Один из пленных, рослый сержант, воевавший с сорок первого года, сумел спастись. Сбросив шинель и валенки, он побежал налегке, не дожидаясь, когда начнётся расправа. По нему с запозданием открыли стрельбу но смелым везёт. Сержант, получив несколько лёгких ранений, бежал, не останавливаясь, и сумел добраться до своих.

Об этой расправе узнали не только в его полку, но и в штурмовом танковом батальоне, посланном в рейд по немецким тылам. После этого пощады ждать было бесполезно.

Бой продолжался. Орудие первой батареи в упор всадило снаряд в приоткрытый люк «тридцатьчетвёрки». Танк загорелся и спустя несколько минут взорвался вместе с экипажем. Унтер-офицер подбил из чешского противотанкового ружья лёгкий танк Т-70, однако общая обстановка складывалась не в пользу немецких артиллеристов.

Тяжёлые орудия расстреливались из танковых пушек, их забрасывали гранатами десантники. Расчёты вели ответный огонь из карабинов, упорно обороняясь, но гибли в схватках с десантниками или попадали под гусеницы русских танков.

Майор, командир дивизиона, видел, как «тридцатьчетвёрки» раздавили обе 20-миллиметровые зенитные установки и расстреляли фугасными снарядами тяжёлую батарею на левом фланге. Немногие уцелевшие артиллеристы убегали, но их догоняли пулемётные очереди.

Взорвался склад боеприпасов. На десятки метров взвился столб огня, дыма, мёрзлой земли.

Взлетали обломки бревенчатого перекрытия, смятые массивные гильзы с горящими пороховыми зарядами.

Мощный толчок обвалил траншею, по которой отступали офицеры из штаба дивизиона. Всё вокруг покрылось завесой дыма и едкой пороховой гарью. Молодой адъютант надсадно кашлял, привалившись спиной к обрушенной стенке траншеи.

Русский танк промчался рядом, его экипаж не заметил офицеров. Зато приближались десантники, открыв на бегу огонь из автоматов.

– Это офицеры! – крикнул кто-то из них. – Брать живьём!

– Подавишься, – хрипло огрызнулся майор, пристраивая на бруствере длинноствольный «люгер».

Он стрелял метко и свалил первым же выстрелом бегущего впереди десантника. Глядя на своего командира, поспешно передёргивали затворы пистолетов остальные офицеры. Автоматчики из охраны штаба понимали, что живыми из танкового кольца им не выбраться. Выполняя свой долг, они лихорадочно опустошали магазины МП-40. Упали, пробитые пулями, ещё двое десантников, но это уже ничего не решало.

Обозлённые смертью товарищей, бойцы в маскхалатах не обращали внимания на торопливые очереди и пистолетные хлопки. Приблизившись к траншее, они били в упор из своих скорострельных ППШ (шестнадцать пуль в секунду) и брать в плен никого не собирались. Спрыгнув вниз, десантники снимали с убитых часы, подбирали пистолеты, гранаты, обшаривали карманы.

– Документы собирайте у офицерья, – крикнул сержант. – И поменьше из ихних фляжек хлебайте. Бой не закончился.

– Гля, главный боров ещё жив, – удивился конопатый боец, показывая на грузного майора в излохмаченной пробоинами шинели.

– Подохнет… в него полдесятка пуль угодило, – отозвался другой десантник. – А вот сапоги снять надо. Мехом подбиты.

Из бокового ответвления траншеи выскочили трое артиллеристов. Лица были покрыты копотью, бежали они пошатываясь, видимо, были контужены. Унтер-офицер вскинул карабин, на бегу выстрелил в конопатого бойца и быстро передёрнул затвор, досылая новый патрон в ствол.

Всё произошло неожиданно. Двое десантников стаскивали тёплые сапоги с немецкого майора, кто-то подбирал гранаты, а конопатый боец судорожно зевал, пытаясь вдохнуть воздух в разорванные пулей в упор лёгкие. Опытный унтер владел карабином К-98 не хуже, чем штурвалом наводки своего дальнобойного орудия. Он наверняка бы успел сделать ещё два-три точных выстрела, тем более, появление немецких солдат из узкого отсечного хода было неожиданным.

Но успел среагировать сержант Дарькин Василий, помощник командира взвода, воевавший более года. По возрасту старше своих подчинённых, он был настороже. И хотя упустил секунды, но сделать унтер-офицеру второй выстрел не дал.

За время короткой передышки Дарькин успел перезарядить диск и патронов не жалел. Очередь перебила цевьё карабина, кисть руки, сжимавшую оружие, и прошила в нескольких местах тело унтера. Бежавший следом солдат в распахнутой шинели тоже угодил под трассу «маузеровских» пуль автомата ППШ, пробивающих насквозь пятидюймовый сосновый брусок.

