлетела в глаз Бекасову. Ротмистр выругался, рефлекторно протянул руку вперед, ухватился за Ларнака. Тот не удержал равновесия, навалился грудью на штурвал, отчего катер дал резкий поворот вправо.

 Если бы не этот неожиданный маневр, следующая пуля, попала бы не в металлическую стенку кабины, а через открытую дверцу рубки в Мокея. А так она с глухим стуком, словно в мешок картошки, вошла в спину ротмистра. Он упал к ногам Ларнака.

 -Помогите товарищу Бекасу!– крикнул Мокей.– Он спас меня, собой закрыл! Держись, Петр Ильич, держись дорогой. Ну твари белопузые, вы нам еще за все ответите.

 Мокей погрозил кулаком уже невидимому берегу.

 А ротмистр перед тем как погрузиться в свою темноту, подумал: "Напрасно Васнецов мне доверился. Плохой из меня был контрразведчик. Но что-то здесь не так".

 "Говоришь, сам в штабе Деникина карты взял? Лихо. А чего ж так запросто, почему секретные бумаги не сторожили? Приходи любой и забирай все что надобно? Странно",– услышал Бекасов чью-то речь.

 Открыл глаза. Он лежал в тесной комнате с желтыми, драными обоими. На стене громко тикали ходики с хитрыми кошачьими глазами.