Командир распорядился откомандировать меня в тыл, доставить детей и вернуться.

В машину набросали соломы, кое-как наспех покормили детей и воспитательницу, дали сухарей – и в путь. «Путь» – это легко сказать, что не километр – дорога в неизвестное. Сами видите… Приходилось и с самолетами «играть в кошки-мышки», и маскироваться. Ночами было легче.

После обстрелов останавливался и проверял состояние «дел»: убитых – снимал, раненым – лишь сочувствовал, не было ни бинтов, ни лекарств. Погибла воспитательница, и из тридцати малышей доставил лишь двенадцать.

Слава богу, хоть меня не задело, а то бы и этих негде было искать.

…И он, солдат, закончив рассказ, вдруг вскрикнул, заревел по-бабьи…^[14]

В одном из документов, хранящихся в архиве Саратовской области, указывается, что Балаковским школьным детским домом № 1 приняты без путевок облоно:

«Буров Николай Васильевич – 1929 г. р. из д. Романы Белостокской области. Отец мальчика в Красной Армии, мать потерялась в дороге; Куличенко Анастасия Васильевна – 1929 г. р. из г. Барановичи. Отец девочки в Красной Армии, мать убита при обстреле эшелона; Умнов Николай Иосифович – 1930 г. р. из г. Минска. Родители мальчика в Красной Армии; Кульков Алексей Петрович – 10 лет и его брат Валентин Петрович – 8 лет из пос. Сморгонь (ныне Гродненская область. – В. П.) Отец братьев в Красной Армии, мать потерялась в дороге».

Вот еще один документ – «Выписка из сопроводительной записки эвакопункта при железнодорожной станции Смоленск». В нем указывается, что «в Саратов направляются раненные при обстреле Смоленского железнодорожного узла, эвакуированные из Белоруссии подростки: Маковская Надежда Степановна – 10 лет, потеряла мать в пути; Горельник Леонид Михайлович – 7 лет, сопровождающие погибли; Михетко Леонид Евгеньевич – 12 лет, мать убита при обстреле эшелона; Вольский Михаил Викторович – 12 лет; Шевелев Павел Игнатьевич – 11 лет, потерялся при обстреле Смоленского железнодорожного узла; Мальчик двух лет – неизвестен»^[15].

Нельзя не привести воспоминания Н. С. Войцеховской (Рачинской). Горечь, боль, спазмы в горле вызывает ее рассказ, записанный В. Б. Ра зиным.

Войцеховская (Рачинская) Нина Сергеевна – с 1936 по 1944 г. работала воспитательницей детского дома № 1 «Красный городок» г. Саратова. В 1941 г. была избрана детдомовцами пионервожатой, активно участвовала в приеме эвакуированных детей. После работы в детском доме окончила Саратовский педагогический институт, десятки лет отдала школе. В 1990 г. организовала в Саратове встречу воспитанников детских домов области всех поколений, в которой приняла участие и группа бывших белорусских сирот:

– В первые два месяца войны пополнение было в основном из Беларуси. Детвору на телеге доставляли с железнодорожного вокзала, где по графику дежурили наши воспитатели. В то время в детдоме не было машин, их забирал военкомат.

Случались и неожиданности: распахивались ворота и во двор въезжала грузовая машина…

Запомнился один случай: в один из поздних июльских вечеров во двор детдома прибыл грузовик с детворой.

Новое пополнение встречали два дежурных сотрудника. В 1941 г. с первых чисел июля и до конца декабря для встречи эвакуированных в детдоме было налажено ежедневное суточное дежурство сотрудников.

В тот вечер мы, старшие девчонки, еще не спали. Мигом оделись, подняли старших мальчишек и – к машине. Нас не обязывали встречать новое пополнение, но мы не могли оставаться безучастными к такому событию.

Стоящий у открытого борта шофер-красноармеец едва слышно говорил: «Осторожно. Снимайте детей по одному. В долгом пути малыши всего натерпелись. Из Могилева мы».

Мы, старшие детдомовцы, не суетились. Распределили, кому чем заниматься. Плач, стон, хныканье малышей подстегивали, торопили. Очень хотелось побыстрее определить в тепло маленьких осиротевших человечков, настрадавшихся на опасных дорогах, не понимавших, откуда и почему на них свалилась такая огромная беда. Очень хотелось поскорее накормить их, обогреть словом. Как и все, я, протянув руки вверх, приняла с машины малыша, прижала к себе, и, осторожно ступая, пересекла двор. Я прошептала ему, кажется, все слова, которые могли бы успокоить хрупкое дрожащее существо.

Перед моечной мы в печи сжигали всю одежду малышей, так как в одежде вовсю «хозяйничали» вши.

