Утром, одевшись, мы без оружия прошли через затхлую трапезную и вышли на свежий воздух. Проклюнувшееся солнце лениво играло куполами костелов и вспыхивало драгоценными окнами домов, брезгливо проходя мимо их фальшивых картинок, нарисованных на стенах. Проснувшийся народ тихо проходил мимо, неся на своем лице печать вновь навалившихся неотложных дел. На них молча, а иногда с громким предупреждением из раскрывающихся окон выливалось содержимое, скопившееся за ночь в ночных вазах. Все это делало походку прохожих неуверенной, и они, шествуя мимо домов, все чаще вскидывали свой взор вверх, дабы обезопасить себя от возможных неожиданностей. Те, которых не миновала сия чаша, громко ругались, выкрикивая всевозможные проклятия в адрес хозяев, посмевших «осчастливить» их содержимым своего ночного горшка. Все это стекало по мостовой в сточные канавы, выбрасывая в воздух соответствующий аромат.

Мы благополучно миновали эту территорию и вышли на центральную часть города, где приятно дышалось свежим воздухом. Здесь на нас сразу нахлынула толпа людей, одетая в черные рясы. Это были монахи – иезуиты, которые двигались по своим церковным делам из многочисленных костелов, расположенных вокруг. Повсюду слышалась польская речь и латынь. Мелькали подбритые головы и капюшоны, надвинутые на глаза, скрывающие лица спешащих святош. Пристроившись к одному из таких потоков, мы достаточно быстро достигли нужного нам учебного заведения. Оно представляло собой двухэтажное каменное здание с многочисленными окнами, расположенное между двух костелов. Оставив меня у входа среди крутящейся здесь молодежи, отец решительно направился в здание. Поднявшись на второй этаж, он вошел в кабинет ректора, который, углубившись в чтение какой-то бумаги, водил по ней гусиным пером, стараясь, очевидно, понять смысл написанного. Услышав звук решительных шагов, он отложил перо и вопросительно поднял глаза на вошедшего. Минуты две длилась немая сцена узнавания, затем он расплылся в улыбке и произнес глухим голосом:

–А, пан полковник! К сожалению, не могу ничем вас обрадовать. Коллегия считает, что у вашего сына нет достаточной подготовки для обучения в нашем коллегиуме, и поэтому мы вынуждены отклонить ваше ходатайство. Да и к тому же он придерживается совсем другого вероисповедания, и поэтому ему сложно будет учиться у нас.

–Ну, это с самого начала было все понятно, – ответил отец. – А как вы отнесетесь к этим ходатайствам? – и он положил перед ректором два письма, которые организовал мой дед, привлекший к решению моей проблемы достаточно влиятельных людей.

Ректор взял письма и стал их читать. По мере того, как он тихо, про себя озвучивал фамилии подписавшихся, глаза его лезли на лоб. Прочитав последнюю бумагу, он со вздохом отложил ее в сторону и задумчиво заметил:

–Это, конечно, меняет дело, однако я должен буду назначить комиссию, чтобы проверить знания вашего отпрыска. Боюсь, он не выдержит этого экзамена, так как домашнее образование значительно отстает от настоящих знаний.

–Я понимаю сложность ситуации, в которую попали вы, – ответил отец. – Тем не менее, независимо от дальнейших действий я готов внести скромный взнос на развитие вашего коллегиума.

С этими словами отец достал из-за пояса увесистый кошелек из красного бархата и положил его перед ректором. Тот, нисколько не удивившись, мгновенным движением смел его в ящик письменного стола и, немного расслабившись, уже более дружественным голосом заявил:

