Цитаты из книги «Машенька»

– Привольнее и, кажется, дешевле, – сказал Подтягин, ложечкой доставая нерастаявший кусочек сахара и думая о том, что в этом ноздреватом кусочке есть что-то русское, весеннее, когда вот снег тает.

И дальше дорогу охватили с обеих сторон бесшумные в этот час березы, и в стороне, посреди луга, был мягкий свет, словно на гумне тлел пожар, и темными полями к отдельно стоявшей риге шли вразброд, не спеша, по-праздничному гудевшие люди. Внутри был сколочен помост, расставлены скамейки, свет обливал головы и плечи, играл в глазах, пахло леденцами и керосином. Народу набралось много: в глубине разместились мужики и бабы, посередке дачники и дачницы, впереди же на белых парковых скамейках – человек двадцать солдат из сельского лазарета, нахохленных, тихих, с проплешинами в серой синеве стриженых, очень круглых голов. А в стенах, украшенных еловой хвоей, там и сям были щели, сквозь которые глядели звездная ночь да черные тени мальчишек, взгромоздившихся по той стороне на высоко наваленные бревна.

Ночь в незавешенном стекле холодно синела, отражая абажур лампы и край освещенного стола.

А кто он такой? – спросил Ганин. – Да чорт его знает. Деньги делает. Эх-ма. Он человек, видите ли…

Ганин неохотно вошел в комнату. В ней было очень мало вещей и очень много беспорядка.

Людмила ему отдалась, и сразу все стало очень скучным

твердо объяснить ей, что пора прервать этот тусклый роман

он пробовал читать, но то, что было в книге, показалось ему таким чужим и неуместным, что он бросил ее посредине придаточного предложения.

жена у него, верно, шустрая… Такому не изменять – грех…»

раз я математик, ты мать-и-мачеха… Горноцветов и Колин залились тонким смехом. Госпожа Дорн вздрогнула, испуганно посмотрела на обоих.