Вася, так звали «моего» мальчика лет четырех, голубоглазого, со слипшимися русыми волосами, ухватился крепко обеими руками за небольшой мешочек и, не выпуская его из рук, слезно просил:

– Не надо его в печку!

Я осмотрела мешочек снаружи, на нем не было вшей, взяла его себе под мышку и сказала:

– Обязательно сохраним, раз ты так хочешь. Договорились?

– Ага, – тихо, с интонацией не по возрасту ответил малыш.

Стригли малышей наголо поднабравшиеся в этом деле опыта Сережа Парфёнов, Алик Александрович и Витя Плеханов. А наши девочки, имен и фамилий не помню, – мыли-мыли и осторожно терли страшно худущие тельца дерюжными мочалками. А мы, те, кто принес малышей в баню, стояли в ожидании.

И вот они, уже лысенькие и чистенькие, протягивали ручонки к нам, детдомовкам. В спешке да при скудном свете коптилок мы порой ошибочно надевали на мальчиков платьица, а на девочек – штанишки, и поскорее – в корпус.

Потом что-то вроде ужина. Запомнилось предупреждение дежурного сотрудника: «Голодных детей кормить не досыта». На расставленных столах в коридоре больнички (так называли изолятор) – металлические миски с кашей.

…Уложив малышей в постели, девчонки присели на краешки кроватей своих подопечных. Мой Вася сунул свой мешочек под подушку. Я не возражала и не любопытствовала о тайне содержимого. Понимала: в мешочке что-то важное для мальчика.

Васенька вдруг взглянул на меня с какой-то задумчивостью, спросил:

– А ты не уйдешь?

– Спи спокойно. Не уйду, – ответила.

Попыталась рассказать малышу на сон грядущий сказку, не вышло. Он закрыл глазенки и засопел.

Переместив заветный мешочек к верхнему углу подушки, я на цыпочках потихоньку вышла из спальни.

Вслед за мной осторожно удалились из спальни и девчата.

Входя в свой корпус, мы попросили ночную няню Анну Мартыновну разбудить нас пораньше, чтобы до подъема малышей оказаться вновь у их постелей.

С рассветом опять туда, к новеньким…

Васенька – почти до пояса лежал на жиденькой подушке. Вот он проснулся, пошарил глазами по стенам, кроватям, потолку, окнам и, наверное, убедившись, что не в кузове машины, а в спальне, где – ни разрывов снарядов, ни свиста пуль, спокойно-спокойненько, взглянув на меня, спросил:

– Ты не уходила?

Я улыбнулась:

– Как видишь.

И подумалось мне, вот она, святая ложь, без которой не может обойтись иной, даже самый-самый «правдивый» человек. Да, наверное, мы не очень-то покривили душой – долго говорили о наших новеньких. Мысли мои были о нем, Васеньке, и его таинственном мешочке.

В глазах малыша вдруг вспыхнул огонек. Он поднялся, присел и стал медленно развязывать мешочек – серый, потертый. Вынул из мешочка красненькие, лаковые, совершенно новые ботиночки и протянул мне, сказав полушепотом:

– Возьми. На.

Ботиночки девичьи и явно не по ноге Васеньки. Полюбопытствовала:

– Откуда они у тебя?

– Это не мои, – ответил, – сестричкины. Она умерла в дороге…^[16]

Уже к концу 1941 г. все семь детских домов Хвалынска были переполнены чрезмерно. Характерен рост числа воспитанников в «Минском» детдоме № 7. 1941 год: июль – 224 человека; октябрь – 247 человек; декабрь – 274 человека. Необходимо отметить, что эвакуация детей из Беларуси, хотя и в значительно меньших размерах, происходила в течение всей войны. Через «Витебские ворота» за 1942 г. на восток страны было вывезено значительное количество детей, которых потом направляли в детские дома разных областей. Всю войну эвакуировали детей и на самолетах, которые обеспечивали партизан оружием, боеприпасами, а на обратном пути вывозили раненых, больных партизан и детей. К сожалению, сегодня мы еще не можем назвать даже примерное количество детей, эвакуированных на восток страны таким образом.

На первых порах белорусским детям нелегко было привыкнуть к суровому климату Урала, Алтая или Сибири, высокой летней температуре Казахстана и Узбекистана. Но со временем ребята и воспитатели адаптировались к климатическим особенностям новых для них мест проживания. Окруженные постоянным вниманием и заботой, получая поддержку от шефов – школ, заводов, фабрик, колхозов и совхозов, эвакуированные дети постепенно забывали страх, пережитый во время бомбежек, трагедии военного времени.

Немало детей за время этого ужасного пути забыли свои имена и фамилии, поэтому и нарекали их на земле саратовской неизвестными, букварями, саратовкиными и т. д. А что до имен и отчеств, так это были «прихваченные взаймы» имена директоров детских домов и воспитателей.