– Я думаю, что совместными усилиями нам удастся решить эту проблему. Я жду вас завтра к девяти утра. Откланявшись, отец спустился ко мне и вкратце рассказал о встрече. Посовещавшись, мы решили пройтись по городу, чтобы определить, где можно недорого снять будущему студенту угол для проживания, а вечер посвятить подготовке к завтрашним экзаменам. Угол мы нашли достаточно быстро, помог нам в этом студент коллегиума, к которому мы обратились с конкретным вопросом. Он отвел нас в дом, в котором проживал сам и еще двое студентов. Один из них не так давно уехал, и его место было свободным. Отец справедливо посчитал, что лучше не может быть, так как мне будет легче жить со своими и я смогу быстрее привыкнуть к новой для меня ситуации, опираясь на их опыт. Жильем оказалась небольшая комнатушка без окон, где на полу разместились два соломенных тюфяка, а в углу стоял большой сундук, который по совместительству должен был стать моим спальным местом. Отец быстро договорился об оплате с хозяйкой, пожилой измученной женщиной, и мы отправились дальше, осматривая Львов. В городе повсюду бойко шла торговля, в центре по каменным тротуарам гордо фланировала бедная шляхта, подкручивая усы и подмигивая молоденьким девушкам. По мостовой, громко считая брусчатку, проезжали кареты богатых горожан и польской знати, в окнах которых изредка мелькали миловидные женские лица, рассеянным взглядом рассматривавшие городскую суету. Из густо разбросанных кавярен несся тягучий аромат свежежареного кофе и крепкого табака. Когда запах кофе стал особенно «невыносим», мы, не сговариваясь, свернули в одну из ближайших кавярен, попавшуюся на пути. Спустившись по каменным ступенькам вниз, мы попали в оазис непередаваемого запаха кофе и турецкого душистого табака. Столы для посетителей, казалось, плавали в клубах этого дыма, который не влиял на уютно устроившихся за ними курильщиков, с громким шумом прихлебывающих из своих чашек этот божественный нектар. Нас быстро пристроили на освободившиеся места, и отец заказал кофе и трубку табака. Расторопный мальчишка довольно быстро принес нам заказ. На столе появились две чашки с горячим напитком, небольшая макитра с медом и глиняная трубка с длинным чубуком.

–Ну, сынку, -сказал отец, раскуривая трубку, – попробуй этот заморский напиток, который сейчас модно пить в богатых домах и от которого порой сводит живот.

Запах кофе щекотал ноздри, забираясь глубоко вовнутрь и вызывая сильное желание выпить все сразу. Сдержав себя от первого порыва, я оглянулся по сторонам и увидел, что все пьют из кружки не торопясь, маленькими глотками. «Очевидно, так принято», – подумал я и поднес чашку ко рту, предвкушая восхитительную встречу с чем-то новым, неизвестным мне вкусом. Зажмурив глаза и подув в чашку, я сделал первый глоток и сразу пришел в смятение. Мало того, что жидкость была горячей, она еще была и горькой, как красный жгучий перец. На моих глазах выступили слезы, а горло перехватил спазм. Отец, лукаво улыбаясь, наблюдал за мной, покуривая свою трубку.

–Ничего, сынок, привыкай к напитку знати, сделай еще пару глотков, чтобы по-настоящему почувствовать весь вкус, – сказал отец.

Подчиняясь его просьбе, я через силу сделал еще пару глотков и испытал совсем другие ощущения.

–А теперь возьми и налей немного меда в свою чашку и попробуй еще раз,– продолжал свое руководство мой родитель.

Проделав эту манипуляцию, я осторожно отпил из чашки и сразу понял, что это то, что я ожидал, принюхиваясь к кофейному запаху. Впечатления были непередаваемые! Эдакое сочетание горечи со сладостью, сопровождаемое ароматным запахом. Осмелев, я выпил еще одну чашку и почувствовал необычайный прилив сил, хотелось смеяться и петь, прыгать и танцевать. Однако строгий взгляд отца поставил меня на место. И все же чувство легкости осталось. Расплатившись за табак и кофе, мы вышли на улицу и направились в сторону постоялого двора, купив по пути кусок копченого окорока и хлеба. Затем отец пошел по своим делам, а я весь вечер провел в комнате, готовясь к экзаменам, заедая эту нудную науку пахучим мясом и запивая ключевой водой из стоящей рядом макитры. Так я и заснул с куском хлеба в руках. Пришедший поздно вечером отец тихо переложил меня на мой матрац, решив не будить до утра.

