–Во-первых, январь на дворе. Медведи десятый сон досматривают в берлогах. Во-вторых, Марсик-то как раз и поможет, если что, – Матвей продолжал держать руки на талии жены. – Марсик его, ведьмедя-то, цап за пятки, – с этими словами Матвей пальцами нажал на талию -как раз в том месте, где жена боялась щекотки. Матвеевна засмеялась, отпрянув, а Матвей продолжил, – медведь вот так же загогочет, а я его топориком тюк по голове.
–Да и топор тогда не бери, – будете щекотать друг друга: он тебя, ты его.
–Нет, топор нужен. Я же иду дверь в избушке ремонтировать. С таким трудом открывается, вся перекосилась. В апреле собираемся с ребятами на глухариный ток, а в избушке холод собачий будет.
Марсик на улице ждал Матвея: его голос доносился через открытую форточку кухонного окна. Подбегал пёс и к двери, царапался, торопя Матвея. Марсик уже с утра был “на взводе”. Душой чувствовал, что идти на охоту, всё время надоедал Матвею: то лизнёт руку, то ткнётся носом в коленку. Когда Матвей стал открывать сарай, чтобы взять там лыжи, Марсик от восторга стал прыгать до самых плеч хозяина. Чтобы утихомирить неуёмную радость пса, Матвей сунул ему в пасть поводок от лыж и скомандовал: ”Вперёд!”
Путь предстоял не ближний. Километра четыре по зимнику, лесом километра три до распадка, да по распадку километра четыре до хребта. Больше десятка километров набиралось до избушки. Матвей рассчитывал добраться туда до вечера, попутно поставить петли на зайцев, испробовать новый способ ловли куропаток. До темна отремонтировать дверь, переспать в избушке и утром на обратном пути собрать “урожай” тихой охоты и спокойно вернуться домой, -завтра по телевизору хоккей –наши играют с канадцами.
По зимнику шагалось легко, будто под горку. По лесу шли гуськом: Матвей на лыжах впереди, а по его следу Марсик.
–Во-о навалило снегу-то, – говорил Матвей, шаркая лыжами и уминая снег, чтобы собаке облегчить путь. – Выше колена. С метр будет, если не больше. Это куропатке на руку, – есть, где разгуляться. Марсик терпеливо шёл за хозяином, стараясь не наступать на лыжи. Хозяин не разрешил ему челночить. Слишком много снега, чуть ли не с головой скрывал собаку, а потом какой смысл челночить, – ружья-то все равно нету.
После обеда мороз усилился, покусывал за уши. Чтобы не развязывать шапку, Матвей натянул на голову капюшон куртки. Из нерпичьей шкуры, капюшон вроде бы тяжеловат для головы, зато ушам и лицу, – как – будто из дома не выходил.
В самом начале распадка с правой стороны ягодные места. В том, как раз месте Матвей сделал с десяток лунок-ловушек.
–Голь на выдумки хитра, – ухмыльнулся Матвей, -Не иначе как дефицит патронов или пороха натолкнул охотников придумать такой способ ловли куропатки, – пока делал ловушки, Марсик пытался “помогать” хозяину. Приходилось то и дело одёргивать пса, чтобы не совался не в своё дело, а петли на зайцев Матвей ставил и вовсе один.
–Сидеть! – скомандовал хозяин, за десяток метров увидев заячью тропу. -Ты мне всю малину испортишь, затопчешь все следы. Посиди маленько, отдохни. Я мигом пяток петель поставлю и всё.
Марсик терпеливо дождался хозяина, так же терпеливо плёлся за ним до перевала. И только на макушке сопки, где редкие ветра сдували снег, почувствовал мал-мала свободу, “челночил” от куста к кусту до самой избушки.
Матвей с трудом отворил дверь.
–Как тебя перекосило-то, – посмотрел Матвей на кривое дверное полотно. – Ничего, поправим, – снял рюкзак и топор, положил на лежак. Марсик запрыгнул на другой лежак. – Устал что ли? – спросил он собаку и, не дожидаясь ответа, сказал, – ну отдохни. Я сейчас чаю вскипячу, перекусим и начну дверь править. Стол тоже шатается, надо укрепить, – левой рукой Матвей пошатал стол, что рядом с лежаком. Над столом полки с провизией: крупа, сахар, чай. Тут же несколько свечек, спички, старые журналы ”Вокруг света”. Эти столь необходимые вещи -постоянный атрибут охотничьих избушек на Колыме. Попал человек в беду, занемог, – на первый случай в избушке для него всегда припасено. Каждый охотник, уходя домой, оставляет в избушке охапку сухих дров, чай, сахар, не съеденные консервы и обязательно спички, – огонь на Колыме – это жизнь.
