Взлетели обломки деревянной обшивки, искореженная крыша. Соседний вагон опрокинуло набок. Павел Гундилович придержал пулеметчика с «дегтяревым»:

– Подожди, вместе побежим.

Затем вытащил за шиворот из-под вагона забившегося туда паренька-узбека.

– В лес беги! Нельзя здесь оставаться.

Парень лет восемнадцати неуклюже зажал винтовку под мышкой и позвал на своем языке товарища, который свернулся клубком возле колеса.

Рядом грохнуло с такой силой, что взрывная волна опрокинула капитана, пулеметчика и парня-узбека. В стене вагона зияли несколько пробоин от осколков. Выполз второй боец-узбек, все вместе бросились к сосновому перелеску.

Неподалеку бежал политрук Клочков. Шапку со звездой сбило на землю, он поднял ее и торопил бойцов.

– Ребята, не отставать!

Эшелону повезло, что «Юнкерсов 87» было всего три. Не так много состояло этих пикирующих бомбардировщиков на вооружении люфтваффе. Способные нести тысячу килограммов бомб, они довольно эффективно поражали наземные цели, а бронированный корпус противостоял зенитным пулеметам винтовочного калибра.

Но пулеметчики учились быстро и знали наиболее уязвимые места «юнкерсов». Поэтому многие пилоты не рисковали пикировать слишком низко, тем более скорость «юнкерсов» была сравнительно невысока.

Тяжелее пришлось, когда эшелон и разбегающихся бойцов догнали две пары «мессершмиттов». Они пронеслись со скоростью 550 километров, сбросили несколько небольших авиабомб.

Разбили платформу и вагон, а затем обрушили на разбегавшихся бойцов огонь пушек и пулеметов.

Четыре ствола на каждом «мессершмитте» (по две пушки и два пулемета) выстилали сплошную полосу сверкающих трасс, догоняя красноармейцев, не успевших скрыться за деревьями.

На глазах Василия Клочкова упали и покатились по траве, покрытой инеем, сразу трое красноармейцев. Двое так и остались неподвижно лежать, пробоины в шинелях напитывались кровью. Помогая подняться третьему, политрук увидел, как парит, вытекая из пушечных ран, кровь.

Боец, которому он помог подняться, оказался невредимым. Упал, спасаясь от огня.

– Живой! Ей-богу, живой, – повторял он.

– Подбери винтовку! – крикнул, приводя его в чувство, Василий Клочков.

Пилоты «мессершмиттов», скоростных и хорошо вооруженных, чувствовали себя хозяевами в небе. Командир звена, молодой обер-лейтенант, снизился до двухсот метров, чтобы в полной мере использовать мощь бортового оружия.

Однако самолет из второй пары угодил под огонь счетверенной зенитной установки. Не меньше десятка пуль пробили корпус и повредили двигатель «мессершмитта».

Пилот с трудом вывел из падения дымящий самолет. Двигатель захлебывался, «мессер» уходил рывками в сторону своего аэродрома.

– Получил, гад! – кричали бойцы, добежавшие до леса.

Три оставшихся самолета развернулись и пошли на новый заход. Павел Гундилович с ручным пулеметом, укрывшись за сосной, выпускал длинные очереди, целясь в головной «мессершмитт».

Василий Клочков и несколько красноармейцев стреляли из винтовок. Немецкие истребители с ревом пронеслись над эшелоном, не обращая внимания на выстрелы с земли. На такой скорости в них трудно было попасть.

Зенитчики возле счетверенной установки, сумевшие подбить «мессершмитт», угодили под трассы. Пули и 20 миллиметровые снаряды опрокинули на платформу командира расчета и одного из бойцов, вывернули пулеметный ствол.

Вторая установка добивала остатки лент вслед уходящим «мессершмиттам». Через несколько минут установилась тишина. Слышались лишь голоса командиров, собирающих своих людей.

Отцепили разбитый вагон и столкнули его под откос. Несли раненых. Хоронить погибших (их было девять человек) времени не было – в любую минуту могла налететь другая группа самолетов.