День начался с пения петуха, который почему-то принялся орать под моим окном. Скрепя сердце, мне пришлось вставать и тащиться к глиняному кувшину, чтобы умыться набранной с вечера водой. Она была не очень холодной, однако вполне достаточной, чтобы разбудить меня окончательно. Отец, давно уже вставший и бодрый, наблюдал за моими манипуляциями, едва скрывая улыбку. Когда я пришел в себя окончательно, он глазами показал на разложенный на матраце парадный костюм, который мне специально сшили для этого повода. Надев его со всеми предосторожностями, я почувствовал себя не в своей тарелке. Во-первых, я сразу приобрел шляхетский вид. Во-вторых, мне казалось, что камзол давит под руками, а сапоги скрипят и пытаются вывернуть ноги не в ту сторону. А шапка с красивой пряжкой сбоку все время пыталась сползти на нос и закрывала глаза.

– Ну, вот теперь ты гарный хлопец, – сказал отец, опоясывая меня кушаком вместо ремня. – Теперь можно идти до этих иуд – монахов. И пусть только мне попробуют что-то сделать не так, то я их сразу порубаю на куски.

И он грозно стукнул кулаком по столу. Затем, подкрутив усы, он первым вышел из комнаты. К коллегиуму мы прибыли в назначенное время на возке, который поймали сразу возле постоялого двора. Стоявшие возле коллегиума студенты с ухмылкой смотрели на нас, когда мы решительно входили в здание. В коридоре нас уже поджидал невысокий вертлявый монах, который сопроводил нас на второй этаж в комнату, где собрались члены комиссии. Распахнув входную дверь, он жестом пригласил меня войти. Перекрестившись и набрав полную грудь воздуха, я почти смело шагнул внутрь аудитории, где за столом уже поджидали меня экзаменаторы. Посередине сидел ректор, лицо которого было красного цвета то ли от полноты, то ли от дурного характера или от нежелания общаться со мной. Справа от него сидел другой экзаменатор явно не шляхетского рода, весь прямой как палка, который подозрительно разглядывал меня снизу доверху. А слева от председателя уютно расположился невысокий монах с незапоминающимся лицом, который в отличие от других ласково смотрел на меня, перебирая четки в руках. Но от этого ласкового взгляда становилось не по себе, так как в глубине пряталась очень холодная расчетливость. Он словно присматривался ко мне, подхожу ли я для его каких-то непонятных мне целей. Естественно, это были маститые метры. Я мог противопоставить им только свои знания и трезвый расчет. Поэтому я, крепко сжав пальцы в кулаки, встал перед ними и молча ждал дальнейших действий.

Первым нарушил молчание ректор:

–Ну что ж, сын мой, вот и пришло время выяснить, что ты из себя представляешь. Обычно мы не берем на обучение тех, кто не принадлежит к католической вере, но, учитывая твои рекомендации и происхождение, решили сделать исключение. Поэтому тебе сейчас придется очень постараться, чтобы убедить нас, что ты достоин быть студентом нашего коллегиума.

И он вопросительно посмотрел на меня.

– Я готов ответить на ваши вопросы и убедить вас в этом, – ответил я, одновременно пытаясь определить, кто наиболее вредный из экзаменаторов.

Интуиция подсказывала мне, что скорее всего тот «ласковый», как окрестил я его для себя. Положительно отреагировав на мой ответ, они начали экзаменовать меня. Сначала беседа шла на польском языке, но после того как я прочитал им стихотворение на латинском, все перешли на этот язык. Я демонстрировал им свои навыки не только в языке, но и в арифметике, риторике, пытался показать, что могу разбираться в тайнах мироздания и писать связанные тексты, дающие возможность им оценить мои умственные способности. Я извивался как уж под перекрестными вопросами, которые сыпались на меня со всех сторон. Рубашка от пота прилипла к телу и грозила там остаться навсегда. Похоже, и экзаменаторы вошли в азарт, провоцируя меня на вольные высказывания и заставляя на ходу сочинять вирши в честь той или иной знаменитой личности. Ректор, вспотевший от напряжения, то и дело вытирал лицо и шею большим платком, очень смешно доставая его из- под своей монашеской одежды. Я уже был на грани срыва, когда ректор, в очередной раз промокнув платком свою физиономию, сказал:

–Я думаю, достаточно, – и посмотрел на своих собеседников. Те утвердительно кивнули в ответ и сразу расслабились, буквально размякнув на стуле.

–Хорошо, сын мой, подожди пока за дверью, мы посовещаемся и пригласим тебя.

Молча поклонившись, я на ватных ногах вышел к отцу.

–Ну как? – подскочил ко мне он, приобняв за плечи.

