Глава 2

ВИКТОР

Виктор успел добраться до дома. Точнее до места, которое было его домом в этом городе. На улицах уже становилось немноголюдно, во дворе тоже практически никого не было, только два пожилых козла зависали над расстеленной на облезлой скамейке газетой, упираясь друг в друга рогами. Судя по уловленному краем уха, они никак не могли вспомнить обладателя «Золотого Мяча» за 2018 год.

– Мээээсси! – блеял один.

– Роналду! – отвечал другой.

– Попробуйте Модрича. – подсказал старикам Виктор. Те попробовали и благодарно замекали в ответ, но он уже заходил в подъезд.

– Я дома, – открыв входную дверь, нарочито весело крикнул Виктор, не особенно ожидая ответа. Снял ботинки, бросил на стол пакет из магазина.

Квартира была необычной. Начиналась она с кухни – именно сюда, без прихожей, без коридора, вела входная дверь. Над современной газовой плитой чернел замурованный выход дымохода, шкафчики с посудой были покрыты цветастым ковром наклеек из упаковок жвачной резинки.

За кухней были туалет и ванная – узкие, тёмные, с грязными световыми окошками вверху, а дальше – тянулись анфиладой абсолютно пустые одинаковые комнаты.

В каждой из них был старый, стёртый, исцарапанный паркет, скрипевший в одних и тех же местах. В каждой у замызганного окна под пыльной тряпкой стоял бюст Аполлона. В каждую вели распашные двери, небрежно выкрашенные дешёвой белой краской.

Комнат всегда было разное количество. Иногда одиннадцать, иногда семнадцать, один раз – сорок шесть. Чтобы добраться до спальни, надо было пройти их все, одну за другой, не останавливаясь, не открывая бюст, не глядя в окно – благо смотреть там было не на что – полутёмный двор, козлы с кроссвордом, старый тополь со спиленной верхушкой, – вид из всех комнат был всегда один.

– Ты дома? – крикнул он в бесконечность комнат. Ответа не было.

Надо было идти на разведку.

Но прежде следовало подкрепиться.

Вспыхнуло синее пламя, ударило в подкопчённое днище старого чайника с аляповатыми маргаритками на боку. Пока закипала вода, Виктор достал заслуженную, всю в мелких зарубках, доску и принялся нарезать бутерброды.

Масло, – запоздало сообразил он. – Я же хотел купить масло… Чёрт!

Без особой надежды на успех он открыл холодильник. Удача улыбалась ему. Среди пожухлых овощей стояла маслёнка.

С воодушевлением Виктор принялся сооружать перекус.

Засвистел чайник, как всегда внезапно, заставляя подпрыгивать и сразу же хвататься за (кап-кап-кап) колено.

Он опустил в треснутую кружку пакетик Липтона, бросил две ложки сахара из жестяной банки с надписью «Соль», размешал и завис, уставившись на ёжика с котомкой, нарисованного зелеными красками на боку кружки.

Затем, с трудом стряхнув с себя оцепенение, он пододвинул к себе доску с бутербродами и начал есть.

Поев, закурил столь нелюбимый Кэмел, но почти сразу же погасил сигарету.

Надо было идти. Смысл откладывать?

В этот раз ему повезло. Анфилада состояла всего из девяти комнат. Пока он шёл, во дворе окончательно стемнело, козлы разошлись по домам, на той стороне, за тополем, тусклым огнём засветился фонарь.

В спальне было пусто.

Как он и опасался.

Как он и ожидал.

В воздухе ещё плыл аромат Guerlain, постельное бельё на широкой двуспальной кровати хранило очертание тела, но никого в спальне не было.

Пальто, – запоздало сообразил Виктор. В части кухни, отведенной под импровизированную прихожую, могло висеть её пальто – зелёное, с широким хлястиком на двух пуговицах. Если оно там, значит, она ушла недалеко…

Он беспомощно посмотрел назад – в бесконечность анфилады, но кухни, разумеется, видно не было.

Виктор вздохнул, ещё раз оглядел спальню. Вроде бы всё, как и в прошлые разы, но не совсем. Что-то изменилось. Но что?

Он внезапно увидел.

На полу перед кроватью лежал коричневый фотоальбом, раскрытый посередине.

Наклонившись, он поднял его, сел в кресло, принялся лихорадочно листать.

Что это? Шутка? Подсказка? Подарок?