Комендант эшелона приказал собрать документы, оружие и договорился с железнодорожниками, что они похоронят погибших сами. Паровоз снова набрал ход, состав двинулся мимо воронок, тлеющей хвои.

Первый эшелон 316 й дивизии прибыл на станцию Волоколамск седьмого октября, а три дня спустя подошли остальные. Дивизия уже через сутки заняла рубеж обороны, растянувшийся по фронту на пятьдесят километров, в двадцати пяти километрах западнее Волоколамска.

Командование Западного фронта здесь создавало Волоколамский боевой участок. В него кроме 316 й дивизии генерала Панфилова входили ряд других частей, в том числе два артиллерийских полка, зенитный дивизион, а также около тридцати танков.

Рота капитана Гундиловича окапывалась вместе с другими подразделениями полка на левом фланге оборонительного участка. Когда выгружались из эшелона, капитан дал задание старшине обеспечить роты нормальным шанцевым инструментом.

Оказалось, что задача эта не такая простая. Саперы, неплохо обеспеченные всем необходимым, раздавать свой инструмент никому не собирались. У интендантов удалось раздобыть лишь десяток саперных лопаток.

Рискуя отстать от полка, старшина Егор Первухин на подводе вместе с помощником заехали в одну, другую деревню и буквально выпросили штук пятнадцать штыковых и совковых лопат.

На заброшенной машинно-тракторной станции нашли две пилы (которые очень пригодились), кое-какой старый инструмент, в том числе несколько ломов, хоть и погнутых, тронутых ржавчиной, но пригодных для работы.

По дороге наткнулись на патруль. Двое красноармейцев во главе с сержантом долго проверяли документы. Номер недавно прибывшей дивизии им ничего не говорил.

Перед этим они уже отправили двоих дезертиров в комендатуру. Сержант поворошил солому, еще раз оглядел старшину. Человеком он оказался рассудительным и понял, что дезертиры не станут таскать с собой целую повозку старого инструмента. Вернул документы и посоветовал:

– Ищите быстрее своих, пока вас к какой-нибудь сборной роте не присоединили.

– Как там Москва? – спросил старшина, пряча документы.

– Москва на месте, – усмехнулся сержант. – А такие, как вы, мотаются по дорогам, свой полк найти не могут.

В темноте каким-то чудом выбрались на позиции соседнего полка, а через час были уже у своих. Капитан оглядел заляпанного грязью старшину, вздохнул. Но увидев повозку, загруженную инструментом, обрадовался.

Роты срочно окапывались. Погода стояла – хуже не придумаешь. Весь день моросил дождь, а к ночи ударил мороз. Люди, сменяясь, рыли окопы, траншеи, сооружали землянки.

– Целый день крошки во рту не было, – пожаловался Первухин.

– Привез инструмент, корми людей, – сказал Василий Клочков. – Кроме тебя, некому заниматься. Все укрепления роют, немцы совсем близко.

Пришлось сгружать инструмент и ехать к интендантам за продуктами. Уцелевшие после бомбежки полевые кухни не успевали готовить горячее. Тем более крупа – перловка – варилась довольно долго.

Поговорил с поварами, мужиками в возрасте. Один невесело рассуждал:

– Думают, самое теплое место у нас. А оно не теплое, а горячее. Бомба килограммов на двадцать пять прямо в нашу платформу угодила. Дружок мой вместе с полевой кухней под откос улетели. Подбежали, а по нему как трактор проехал.

– Второй руку сломал, когда падал, – добавил помощник.

– Война, – вздохнул старшина. – У вас хлеба пожевать не найдется, пока ждем? Ни крошки во рту уже сутки не было.

Первухину и его спутнику отрезали ломоть серого, плохо пропеченного хлеба и дали крупную, уже поржавевшую селедку.

– Жуйте, а воды вон в бочке сколько хочешь.

Затем отвезли одну из полевых кухонь в роту, покормили под дождем людей. Поспать так и не удалось.

Занятый своими хозяйственными делами, насквозь промокший старшина Первухин лишь на рассвете прикорнул с помощником в одной из землянок.