Дети есть дети. Особенно мальчишки. Шла война, и многие стремились попасть на фронт. Порыв сражаться с врагом Отчизны – не описуем. Сколько же их, ребят в возрасте от десяти лет и старше, убегали из детских домов только затем, чтобы добраться до фронта и оказаться в «самой что ни на есть настоящей боевой части». В сводках Саратовского областного отдела НКВД ежедневно сообщалось о фактах побегов. Кое-кому из детдомовцев удавалось достичь цели, и они становились сыновьями полков.

Одним из таких «счастливчиков» был Игорь Александрович Шилов. Десятилетним мальчишкой он убежал из Саратовского детдома № 1 «Красный городок» в июле 1942 г. Игорь оказался в интендантском подразделении стрелкового полка. «Сыном полка» он был без малого три года, протопал с боями по родной земле, а День Победы встретил за рубежом, в Австрии. По окончании войны в сопровождении офицера Игорь прибыл в Саратов и предстал перед военкомом области, из рук которого и получил свою первую заслуженную награду – медаль «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.» Паспорт гражданина СССР он получил позже, а еще позднее, спустя пять лет, был призван военкоматом на действительную воинскую службу.

Большинству же беглецов не везло: их ловили, задерживали, доставляли в областной приемник-распределитель, а затем возвращали в детские дома.

А старшие подростки?.. Пользуясь отсутствием каких-либо документов, удостоверяющих личность, они «прибавляли» себе годик-другой (в Красную Армию призыв юношей осуществлялся с семнадцатилетнего возраста), шли в рай военкоматы и добивались отправки на фронт.

В феврале 1942 г. руководство Хвалынского района приняло решение: эвакуированных детей отдавать на воспитание в семьи. А для того чтобы заинтересовать горожан и сельчан, объявили: лица, взявшие на воспитание детей-сирот, освобождаются от трудовой повинности на строительстве объектов оборонного значения, т. е. на работах весьма тяжелых, и к тому же без оплаты. Перед «выбором» – идти на строительство объектов оборонного значения или, хоть и сам гол как сокол, принимать сироту – серьезно задумывались многие горожане и сельчане.

О сути работ на объектах оборонного значения можно судить по жизненным судьбам эвакуированных из Беларуси женщин, ставших сотрудниками хвалынских детских домов. Только в детском доме № 7 обморозила руки и перешла в открывшийся военный госпиталь, в нянечки, опытный педагог Александра Ивановна Кондякова; свыше месяца провела в больнице Алина Ивановна Володько, а Хана Борисовна Рольбина умерла.

Активная пропагандистская работа во всех рабочих и сельских коллективах, а также в местной печати, на радио, но, главное, чувство сострадания и людской доброты к детям дали свои плоды. Горожанами и сельчанами были взяты на воспитание тысячи детей-сирот. Уже 25 февраля 1942 г., т. е. в самом начале этой огромной и значимой работы, районная газета «Большевистский путь» писала о сотнях семей, взявших на воспитание детей.

Прочтем и мы с вами отрывок из статьи в районной газете:

«Замечательный почин сделали работницы завода “Красный богатырь”, взявшие на воспитание осиротевших в дни войны детей. За ними последовали сотни семей.

Трехлетний Коля радостен и счастлив. Его взяла семья Пудовочкиных. Сергей Иванович и Федосья Константиновна создали хорошие условия, окружили материнской заботой малыша.

Агроном Хвалынского садовосовхоза тов. Виталий Арсентьевич Соколов взял на воспитание маленькую Галю…

Семья рабочего рыбпункта – Гореловы Андрей Степанович и Дарья Михайловна приютили у себя и окружили ласковой заботой Валечку двух с половиной лет…

Братика и сестричку Толю и Свету взяли на воспитание заведующая отделом агитации и пропаганды РК ВКП(б) Мария Григорьевна Телина.

Нет сомнения в том, что благородный почин патриотов нашего района будет подхвачен многими трудящимися, и осиротевшие дети найдут семью и счастье».

К сожалению, в этом благородном деле по усыновлению детей-сирот случались и трудности, неувязки. Так, были разлучены воспитывавшиеся в детском доме № 7 эвакуированные из Минска брат и сестра Тромеры. Рита в 1942 г. была взята на воспитание, а Максим остался в детдоме. Нашли они друг друга лишь спустя годы^[17].

На восток страны были вывезены тысячи детей из охваченных войной районов СССР, поэтому в жизни детских учреждений на новых для них местах возникало немало трудностей и проблем. Например, с посудой, одеждой, постельными принадлежностями, ведь дети прибывали практически ни с чем. В первое время посудой для первых и вторых блюд служили металлические миски и большие металлические ложки. Для третьих блюд использовались металлические кружки и граненые стеклянные стаканы. Вот и весь, казалось бы, простой набор. Но сколько нужно было проявить энергии и настойчивости руководителям разных уровней, чтобы полностью обеспечить все детские дома области этой самой посудой, ведь в июле 1941 г. в Саратовской области было более 60 (ШЕСТИДЕСЯТИ) детских домов, заполненных детьми разных возрастов до предела. В одном только Саратовском детском доме № 1 «Красный городок» обрели кров и тепло около тысячи человек.

