Сашке только стукнуло тринадцать лет, как забрали отца. Из района прислали план по раскулачиванию, в тот же день председатель колхоза собрал всех жителей на собрание. Наступила весна, и время в деревне было горячее, нужно было успеть засеять все поля. Вначале обсудили вопросы посевной, затем председатель встал, снял шапку и обратился ко всем. Он объяснил, что если никого не вышлют, то приедет комиссия из НКВД, и тогда уж многим будет несдобровать, могут припомнить все старые грехи, ведь с органами у нас шутки плохи, а то, что у них в деревне один беднее другого, и слушать не будут. Поэтому нужно найти того, кто пострадает за народ.
Долго шумели мужики – и ругались друг с другом, и кричали, и обиды старые припоминали, а к позднему вечеру решили, что надо назначить кулаком Сашкиного отца Михася. Хотя какой он кулак, даже коровы не было! Из всего хозяйства старая коза да пяток куриц. И в первую деревенскую коммуну отец, вернувшийся после Октябрьского переворота прямо с фронта, вступил одним из первых, чтобы хоть как-то прокормить семью в начавшиеся тяжелые годы. А потом пришли немцы, похозяйничали годик, пограбили и сбежали домой после начавшейся собственной революции, уступив место полякам. Те резво взялись за дело, до сих пор местные жители вспоминают их с дрожью в голосе. Отец при немцах и поляках воевал в партизанском отряде, правда, он не очень любил вспоминать то время. И как потом Сашка ни старался выспрашивать отца, тот только молчал или отшучивался.
Знали ли про все это деревенские мужики? Конечно, знали. У самих страшная нищета да партизанское прошлое. Не сломилось Полесье в грозные годы немецкой и польской оккупации. Сашке повезло, он родился уже после того, как поляки отступили, оставив разграбленные деревни да многочисленные виселицы. И только началось возрождение, только люди успели почувствовать себя хозяевами кровно выстраданной земли, как пришла новая напасть – колхозы. Попытались сопротивляться, но советская власть сразу дала понять, что шутить не будет, вот и пошли всем гуртом записываться в новую жизнь. Только самые отчаянные остались на хуторах около своей земли, но незавидна была их судьба. Не любила новая власть единоличников, в каждом из них видела врага. И понеслись товарные поезда с выселенцами в Сибирь. Конечно, Сашка, воспитанный в любви и верности к советской власти, не знал про это. Ведь, как ему говорили, он жил в самой счастливой стране в мире. Привыкший с пеленок к тяжелому крестьянскому труду, он даже не задумывался, что где-то люди могут жить лучше.
Но решили мужики на собрании, что у каждого из них семеро по лавкам, а у Михася всего один сын, вот пусть и пострадает Михась за них, за своих односельчан. А уж они в долгу не останутся и жену его Прасковью с сыном в обиду не дадут, будут о них заботиться, пока сам Михась не вернется. С тем и обратились они к Сашкиному отцу. Тот долго отнекивался. Бросать любимых жену с сыном, ехать в чужую, далекую и холодную Сибирь совсем не хотелось. Но пришли мужики и молча встали перед домом на колени, так и стояли три дня и три ночи, сменяя один другого, под палящим солнцем и проливным дождем.
Трое суток не спал Михась, все думы думал, пуская в потолок кольца табачного дыма. Наконец, вышел к мужикам и махнул рукой – мол, согласен. Всей деревней собрали его в дорогу, посадили на телегу и отправили в райцентр вместе с приехавшим милиционером. Помнил Сашка, как рыдала мать, как обнимал ее отец на прощание. И Сашке было очень жалко, что отец уезжает, оставляя их, а с другой стороны, он считал своего отца декабристом, который, спасая своих сельчан, уезжает в сибирские студеные земли. Напоследок отец крепко обнял сына. Казалось, прошло уже столько времени, а Сашка до сих пор помнит тепло этого объятия.
«Сынок, расти большой и береги маму. Я скоро приеду, ждите меня!» – это были его прощальные слова. Отца увезли, и больше ни писем, ни сообщений о нем не было. Словно был человек и пропал. Мать несколько раз ходила в район узнать о судьбе Михася, под ее диктовку Сашка написал несколько писем в областное и республиканское управления НКВД, но ни на одно из этих посланий ответа так и не последовало. Вот и жили они одной верой, год за годом, что скоро отец вернется. Другого, увы, не оставалось. Только ждать и верить.
А у односельчан память оказалась намного короче. Лишь увезли Михася, как тут же забыли о своих обещаниях да клятвах, словно их и не было. Так и остались Сашка с матерью вдвоем. Когда отца увезли, через две недели выяснилось, что мать беременна. «Успел-таки Михась напоследок», – смеялись в деревне. И только им вдвоем было не до смеха. Сашка старался брать на себя больше работы, чтобы как можно сильнее помочь маме. Хотел даже перестать ходить в школу, но мать воспротивилась:
– Учиться, сынок, тебе нужно, годы-то ведь потом не вернешь! Скоро отец вернется, и все будет хорошо. Не переживай, справимся пока сами.