Третий артиллерист, развернувшись, попытался скрыться в узком отсечном проходе. Очередь ППШ догнала его и опрокинула лицом вниз. Десантники, запоздало схватившие свои автоматы, молча смотрели на убитых немецких артиллеристов. Умирал конопатый боец, рана оказалась смертельной.

– Вот так рот разевать, – хрипло проговорил Василий Дарькин. – Всем проверить оружие, двигаем дальше.

К этому времени почти все орудия дивизиона были уничтожены огнём «тридцатьчетвёрок». Из низины пытались вырваться полугусеничные тягачи «фамо» с брезентовой крышей. Тяжёлые машины выныривали одна за другой. На ходу в них прыгали артиллеристы и солдаты-ремонтники.

Командир танкового батальона капитан Андрей Шестаков приказал развернуть свою «тридцатьчетвёрку» и вместе с первой ротой выскочил наперерез тягачам.

– Огонь! Не дать никому уйти!

Восемнадцатитонные тягачи, способные буксировать по глубокому снегу тяжёлые орудия, являлись ценной техникой, уничтожить которую было не менее важно, чем вооружение дивизиона. Несмотря на свои внушительные размеры, «фамо» не были бронированы.

Фугасный снаряд взорвался с недолётом. Головной тягач увеличил скорость, но командир взвода Савелий Голиков догнал окутанную снежной пылью машину, вложив снаряд в корму. Шесть килограммов тротила в стальной оболочке вышибли два колеса вместе с обрывками гусеницы, перекосили кузов.

Двигатель продолжал упрямо тянуть массивный тягач, но через несколько метров машина остановилась. Из кабины и кузова выскакивали артиллеристы, ожидая в любую секунду следующего снаряда. Но танки вели огонь по другим тягачам, обходившим с двух сторон подбитую машину. В низине намело ветром глубокие сугробы, единственная дорога была перекрыта. Громоздкие тягачи, спеша выбраться наверх, вязли в снегу и невольно замедляли ход.

Орудия «тридцатьчетвёрок» расстреливали и поджигали машины одну за другой. Густой дым горящей солярки, окутав склоны, дал возможность нескольким тягачам выскочить из ловушки. Прикрывая их, отчётливо и звонко вела беглый огонь «собака» – 37-миллиметровая автоматическая пушка.

Расчёт во главе с молодым немецким офицером знал, что долго не продержаться – через считанные минуты их сомнут русские танки. Артиллеристы тоскливо оглядывались по сторонам. Не будь с ними офицера, фельдфебель приказал бы взорвать пушку и попытаться спастись. Но молодой офицер, видимо, решил принести себя и расчёт в жертву будущей победе вермахта. Но будет ли когда-нибудь эта давно обещанная победа?

Лёгкий танк Т-70 точным выстрелом угодил в двигатель «фамо». Из брезентового кузова выскочили несколько солдат ремонтной бригады. Пулемётные очереди настигали их одного за другим.

– Надо помочь камрадам, – крикнул офицер. – Прикончите этого русского недомерка.

– Кто бы нам помог, – пробормотал один из артиллеристов.

Но даже в такой безнадёжной ситуации ослушаться офицера никто бы не посмел. Этот выкормыш гитлерюгенда был моложе любого из своих солдат, но артиллеристы знали, что он без колебания расстреляет каждого, кто не выполнит приказ.

Расчёт «собаки» развернул тонкий ствол своей пушки, а заряжающий загнал в лоток обойму с бронебойными снарядами. Они вылетали со скоростью 800 метров в секунду. Скошенная броня лёгкого танка выдержала несколько попаданий, хотя десятитонную машину ощутимо встряхивало, а в разные стороны веером разлетались искры.

– Стреляй, командир, – нервничал механик-водитель Т-70, пытаясь увернуться от очередного удара, но младший лейтенант, командир машины, не мог развернуть заклинившую башню.

– Дави сволочей! – воскликнул он. – Башня не проворачивается.

В танк летели усиленные снаряды с вольфрамовой головкой из новой обоймы. Два из них пробили башню и тело младшего лейтенанта. На механика-водителя капала кровь. Сержант слышал, как ворочается и хрипит его командир.

– Игорь! – позвал он лейтенанта, продолжая давить на газ. – Ты живой?

Снаряд врезался в массивный выпуклый люк, из рук механика выбило рычаги. Двадцатилетний сержант не ощущал рук. Ему показалось, что они оторваны, комбинезон был окровавлен, а танк завалился в воронку.