Егор оглядел кое-как вырытое укрытие с земляными нарами. Потрогал жерди и доски, сквозь которые сочилась вода.

– Переделывать надо. Поплывет такая землянка, – сказал он. – Ладно, отдохнем, а там видно будет.

Занятый своими делами, старшина Егор Первухин, как и остальные бойцы, не догадывался о том, какая обстановка складывается в месте дислокации 1075 го стрелкового полка.

Распутица сильно затрудняла продвижение немецких войск к Москве. Однако фельдмаршал фон Бок упрямо пробивался вперед, оставляя в непролазной грязи завязшие, вышедшие из строя танки, машины, мотоциклы.

Главной тяговой силой, которая могла одолеть бездорожье, были лошади и солдаты, толкавшие по колено в грязи артиллерию, буксующие грузовики.

Взобравшись на очередной холм, где было не так вязко, солдаты без сил валились на мокрую траву, жадно курили. Лейтенант всматривался в бинокль. Он видел впереди лишь ту же бесконечную равнину, залитые водой овраги, перелески, острова густого соснового леса.

Россия… Сто тридцать лет назад ее пытался завоевать великий Наполеон. Кажется, он шел этим же путем… и возвращался тоже.

Обозленные немецкие солдаты в деревнях, занимая под ночевку дома с деревянными, почерневшими от дождей крышами, выгоняли на холод и женщин, и детей. Летом они обещали освободить их от власти большевиков, сейчас про это забыли.

На околицах стучали выстрелы. Убивали подозрительных русских парней и мужиков, которые могли быть связаны с партизанами. Или не связаны… какая разница? Чем меньше останется русских, тем лучше.

Это было начало массового истребления гражданского населения Советского Союза. Мирных жителей погибло в той войне 13 миллионов человек. Запомни эту цифру, читатель! Такая была война, и такой враг напал на нас.

С 13 октября 1941 года развернулись ожесточенные бои на рубежах Можайского, а с 16 октября и Волоколамского укрепрайона.

Четырнадцатого октября сорок первого года у деревни Старая Мята принял первый бой пулеметный взвод лейтенанта Николая Шанева. Трудно сказать, что проявилось в нем больше – отчаянной смелости, которая присуща юности, самопожертвования или уверенности, граничащей со смертельным риском. Так или иначе, бойцы Панфилова сразу дали понять, с кем придется столкнуться немецким солдатам группы армии «Центр».

Взвод лейтенанта Шанева выдвинули в боевое охранение. Подразделение было неполное, четыре пулемета «максим» с расчетами, сам лейтенант, подносчики боеприпасов, наблюдатели, всего около двадцати человек.

Пулеметные окопы были выкопаны метрах в ста пятидесяти от дороги. Впрочем, как таковой дороги не существовало. Это была колея, залитая мутной жижей. Машины и повозки, обходя наиболее глубокие выбоины, размесили землю, как тесто, где ухабы чередовались с ямами и воронками.

Николай Шанев, наибольшего роста, светловолосый, закончил училище в сорок первом году, боевого опыта не имел, но ситуацию схватывал быстро.

Когда послышался шум моторов, он приказал никому не высовываться и огонь без команды не открывать. Сначала прошли несколько мотоциклов, следом три танка, два из них «Т 3» с 50 миллиметровыми пушками. Лейтенант знал, что вступать с ними в бой бесполезно, они расстреляют его взвод, даже не сворачивая с дороги.

Он послал связного доложить, что параллельно линии обороны полка, не приближаясь к ней, двигается довольно многочисленная немецкая передовая группа. Немного отстав от танков, шли четыре грузовика с солдатами, буксуя в грязи и тяжело переваливаясь на ухабах.

– Ну что, врежем по фрицам? – поглядел он на своего помощника Степана Авдеева. – Четыре «максима», устроим такую встречу, что сразу про Москву забудут.

Авдеев, старше возрастом своего командира, только вздохнул. У него была семья, дети, а бой вряд ли закончится в их пользу. Развернутся танки и сметут взвод снарядами или смешают с землей гусеницами.