Матвей достал из рюкзака пачку макарон, пшенную крупу, банки с тушёнкой: всё поставил на полку. Налил в чайник воды из бутылки из-под шампанского. Охотничьим ножом настрогал стружку, положил в буржуйку, кинул дровишек, чиркнул спичкой. Пламя змейкой поползло по сухой стружке, затрыкало, затрещало: трыык, трыык. Тонкая струйка дыма вырвалась из печки, пошла, потянулась сизым шлейфом к окну, к свету. Матвей любил этот момент. Момент зарождения жизни! Холоднющую избушку окропил первый запах дыма. Сейчас запоёт жестяная труба буржуйки. Холод начнёт отступать. С неохотой. Не сразу, а постепенно жизнь станет отвоёвывать позиции у Вечной Мерзлоты. Неведомая глазу борьба! Каким-то десятым чувством Матвей улавливал её, эту борьбу, неподдельно радовался её появлению. Вот уже и чайник подхватил известную только ему песню и вторит, вторит жестяной трубе иногда согласно, иногда вразрез, но всякий раз кстати. Вот и пар уже валит из соска. Чайник литой, лагерный. Он, как и избушка, и буржуйка, остался здесь со времён лесоповала. Сколько душ обогрел и порадовал! и теперь продолжал служить верой и правдой охотникам.
–Гляди как задубели, Матвей достал из рюкзака буханку хлеба и постучал ей по столу, как кирпичом, -Колбаса тоже ледышкой стала. Шли – то всего ничего, а всё позамерзало. Морозец – будь здоров! -Матвей положил два полешка рядом с чайником на буржуйке, на них приладил хлеб с колбасой, -пусть оттают маленько, а я пока пойду под навес, дровишек наколю, -поднял с пола топор, направился к выходу. Марсик привстал и уже готов был прыгнуть с лежака вслед за хозяином, но тот движением руки остановил его. – Лежи, лежи. Будешь только под ногами путаться, – Марсик почему-то не любил, когда махали руками в его присутствии, а тем более били по чём– либо. Матвеевна как-то шутя замахнулась на мужа, пёс кинулся к ней, без всякого зла стал на неё лаять, словно ругался, мол, зачем же драться. Матвей тут же попробовал замахнуться на жену, Марсик и к нему подлетел с “руганью”. Так вот почему, когда Матвей колет дрова, Марсик так и норовит выхватить полено из-под топора. Постоянно мешает, пока хозяин не прикажет ему убраться.
Выходя из избушки, Матвей приподнял дверное полотно, поплотнее прикрыл за собою дверь, чтобы тепло не выходило, а сам пошёл к навесу, где ещё с прошлого лета лежали чурбачки, заготовленные им, когда собирал здесь белые грибы. (Тут их на старых делянках в иные годы бывает видимо-невидимо).
Марсик навострил уши, прислушиваясь к затихающим шагам хозяина, по мере их удаления крутил головой, улавливая шорохи за стеной. Вот хозяин подошёл к большому пню-колоде, где всегда он колет дрова. Слышно было, как лезвием топора сгребал снег с колоды. Легким ударом вонзил топор в пень, пошёл за чурбаком под навес. Хрустел снег под ногами, чиркали, цепляясь, один унт за другой. Потом послышался непонятный шорох, будто большая глыба снега зашуршала по веткам дерева, упала вниз. Послышалась какая-то возня. Марсик соскочил с лежака, подбежал к двери, прислушался. С улицы доносилось рычание и кто-то то ли зубами, то ли когтями рвал чью-то шкуру.
–Марсик!– донеслось за стенкой. Голос приглушенный, такой, какой бывает, когда рот прикрывают варежкой или рукавом. Марсик упёрся лапами в дверь, как он делал дома в тех случаях, когда надо было выйти. Дверь не поддалась, а только качнулась, подлая. Пёс отбежал к столу, с разгона ударился грудью в дверное полотно. В драках ни одна собака не выдерживала его мощного удара, но дверь, зараза! только притворно скрипнула. С улицы донёсся крик Матвея. Марсик впервые слышал, как хозяин вскрикнул от боли, будто его полоснули ножом по живому телу:
–Аааа!
Марсик раз за разом бился в дверь грудью, а она ни с места, как – будто на засове. Когда Матвей выходил, приподнял её, плотнее прикрывая, и теперь она своей кривизной упёрлась в порог намертво. Только приподняв, можно было открыть её. Матвей не придал этому значения и спокойно пошёл к навесу. Смахнул снег с колоды, воткнул топор в пенёк и пошёл за чурбаком. Около навеса он нагнулся за дровами и тут с сосны посыпался снег, что-то тяжёлое рухнуло на Матвея сзади, прямо на шею. Падая ничком на землю, он ещё не понял, что произошло, и вздрогнул от мысли ”если бы не капюшон, весь снег оказался бы за воротником”. Случилось это так неожиданно, что падая, Матвей лицом наткнулся на небольшие лиственницы, торчавшие из снега. Резкая боль в глазах, обильные слёзы и красные круги перед глазами отвлекли его буквально на секунду. Когда же он опомнился, почувствовал, что кто-то упорно драл кожу его капюшона. Слышно было, как острые когти вспарывали нерпичью шкуру, а чья-то пасть, грозно рыча, чавкала над самым ухом.