–Не знаю,– ответил я, пожав плечами, смотря вслед пронырливому служащему, который прошмыгнул в кабинет.

–Сказали подождать, пока они там обсудят.

–Ну, ждать, так ждать, – ответил мой родитель и нервно стал подергивать свои длинные усы.

Я тоже в нервном ожидании мерял шагами коридор возле дверей, пытаясь предугадать результат моих ответов. Однако, как я ни напрягался, ничего не получалось. Наконец дверь распахнулась, и меня пригласили войти. Остановившись перед экзаменаторами, я замер в напряжении.

–Ну что ж, сын мой, – начал ректор. – Мы тут обсуждали твои ответы и твое будущее. Должен сказать, что ты нас весьма удивил своими знаниями. По многим дисциплинам ты значительно выше наших некоторых студентов. Поэтому, посовещавшись, мы решили дать тебе возможность учиться в нашем коллегиуме, без всяких скидок, на правах студента. Профессор герр Густав Гольдер любезно согласился взять тебя в свою группу. Поэтому с этого момента ты считаешься его студентом со всеми вытекающими отсюда последствиями. С правилами и распорядком дня тебя ознакомит брат Збышек, – он указал на прислужника. – Надеюсь, ты оправдаешь наше доверие.

Ректор, глубоко вздохнув от продолжительной речи, указал мне рукой на дверь, давая тем самым понять, что я уже свободен.

Отец был, естественно, очень рад. Его усы, минуту назад смотревшие вниз, моментально приподнялись к кончику носа, а лицо приобрело хитровато- гордое выражение, с которым он смотрел на проходящих мимо горожан. Как же! Его сын будет учиться в коллегиуме и станет ученым человеком, пусть на короткое время! Теперь мы спокойно шли по городу решать мои финансовые проблемы на период обучения во Львове. Путь наш лежал в еврейский квартал, где располагались лавки ростовщиков, менял и торговцев.

Пройдя через Сербский квартал, мы очутились перед большими деревянными воротами, которые были открыты настежь. За ними начинался еврейский квартал. На ночь, во избежание всяких недоразумений, эти ворота закрывались с двух сторон и вновь открывались с восходом солнца. Они служили своеобразной охраной жителей квартала. Нельзя сказать, что все евреи жили именно здесь, многие из них неплохо обосновались не только в городе, но и в его окрестностях, но тот торговец, который был нам нужен, проживал именно здесь. Перешагнув через эту своеобразную черту, мы оказались на улице, ведущей к небольшой площади, являвшейся торговым центром квартала. Повсюду сновал еврейский народ, от мала до велика. Многие останавливали нас, предлагая свои услуги, но отец, отмахиваясь от всего этого, уверенно вел меня к известной только ему цели. По пути я с интересом рассматривал хаотично построенные дома, отмечая ту особенность, что окна в них были расположены видом на улицу. Сзади дома отгораживались глухими стенами. Наконец, протолкнувшись через толпу в черных шляпах и ермолках, мы вышли на торговую площадь, где находились лавки богатых людей квартала. Отец уверенно направился к одной из них, которая в качестве приглашения распахнула свои высокие полукруглые ворота, обвешанные всякой всячиной для привлечения внимания покупателей.

Решительно войдя в полумглу помещения, отец подошел к стоящему в глубине лавки столу, где сидел старый еврей. Перед ним лежали кучки монет разных стран и достоинств. Он молча смотрел на приближающегося отца.

– Здравствуй, Аарон, – сказал отец, усаживаясь на грубо сколоченный табурет у стола.

–Здравствуй, полковник, – ответил тот, приподнимаясь из-за стола в знак уважения к посетителю – Как здоровье? Как дети? Я вижу, ты не один пришел. Это, наверное, твой сын. Похож, настоящий казак. Дети – это наше будущее, чем больше детей, тем у тебя больше возможностей обеспечить свою старость, или наоборот. Всяко бывает в этой жизни. Вот у меня их куча, порой даже забываю, кто есть кто. Но они не обижаются. И представьте себе, все хотят кушать. И не просто кушать, а хорошо кушать. Вот и кручусь с утра до вечера как белка в колесе, чтобы добыть копейку на пропитание.