Но Авдеев видел, что лейтенант уже загорелся предстоящим боем.

– Товарищ лейтенант, тебе решать, – отозвался Авдеев. – Можно ударить, но только голову не терять. Выпустим по ленте и сразу отходим. Иначе все здесь останемся.

Пулеметчики, молодые ребята, ровесники лейтенанта, а кто и моложе, уже наводили прицелы на ползущие в раскисшем месиве грузовики.

Ударили дружно. Три машины остановились, третья пыталась уйти под защиту кучки берез. Пули прошивали насквозь борта и кабины, немцы спрыгивали вниз. Некоторые оставались неподвижно лежать, другие спрятались за грузовики и открыли ответный огонь.

Большинство солдат были вооружены автоматами. Понеся первые потери, они стреляли часто и не точно. Четыре «максима», с их высокой плотностью огня, не давали немцам поднять головы, отползали прочь раненые. Один из грузовиков уже горел, остальные осели на пробитые шины. Вытекал бензин, который тоже мог загореться в любую минуту.

Прячась за машинами, немцы устанавливали пулемет. Но плотный огонь «максимов» накрыл его, поджег второй грузовик. Расчеты уже меняли расстрелянные ленты и вставляли в казенники новые.

– Николай, уходим! – тряс за плечо лейтенанта Степан Авдеев. – У нас уже двое ребят ранены.

Но азарт боя был слишком велик. Не так часто удавалось застать немцев врасплох и накрыть огнем сразу четырех «максимов». Кто-то считал убитых, одновременно стреляя из винтовки.

– Десятка два уложили!

– Надо остальных добивать.

Мотоцикл с пулеметом пытался прийти на помощь, но поединка не выдержал. Тяжелые «максимы» были дальнобойнее и прошили «БМВ» вместе с водителем. Однако немецкий пулеметчик успел разорвать несколькими пулями кожух одного из «максимов» и тяжело ранить командира расчета.

В сторону пулеметного взвода разворачивался один из танков. Николай Шанев понял, что пора срочно отступать. Вокруг позиций взрывались снаряды, пули с хлюпаньем вонзались в мокрую землю. Колеса пулеметов вязли в грязи, часть людей несла раненых.

Торопливо разбирали три «максима», четвертый вел непрерывный огонь. Но немецкий танк уже пристрелялся. Прямое попадание снаряда разбило пулемет, погибли два человека из расчета.

Взвалив два разобранных пулемета, то ли бежали, то ли прыгали по грязи. Четвертый «максим» катили на руках, добивая последнюю ленту. Снаряд взорвался в нескольких шагах. Упал второй номер, прошитый несколькими осколками.

Пулемет был тоже выведен из строя, смяло казенник, сплющило кожух. Подхватив раненого товарища, расчет «максима» догонял взвод.

Больше всего лейтенант опасался, что танк догонит уцелевших людей и перебьет остатки взвода. Чувствуя вину, Николай взял одного из бойцов физически покрепче, собрал противотанковые гранаты и приказал Авдееву как можно быстрее уходить.

Истек кровью и умер раненый пулеметчик. Шанев махнул рукой помощнику:

– Не задерживайтесь. Возьмите документы и уходите. Потом похороним.

Спрятавшись среди ивняка, лейтенант и красноармеец лежали с заряженными противотанковыми гранатами. Но «Т 3» остановился возле глубокой канавы, дал несколько очередей из пулеметов и двинулся в другую сторону.

Докладывая комбату о результатах боя, Николай Шанев ожидал выговора или чего похуже. Но получил благодарность. И не столько за убитых немецких солдат, как за своевременно открытую стрельбу.

Оказывается, звонили из штаба дивизии, узнавали, что происходит. Позже один из офицеров штаба вспоминал, что о бое и танках, двигающихся по направлению к левому флангу, доложили генералу Панфилову.

Изучив обстановку, он пришел к выводу, что основной удар будет нанесен на совхоз Булычева, на левом фланге, где держал оборону 1075 й стрелковый полк. Так оно и оказалось.