Так, в одном из актов указывается, что директор Хвалынского дома отдыха «Просвещенец» Н. И. Рыбалченко сдал, а зам. директора детского дома № 7 в Хвалынске А. П. Дятловская и кладовщик детдома Р. М. Кунцевицкая приняли:

1. Кроватей никелированных с сеткой – 80 шт.

2. Кроватей железных с сеткой – 141 шт.

3. Матрасов – 100 шт.

4. Столов кустарных метровых – 38 шт. и т. д.

Во всех вновь открывшихся детских домах, даже городских, с целью частичного самообеспечения были срочно организованы свои подсобные хозяйства, выделен скот, а также созданы производственные мастерские: не менее трех мастерских в каждом детском доме – столярные, швейные, сапожные (по изготовлению столов, табуреток, скамеек, пошиву и ремонту одежды, обуви и т. д.)

Вместе с тем – и это в такие-то годы! – да еще в условиях недостатка денежных средств – в детских домах уделялось внимание развитию интеллектуальных способностей детей. Во всех детских домах были свои библиотеки (фонд пополнялся за счет бюджетных средств и добровольных пожертвований граждан); работали кружки художественной самодеятельности, создавались агитбригады, которые специализировались на выступ лениях в военных госпиталях. Кружками художественной самодеятельности руководили энтузиасты, среди которых были даже профессиональные артисты. Так, в Сара тов ском детском доме № 1 «Красный городок» хореографический кружок возглавлял солист Саратовского государственного театра оперы и балета им. Н. Г. Чернышевского А. Петров^[18].

Сидорова А. Ф. – воспитатель Хвалынского детского дома № 1, местная жительница. В июле 1941 г. участвовала в приеме и размещении эвакуированных из Беларуси детей в одном из санаториев «Черемшаны», а затем в детском доме № 1:

– Все годы войны я работала воспитателем в детском доме № 1. Мы, сотрудники, как и горожане, называли наш детдом «Минским», так как подавляющее число воспитанников были дети, эвакуированные из столицы Беларуси.

Удивительные были дети, ни грубостей, ни отказов от выполнения заданий и поручений. Неуважительного отношения к персоналу и в помине не было. А 70–80 процентов в школе учились только на хорошо и отлично.

…Однажды моя подруга получила «похоронку» – погиб ее муж. Я провела у нее всю ночь, проплакали с ней, а утром – пришла на работу и, видимо, выглядела не лучшим образом. В тот день дети, как говорится, были ниже травы и тише воды. А Верочка, у которой родители погибли еще в пути при эвакуации, подарила мне сшитую из разных лоскутков куклу, и, хотя я была ненамного старше ее, обняла и прошептала на ухо: «Будьте здоровы, мама…»

…Особенно памятным и радостным для детей был поздний вечер третьего июля сорок четвертого года. Радио в тот день почему-то молчало. Новостей не слышали. Все шло своим чередом – и вдруг к детскому дому подошли несколько горожан с криком: «Веселитесь! Как можно не веселиться, Минск освободили!..»

Что тут было! – трудно и пересказать. Интернат загудел, мальчишки и девчонки прыгают, бегают, бесятся, бросаются в объятия друг друга… По целуи, смех, слезы… «Мы скоро поедем домой!» – неслось со всех сторон.

А разве забудется случай из сорок первого года. Июль – наплыв белорусских беженцев. В конце того месяца в дом отдыха «Черемшаны» номер два, где я тогда работала, поступила девочка, лет семи. В Хвалынск она прибыла с мамой, но мама ее вскоре скончалась, от ран ли, от болезни, – не помню.

Принимая девочку, записываю с ее слов в тетрадь анкетные данные, и вдруг она заплакала и, взглянув на меня, тоненьким голосочком произнесла: «Я к маме хочу».

Говорю ей: «Мама скончалась, ты же ее в гробу видела?»

Отвечает: «Мне с ней рядышком в гробу лучше…»^[19]

Везде в советском тылу, где оказались белорусские дети, им и их воспитателям был оказан самый теплый прием. Их встречали как самых родных и близких в городах и селах России, Казахстана, Узбекистана.

Мы, белорусы, хорошо помним и искренне признательны всем народам Советского Союза за предоставленный кров, тепло, радушие, с которым они принимали маленьких граждан нашей республики. Их бескорыстная забота о детях войны спасла жизни тысячам человек.

Низкий земной поклон вам от белорусского народа!