Наверное, расчёт «собаки» добил бы лёгкий Т-70 и его механика, который не в силах был управлять машиной и обречённо ждал, когда очередной снаряд оборвёт его жизнь. Люк заклинило, руки не слушались. Сержант из последних сил толкнул плечом люк, который слегка поддался. Надо быстрее выбираться!

Сотрясая землю, мимо пронеслась «тридцатьчетвёрка» взводного Савелия Голикова и на скорости подмяла под себя зенитку, перемалывая гусеницами и всей своей массой платформу, ствол и тела расчёта.

Немецкий офицер метнулся в сторону, но сильный удар опрокинул его в снег. Кажется, он потерял сознание, а когда снова открыл глаза, русский танк был уже далеко. Рядом, среди обломков зенитки, ворочался и стонал кто-то ещё. Надо уходить, пока не поздно.

Офицер сделал движение, чтобы подняться, но тело пронзила острая боль. Сапоги были сплющены, разорваны, а под ними расплывалась пятно парящей на морозе крови. Ноги! Эти звери раздробили кости обеих ног. Офицер достал из кобуры пистолет, но боль сковала тело.

– Хильфе! Помогите!

Из обломков кое-как выбрался заряжающий. Прижимая к груди раненую руку, подошёл к офицеру.

– Господин лейтенант, у вас раздавлены ноги. Я не смогу вам помочь, – медленно проговорил солдат. – Простите меня…

И шатаясь побрёл прочь.

На него не обращали внимания. Русские танки расстреливали из орудий пытавшиеся уйти тягачи. Разбросанные по степи, они горели чадным пламенем вытекавшей из баков солярки. Коротко вспыхивал просушенный морозом брезент, огонь выбивался из-под капотов двигателей, перекидывался на массивные резиновые колёса.

По снегу убегали уцелевшие водители тягачей, ремонтники. Их догоняли пулемётные очереди, но несколько человек, скатившись в овраг, сумели спастись.

Офицер-артиллерист с трудом взвёл затвор вальтера. Оставался единственный выход – пустить себе пулю в висок, пока не появились эти дикие азиаты и не вспороли ему живот. Но проходили минуты, холод всё сильнее сковывал тело, а офицер убеждал себя, что слухи о зверствах русских придуманы идиотами или эсэсовцами. Надо звать на помощь, стрелять вверх, чтобы его услышали. Однако пальцы уже не повиновались, сознание мутилось, и всё закрывала морозная пелена.

На мёртвое тело наткнулся спустя четверть часа боец-десантник. Забрал пистолет, отстегнул часы и с сожалением осмотрел добротные сапоги, разорванные гусеницами танка. Впрочем, впереди ещё долгая зима, а валенки греют лучше.

К «тридцатьчетвёркам» комбата Андрея Михайловича Шестакова привели человек семь-восемь пленных, в том числе обер-лейтенанта, командира батареи. Их допрашивал Пётр Бельченко, возглавлявший взвод разведки.

Главный вопрос, который интересовал Шестакова, – есть ли поблизости крупные немецкие части. Обер-лейтенант, контуженный мёрзлым комом земли, кашлял и говорил с трудом. Назвал своё имя, должность, на остальные вопросы отвечать отказался.

– Надо ли играть в героя? – усмехнулся капитан Шестаков. – Ты всего лишь неудавшийся завоеватель, не более того. Церемониться с тобой не будем.

Когда Бельченко перевёл слова комбата, обер-лейтенант вытянулся по стойке «смирно» и, пытаясь держаться с достоинством, заявил:

– Я давал присягу и могу сообщить только своё имя. Какие-либо сведения военного характера передавать не имею права – это будет считаться предательством.

На эту фразу ушли все его силы. Увесистый ком мёрзлой земли крепко повредил грудь, возможно, сломал рёбра. Кашель согнул его, лицо побагровело, шинель была порвана.

Двадцатисемилетний комбат Шестаков смотрел на него, ожидая, когда пройдёт приступ кашля. Обер-лейтенант был единственным пленным офицером, и только он мог дать какие-то нужные сведения. Капитану уже доложили о потерях: погибли и получили тяжёлые ранения более тридцати танкистов и десантников, сгорели два танка и три были повреждены. Жалости или сочувствия к немецкому офицеру Андрей не испытывал.

Обер-лейтенант вытер губы платком и снова выпрямился.

– Вы можете показать на карте, где расположены ближайшие крупные части и остальные дивизионы вашего полка?

Бельченко перевёл вопрос комбата, а затем ответ обер-лейтенанта.

– К сожалению, не смогу

– К сожалению! – сплюнул капитан. – Вежливый до задницы. Ладно, отведите его в сторонку и шлёпните. Времени на пустую болтовню у меня нет.