Сначала всё это выглядело насмешкой. Все фотографии, аккуратно вставленные в уголки, были выгоревшими. Что на них – оставалось только гадать. Ни лиц, ни людей, ни окружения – только тёмные пятна на светлом фоне.

Страница, ещё одна, ещё…

Он листал всё быстрее и даже сначала не заметил, как откуда-то из конца альбома выпала стопка фотографий и разлетелась по полу.

Чертыхнувшись, Виктор отложил альбом в сторону и принялся собирать упавшее, одновременно надеясь найти хоть одну уцелевшую фотографию.

И тут ему повезло.

Одна фотография была менее выцветшей, чем другие. Точнее – она была посеревшей, выгоревшей, но люди, изображённые на ней, были видны совершенно чётко.

Парень и девушка на фоне турецкого отеля. Парень был бы Виктором, если бы не был другим человеком. Девушка… она была прекрасна, она была лучше всех…

Схватив фотографию, Виктор потерянно заозирался, бросился к кровати, надеясь на невозможное, на чудо…

Нет, она не появилась. Всё те же смятые простыни, всё тот же еле уловимый аромат Guerlain в воздухе. И всё.

Упав на бельё, сжимая в руках фотографию, он разрыдался. Слезы падали на бежевую простынь, на блёклые цвета оставшейся навсегда в прошлом Турции…

Им тогда было по шестнадцать лет. Выезд на летние сборы сборной 20** года рождения. Изматывающие тренировки под палящим южным солнцем, море амбиций, надежд и веры в себя, а по вечерам – дискотеки, бьющая в барабанные перепонки музыка, добытое в тайне пиво…

Он был тогда очень стеснительным, в отличие от него. Скромным, тихим мальчиком с альбомами для рисования, из которого его домашность не выбили ни годы в спортшколе, ни все аккуратно озвучиваемые тренерами карьерные перспективы…

Он сказал ему тогда, что та девчонка, вот та – в углу зала, очень ему нравится и он просит его не мешать, не кадрить её…. И что сделал он? Пригласил её на медляк на дискотеке…

– Привет, это Витька, я тебе говорил о нём!

– Ой, вы же вовсе одно лицо!

– Не правда, во многом мы совершенно разные люди! – как же в тот момент он ненавидел его спокойный, доброжелательный и уверенный тон с лёгкой и как бы доброй усмешкой. Один тон для девчонок, другой – для тренеров. И с теми, и с другими – работает безотказно.

Он берет её за руку, ведёт за собой в сторону пляжа, оставляя его лишь бессильно сжимать кулаки…

…Но стоп! – Виктор оторвал лицо от мокрой подушки, вдохнул аромат духов, ещё раз оглядел спальню. Если тогда он ушёл вместе с ней, почему она была здесь в его доме, в его, в их кровати? И куда она всё-таки ушла? Опять к нему?!

Опасные мысли, опасные вопросы. Он попытался остановить себя, но было уже поздно. Проснулся правый висок. И если колено плакало, то висок стучал отбойным молотком.

БУМ! БУМ! БУМ!

Боль нарастала с каждой секундой. Мысли путались, сплетались щупальцами….

Фотография вспыхнула белым пламенем и моментально обратилась в пепел, оседая на простынях, которые в свою очередь поднялись в воздух и набросились на него, обволакивая грудную клетку и шею, сдавливая, стараясь задушить.

Это ловушка! Надо бежать!

А боль в виске всё сильнее и сильнее…

Он с трудом выпутался из ловушки простыней, упал на пол, вскочил, не обращая внимания на протестующе взвывшее колено, и побежал прочь, через анфиладу одинаковых пустых комнат, к кухне и двери в подъезд, понимая, что не успевает, чувствуя, как боль из виска заполняет, захватывает всё тело…

Быстрее! Быштрее! Быффтре…

Комната, комната, комната…

Вперёд, быстрее…

Комоната, быфтрее, вперёд, быштрее…

а

авы

ыва

выапошщвыаршвыавыашвыашвы

ДМИТРИЙ

Вместе с вынужденным отстранением пришло чувство потерянности и опустошения. Хотя… кого он обманывает. Потерянность и опустошение уже давно были всегда с ним, почти как счастливые красные найковские перчатки, бывшие его талисманом со времён молодёжной команды.

Молодёжки – в которой и крылся корень всех текущих бед.

Год, когда крепкая, неразрывная связь дала трещину, постепенно разросшуюся до космических пределов и разбросавшую кого куда – одного в сонный пригород Хайфы, другого – в гулкий, никогда на засыпающий зал с кафельными стенами на улице Маяковского.