– Не прибедняйся, Аарон, – ответил отец. – Мы ведь с тобой давно знаем друг друга. Еще с того времени, когда ты на Сечи скупал не в ущерб себе у казаков добычу, которую они привозили из очередного турецкого похода. Так что давай лучше поговорим о деле.

– О, конечно, пан полковник, я понимаю, что вы пришли не просто для того, чтобы проведать бедного еврея.

– Конечно, мы, как и ты, люди дела, – ответил отец, вытаскивая из кармана бархатный мешочек и кладя его на стол. – Здесь двадцать золотых монет. Я даю их тебе под проценты с тем, чтобы ты кроме своих процентов выдавал моему сыну необходимую сумму для нормальной жизни в течение года. Ну, допустим две серебряных монеты в месяц. Я не хочу, чтобы он хранил деньги там, где будет жить, у тебя будет понадежней. Принимаешь ли ты мое предложение? Если нет, то мы будем искать другого менялу.

– Нет, конечно, пан полковник, я согласен. Сейчас посчитаю, как это все будет выглядеть.

И он, закрыв глаза, откинулся в кресле, что-то шепча тихонько, словно перебирая в уме те цифры, в результате сложения которых он получит неплохой гешефт. Затем открыл глаза, развязал мешочек и, нежно перебирая тускло поблескивающие монеты, бархатным голосом произнес:

–В среднем выходит три, три с половиной серебряных монеты в месяц. Устраивает вас такой расклад?

–Да,– ответил отец.– Но если ему понадобится больше, я думаю, ты не откажешь в такой просьбе.

– Конечно, пан полковник, о чем может идти речь! – утвердительно ответил Аарон.

– Вот и договорились.

С этими словами отец встал, а я направился на выход. Пока отец прощался, я прошел за ворота, где ко мне сразу же подскочил один из еврейских мальчишек, крутившихся здесь. Вид у него был довольно забавный. Мало того, что одежда была не по росту, так еще на голове торчала нелепая шляпа, полностью съехавшая на лоб. Во все стороны из-под нее торчали засаленные волосы. Схватив меня за рукав, он стал с жаром мне говорить:

–Пан казак, а пан казак! Я Юзек, сын того лавочника, с которым разговаривает ваш отец. Пан казак, если вам что-нибудь надо, обратитесь ко мне, я все сделаю, все достану, все решу. И все это будет недорого, дешевле, чем у других.

–Что, помогаешь отцу? – спросил я его.

– Нет, что вы, пан казак. У меня свое дело. Я сам зарабатываю себе на жизнь.

–А где ты берешь деньги?

–Как где? У отца. Каждое утро он дает мне пять грошей на еду. Я должен к концу дня вернуть их ему с процентами. Вот и кручусь с утра до вечера, чтобы от этих денег получить прибыль.

– Ну и как, получается?

– Когда как, но в основном удается нарастить капитал. То кому-то поднесу, то кому-то одолжу, то кому-то перепродам, и в итоге глядишь – и мне что-то остается. Так что, пан казак, если что надо – вызывайте меня. Я не боюсь выходить за эти ворота, и у меня есть много клиентов в городе. Юзека все тут знают.

–Хорошо, договорились, – сказал я, и он, довольный, подпрыгивая, побежал дальше по своим торговым делам.

Этот разговор очень удивил меня. Это же надо – занимать под проценты деньги собственному ребенку и всего на один день! Правильно это или нет, трудно сказать. Очевидно, у каждого родителя свой подход к этой проблеме. У моего отца – один, а у отца этого мальчугана – другой. Но надо отдать должное этому ребенку в том, что он научился зарабатывать для себя копейку, используя мизерный родительский кредит. Может, это и есть правильное воспитание, кто знает?

Мои размышления прервал отец, который вышел из лавки и, щурясь, смотрел на солнце, разгонявшее облака, медленно плывущие по небу.

– Ну что, сынок, ты все слышал, – сказал он, положив свою руку на мое плечо.

– Я думаю, денег тебе хватит, если будешь жить нормально. Главное – сверяй свои желания с возможностями. И тогда все будет хорошо.

И мы двинулись с ним в обратный путь, который выводил меня на тропу знаний. Теперь было главным для меня успешно войти в студенческое братство, которое отличалось не только оригинальностью поведения, но и поступков.