“Росомаха” – мелькнуло в голове Матвея, первое, что надо сделать это подняться, подойти к стене или дереву и удариться спиной, чтобы зашибить зверя. Как это сделаешь?! Где стена, где дерево? Кромешная темнота, из глаз по лицу продолжали течь то ли слёзы, то ли кровь. Поднимись неосторожно, – зверюга вцепится в лицо и горло. Сейчас, лёжа ничком, он на какое-то время был в безопасности. ”Марсика позвать?” – мелькнуло в голове Матвея и машинально сорвалось с губ: ”Марсик!” и тут же подумал, что Марсик не справится с росомахой , и только погубишь собаку. Матвей изловчился, голой рукой попытался схватить зверя за лапы, сбросить её и быстро подняться. Мгновение! и ладонь будто в циркулярку попала! Захрустели кости пальцев, тёплые струйки потекли к локтю. Матвей вскрикнул от дикой боли, закрывая лицо руками.
Матвей за вознёй росомахи слышал лай и скулёж Марсика и понял, почему тот до сих пор остаётся в избушке. Удары грудью гулко отзывались в морозном воздухе, но ни человек собаке, ни собака человеку помочь не могли. Судьба их разделила и заставила мучаться отдельно друг от друга. Человек быстро перебирал варианты спасения и не находил их. Благо, толстая нерпичья кожа на капюшоне пока спасала его. Надолго ли хватит её?
Тут Матвей услышал звон бьющегося стекла. Марсик ломанулся через окно, вышиб стёкла, взвизгнул, напоровшись на гвозди, упал в снег. Ни мгновения не мешкая, рванулся к Матвею, молнией бросился на зверюгу, сшиб её с Матвея, и клубок рычащих тел закипел в снегу, катаясь то туда, то сюда. Матвей вскочил на ноги. Первым делом необходимо найти топор и помочь Марсику. Второпях он споткнулся о колоду, топор отлетел в снег. Ногами на ощупь Матвей попытался найти топор, но тщетно. Тот, как в воду канул. Матвей вспомнил про охотничий нож, висевший на поясе. Привычным движением расстегнул крепление, выхватил нож. По слуху определил место схватки животных, двинулся к ним. Вот они у его ног. Но где друг, а где враг? Как определить, – глаза по-прежнему закрыты. Раненой рукой, уцелевшими пальцами Матвей попытался разомкнуть веки, приоткрыть левый глаз, в котором меньше чувствовалось рези. Боль полоснула по глазу, ручьём покатились слёзы по щеке. Матвей сильно сдавил веки друг к дружке. Ну, хотя бы чуть-чуть увидеть! кто берёт верх, и не нужна ли помощь другу? А клубок звериных тел в снегу шипел, рокотал, брызгал слюной.
Левый глаз немного остепенился, появились какие-то контуры на белом полотне, но слеза по-прежнему застилала видимость. Матвей упорно не отпускал веки, придерживая их пальцами. Будет же конец этой слезе когда-нибудь!
Марсик уже повизгивал. Он слишком долго держался. Противостоял не кому-нибудь, а самому дьяволу. Так на Колыме зовут росомаху. Медведь не связывается с ней, обходит стороной. Сохатому или оленю она может запрыгнуть на спину и грызть загривок, пока тот, обессилев, не упадёт.
Наконец-то, пелена с глаз спала, и Матвей увидел ужасную картину: Марсик лежал на спине, лапами пытался оторвать от себя росомаху. Орал он уже во всю мочь. Матвей видел только спину и лопатки росомахи. Мелькнула в воздухе сталь на мгновение, нож по рукоятку вошёл между лопаток зверя. Росомаха скорчилась, силясь клыками дотянуться до ножа.
Матвей сгрёб Марсика в охапку и что было сил, бегом побежал в избушку. Положил собаку на стол. Кожа на брюшине Марсика повисла клочьями, а грудная клетка превратилась в кровавое месиво. Матвей скинул одежду, порвал рубашку, фланелью стал аккуратно расправлять полоски кожи на ранах, придавая месту первозданный вид. Марсик визжал от боли, пока Матвей расправлял полоски кожи, лизал то свои раны, то руки охотника. Тёплая слюна собаки бальзамом проникла в покусанные места на руке Матвея. Рана вначале щипала, слегка ныли кости пальцев, но от прикосновения языка Марсика боль в руке постепенно утихала. Легче стало и собаке: она уже не скулила, а молча зализывала изодранные места.
–Ничего! До свадьбы всё заживёт, – приговаривал Матвей, поправляя полоски кожи. – Должно зажить! Не зря же говорят:” Заживёт, как на собаке!”
О проекте
О подписке