Возможно, перчатки на самом деле были несчастливыми?

Дима покачал головой. Нечего винить вещи. Мы сами кузнецы своего счастья, а также плотники, скобари и золотари своих бед.

Он рассмеялся своим мыслям и припарковался у маленького, грязного магазина.

Омар, как обычно стоящий за прилавком, заулыбался, увидев постоянного покупателя, и затараторил на какой-то несусветной смеси английского, иврита и арабского.

Дима открыл для себя этот магазинчик на углу ещё в первый год, а последние недели стал его ежедневным посетителем.

Во-первых – покупать алкоголь здесь было проще, чем в израильских магазинах. Пророк, очевидно, не запрещал торговать веселящими напитками или Омар попросту игнорировал запрет – Диме было как-то по барабану, но факт оставался фактом, в магазинчике всегда можно было взять пиво, виски – всё, чего желает душа и даже по более выгодному прайсу.

Во-вторых, покупать алкоголь в израильских супермаркетах Дима попросту стеснялся. Он не тешил себя надеждами, что жителям Кирьят-Шмона было большое дело до местной команды, но, однако, пятитысячный стадион заполнялся почти всегда, и вообще, шанс встретить болельщика в израильском магазине был больше, чем в маленькой арабской лавке.

В-третьих, Диме просто больше нравились арабы, чем евреи, среди которых проходила вся его жизнь последние годы.

Он не смущался, называя про себя израильтян евреями. Прабабушка из Мариуполя – Рахиль Соломоновна Шварц, – как бы давала ему сквозь три поколения добро на столь спорную формулировку.

Мариуполь… – Дима завис у холодильника с пивом, мысли потекли куда-то в сторону. – Не оттуда ли к братьям Турбиным приехал нескладный паренёк с попугаем? Нет, – он покачал головой, тем самым вызвав восклицания Омара:

– Гута бир! Колда бир!

Из Житомира приехал племянник. Из Житомира…или из Жмеринки?

Какая разница! – Дима разозлился и принялся сгребать в корзину пивные банки. Годы игры вне родного города, годы одиночества и пустых амбиций привели к тому, что он прочитал море – и не Мёртвое, и не Чёрное, а, скорее, Средиземное, – книг. Вот только толку от них не было никакого.

Когда-то это доставляло ему ни с чем не сравнимое удовольствие. Нонсенс же – футболист, читающий запоем книги, возящий с собой на сборы полчемодана чтива. Пока остальные вечерами рубились в приставки, он читал… Как будто от этого кому-то могло стать лучше. Как будто это что-нибудь изменило бы в его жизни…

Вот он на окраине Хайфы, с полной корзиной пива, сбитый лётчик, играющий в середняке израильской премьер-лиги.

– Три пачки жёлтого Кэмела дай ещё, пожалуйста, – ставя корзину на кассу, попросил он Омара.

Пока он был в магазине, наступил полдень. За два года он смирился и с летним солнцепёком, и с ненастоящей дождливо-ветреной зимой с плюс пятнадцатью, но так и не принял это всё. К тому же ноябрь в этом году выдался аномально жарким даже по местным меркам. Доходило почти до 30 градусов.

Кондиционер спасал, но не сильно.

Из прохладного салона машины короткой перебежкой по самому солнцепёку до подъезда. В квартире – первым делом включить кондиционер, а уже затем всё прочее – разобрать вещи, поставить пиво в холодильник, сообразить какой-то перекус, в то время как жужжащий корпус будет гнать раз за разом через себя застоявшийся, душный воздух.

Квартира у Димы была скромная, маленькая – как раз такая, на которую хватала скромной израильской зарплаты.

Нет, когда-то у него были деньги. Ещё бы – сначала «жирный» контракт в Петербурге, половину «жира» в который добавил вызов в сборную, как это водится. Затем – куда меньшая, но всё равно измеряемая большим количеством нулей зарплата в Германии и Франции. Но…

Дима мог бы вести специальные курсы для молодых миллионеров: как за пару лет спустить и потерять почти все деньги, оставшись почти на нуле. Что не потратил сам, ушло в семью. Без следа. Квартира для родителей в центре Петербурга, дача в двадцати километрах за городом, загадочные прожекты отца с какими-то мутными друзьями…

Нет, Дима не жалел обо всём этом. Или, – он покосился в отражение в микроволновке, – он хорошо делал вид, что не жалел.