Эту фразу обер-лейтенант понял и горячо запротестовал, мешая русские слова с немецкими.

– Вы цивилизованный человек и не можете так со мной поступить. Кроме того, я ранен и имею право на медицинскую помощь.

– Во, сукин сын, как заговорил, – удивился командир первой танковой роты Григорий Калугин. – А кто тебе давал право наши города из своих пушек в развалины превращать? А кто пленных штыками добивал?

– Заканчивайте с ним, – перебил Калугина капитан Шестаков.

Обер-лейтенант не просил пощады, но страх что-то переломил в нём. Подталкиваемый в спину стволом автомата, он упирался и растерянно повторял:

– Так нельзя… я ранен, и мне обязаны…

Сержант-десантник пнул его валенком.

– Шагай и захлопни рот!

Когда раздались одна и другая короткие очереди, остальные пленные сбились в кучу с нескрываемым страхом глядя на русского комбата.

Унтер-офицер в возрасте лет за сорок, понимая, что его ждёт такая же судьба, показал на карте, где расположен штаб их тяжёлого артиллерийского полка и один из дивизионов. Он неплохо говорил по-русски и сообщил, что провёл в плену под Брестом полтора года и вернулся домой после революции.

– Мало показалось? Снова в Россию потянуло?

– Я простой солдат. Кто меня спрашивал? – пожал плечами унтер. – Нас расстреляют?

– Если найдём транспорт, то вывезем в тыл вместе с ранеными. А если не хватит места, не обессудь. Сами в эту кашу влезли, самим и расхлёбывать.

– Мы поместимся в уголке кузова, – с усилием выдавливая улыбку, проговорил унтер-офицер. – Мои товарищи простые люди, у всех семьи. Пожалейте хотя бы их.

– Кстати, как настроение у ваших солдат? – оглядел напряжённо сжавшуюся кучку пленных комбат Шестаков. – Всё ещё надеетесь завоевать Россию?

– Я очень надеюсь, что нас шестерых не расстреляют, – не без юмора отозвался унтер-офицер.

– Но в Сталинграде ваша окружённая армия сражается упорно, хотя уже месяц находится в окружении.

– А что им остаётся делать? Если поднимешь руки, тебя повесят, как предателя.

– Не плети дурь, – оборвал его Шестаков. – Ума вам ещё как следует не вставили. Рассчитываете, что окружение прорвут, а ваш фюрер умнее всех на свете?

– Каждый во что-то верит, господин капитан. Возможно, и наши офицеры поумнеют, но пока они на берегу Волги, большинство относится к вашему наступлению скептически.

– Надо что-то решать с ранеными, – подошёл к комбату фельдшер Яценко. – Мы привели в порядок трофейный грузовик «Магирус», человек двадцать там поместятся. Есть ещё вездеход «БМВ», хоть издырявлен, но тоже на ходу. С десяток легко раненых туда втиснем.

– Пленных сумеем разместить? – внимательно оглядел младшего лейтенанта Шестаков.

– Тесновато будет, да ещё фокус какой-нибудь по дороге выкинут. Чего их в тыл тащить? Пострелять к чёртовой бабушке, и все дела.

Фельдшер Анатолий Игнатьевич Яценко, как всегда, успел хватить спирта или трофейного рома. Его слегка покачивало, полушубок был расстёгнут, на ремне висел наган в кирзовой кобуре, через плечо – санитарная сумка.

– Бери их и стреляй, – с неожиданной злостью проговорил комбат. – У тебя наган в кобуре, как раз одного барабана на шестерых хватит. Нахлебался трофейного пойла и повоевать решил?

– Да это я так, пошутил, – козырнул фельдшер, которого в батальоне все называли Игнатьич. – А сто граммов для сугреву принял, пока раненых обрабатывал. Ветер дюже холодный.

Трезвым Игнатьича видели не часто, но дело своё бывший заведующий сельской амбулаторией знал. Раненые были грамотно перевязаны, на перебитые конечности наложены шины. Впрочем, ему хорошо помогала хирургическая сестра Кира Замятина, переведенная в танковый батальон из бригадной санчасти.

На лоб Игнатьича сползала слишком великоватая для него офицерская шапка, уши были обморожены, а под глазами набрякли мешки. Он шмыгнул носом и спросил, кто кроме него будет сопровождать раненых.

– Водители будут сопровождать и легко раненые. Справятся они, Кира?

– Так точно, – козырнула сержант медицинской службы Замятина. – Правда, там двое ребят сильно обожжённые, но мы им ничем больше помочь не сможем. Я морфин вколола, их в госпиталь срочно доставить надо.