Задумчиво сжевав бутерброд, тупо глядя в экран телевизора, Дима растянулся на диванчике, стоявшем тут же на кухне, и задремал.

Это был не просто кинотеатр, это был дворец киноискусства, хоть и видавший виды, обветшалый, весь выцветший и потёртый – как кресла с бархатной обивкой непосредственно в зале.

Плакаты обещали полную ретроспективу братьев Коэнов, а также вторую «Матрицу», однако на билете в Диминой руке вместо названия фильма зиял пропуск.

Дима показал помятую бумажку билетёрше. Зайчиха в фирменном фартуке близоруко прищурила глаза сквозь толстые стёкла мужских роговых очков, оторвала контроль и сунула билет обратно:

– Седьмой ряд, третье место. Только тихо! – велела она полушёпотом. – Сеанс уже начался. Вовремя приходить надо!

Да, старорежимным был не только весь этот кинотеатр со своими колоннами, бархатом и ложами, но и обслуживание в нём.

Дима с трудом протиснулся, пригибая голову, в еле открытую для него билетершей дверь. Чертыхаясь под нос, побрёл мимо то и дело освещаемых вспышками экрана рядов в поисках своего места.

В зале почти было пусто. В заднем ряду на VIP-диванах сосредоточенно живали силос из бумажных ведёрок две бурёнки. Компания лисят в дальнем конце зала оживлённо переговаривалась. Сидящий неподалёку крот то и дело недовольно поглядывал на них, но ничего не говорил, только горбился всё сильнее и сильнее в кресле.

И стоило ругаться на меня… – вспомнил Дима билетершу, опускаясь на своё место, но не успел закончить мысль…

Экран разделялся на две части.

На обоих был один и тот же кабинет с прозрачной стеклянной стеной, огромным стеклянным же столом.

В обоих кабинетах за столом сидел пожилой мастиф, с морщинистой тёмной мордой и тяжело дыша, слушал своего собеседника.

В обоих кабинетах на стене висел календарь с проектом красавца-стадиона, но вот годы на календарях были разные.

И в обоих кабинетах напротив мастифа, стояли, неуверенно прижимая к рукам какие-то документы два человека. Одним из них был Дима, только гораздо моложе.

– Я всё понимаю, но это профессиональный спорт и ставки тут высоки, – говорил левый мастиф.

– Штаб говорил, что с ним что-то не так в последнее время, но такое? Ты уверен? Ты уверен в том, что говоришь? – кричал правый.

– Я не прошу многого. Но я несу ответственность за то, что случилось, – отвечал собеседник левого мастифа.

– Да. Позавчера он встречался в «Огороде» с Козловым, который специально приехал из Москвы, – не обращал внимание на крик правого мастифа второй.

– Ох, – Левый, – Слушай, он без образования, ему всего лишь девятнадцать. Пойдёт в хороший вуз, выучится на нормальную профессию. И с тем, и другим, обещаю, мы поможем!

– Урод! – в сердцах выкрикивал Правый. – Ты уверен? И до чего же они договорились?!

– Он хочет остаться, – собеседник Левого. – Хотя бы так, рядом с командой. Секретарём, офис-менеджером, да кем угодно. Неужели в нашем клубе не найдётся чего-нибудь для него? Я понимаю, – спустя короткую паузу продолжил он. – Я для вас важен, он – сбитый лётчик. Но без него я не смогу играть нормально…

– Спартак ждёт его, – грустно вздыхает собеседник Правого. – Контракт почти в полтора раз больше, бонус в два ляма, квартира, машина…

Картинка дёрнулась и изменилась. Те же кабинеты, но мастиф теперь один. Точнее – их всё ещё два – левый и правый, нет только собеседников.

– Посмотрим, что можно сделать. Я тебя услышал. Хотя – наглости, конечно, не занимать… – покачал головой Левый.

– Ну-ну! Будет ему Спартак, сучёнышу! Ничего, ты у меня попляшешь! Контракт в полтора раза больше?! Машина?! – Правый выжал кнопку коммуникатора. – Ко мне срочно Иванова и Кацмана. И пусть все документы по Орлову несут.

Картинка вновь дёрнулась и сменилась на новую, но Дима этого уже не видел…

…Гриньков отдаёт пас вразрез наискосок. Дима ракетой вылетает из ворот, скользит по траве на перехват, уже видя кому адресована передача…понимая, что неправильно рассчитал траекторию, что столкновение неизбежно…