И Сашка старался все успеть. После школы бежал домой помогать по хозяйству. Мать с утра до ночи работала в колхозе, получая жалкие трудодни в толстую тетрадь, чтобы хоть как-то прокормить их двоих и выучить сына. Вот и пришлось Сашке взвалить на свои худенькие мальчишеские плечи всю тяжесть хозяйства. А на уроки время оставалось только по вечерам, так и сидел, сгорбившись, под слеповатым светом лучины, положив тетрадь на коленки.
А однажды случилось несчастье. Сашка утром ушел в школу, мать днем прибежала с поля на обед и уже собиралась идти обратно, как вдруг почувствовала себя плохо – то ли от усталости, то ли от постоянного недоедания, но закружилась голова, и она как стояла, так и осела около стола, стараясь прийти в себя. Ребенок, словно почувствовав опасность, стал биться изнутри. И вроде только отпустило, как влетел в хату бригадир, Порфирий Голуб, здоровенный мужик с огромными кулаками. А время стояло горячее, осеннее, шла уборка урожая, и каждый человек был на счету, тем более надвигались дожди, так что время очень сильно поджимало. Не застав Прасковью на поле, бригадир рванул к ней домой, по дороге накручивая себя все больше и больше. И ворвавшись в хату, увидев сидевшую около стола женщину, не разобравшись, схватил ее за волосы и, ругаясь, потащил на улицу. Но не рассчитал немного, выталкивая через дверь, в результате Прасковья сильно ударилась животом о косяк, да так, что потеряла сознание от боли.
Взбешенный бригадир, казалось, этого и не заметил. Выволок ее во двор, бросил на землю и вернулся в дом, где взял полное ведро воды и вылил на мать, приводя ее в чувство, а затем заставил идти в поле. И там, в поле, родила Прасковья мертвую девочку. Зарыдала, положила труп ребенка в подол и пошла хоронить на кладбище: хорошо, что сосед-плотник пособил с гробом. Сашка помнит этот маленький деревянный гробик. Они несли его вдвоем с мамой. Гробик был очень легкий, как будто пустой.
После этого случая мать стала очень замкнутой, нелюдимой. Сашка видел, как она еще долго отворачивалась со слезами в глазах, увидев маленьких детей. Но кто ее тогда ударил, так Сашке и не сказала. Он сам узнал это потом от сельчан. В деревне ведь невозможно ничего утаить. Люто возненавидел он Порфирия из-за убитой сестрички, стал вынашивать планы мести, но мать, словно почуяв неладное, остановила его.
– Не надо, сынок! Ради Христа, ради меня прошу, не делай этого, – однажды вечером сказала она ему, заметив злую решительность в глазах, – Боженька все видит. Он сам накажет. А ты не смей, не бери грех на душу. Ты у меня один остался. Если с тобой что случится, я не переживу, – после этого прижала Сашку к себе и заплакала.
В тот вечер он пообещал себе никогда не вредить маме. И хотя злость к бригадиру осталась, но пришлось взять себя в руки и ничем ее больше не выдавать. А потом прошло время, и горечь утраты понемногу улеглась, но Порфирий, встречая Сашку, старался не встречаться с ним взглядом. Наверное, что-то человеческое еще оставалось в его душе.
После окончания школы Сашка успел почти год проработать в колхозе. Жить им с матерью стало гораздо легче, ведь теперь оба получали трудодни. И уже можно было себе кое-что позволить большее, хотя бы по праздникам. От отца вестей по-прежнему не было, но они старались не отчаиваться и продолжали верить в его возвращение. Тем более в район уже возвратилось несколько человек, отсидевших за кулачество. Они ходили к ним в надежде узнать что-то про Михася, но безрезультатно.
Наступали тревожные времена. В воздухе витала угроза, надвигающаяся с запада. Произошел очередной раздел Польши. На этот раз ее поделили между собой Германия и Советский Союз, наконец-то вернувший свои потерянные почти два десятка лет назад земли. К тому же в состав СССР были включены страны Прибалтики: Литва, Латвия и Эстония, а также Молдавия. На западе только Англия, пользуясь своей островной недосягаемостью, продолжала сопротивляться Германии, остальная Европа пала под мощью немецкого сапога. И хотя СССР и Германия заключили договор о ненападении, все же нехорошие слухи продолжали будоражить умы жителей.
В середине весны, когда снег уже успел растаять, а на полях зазеленели озимые и ранние одуванчики зажелтели своими солнечными головками, из военкомата пришла повестка, и Сашка стал собираться в армию. Он хорошо запомнил проводы. Вместе с ним уходило еще несколько человек из их деревни, и председатель колхоза устроил небольшой митинг, на котором было сказано много хороших напутственных слов. Выступали односельчане, наказывали молодым призывникам служить честно, не срамить свою деревню, с гордостью носить звание красноармейца и в случае чего показать врагу, кто хозяин на этой земле. Напоследок им вручили по большому письменному набору, чтобы на службе не забывали своих родных и чаще им писали. После слезных прощаний призывников посадили на телегу, которая повезла их в райцентр. Сашка еще долго видел в толпе мать, вытирающую слезы краешком платка. «Береги себя, сынок!» – на прощание сказала она.
В районном военкомате всех новобранцев построили, и военные начали подбирать молодых солдат в свои части. Соседи уходили кто куда: кто в артиллеристы, кто в зенитчики. Сашкиного товарища Матвея Ковальчука забрали в стрелковый полк, квартировавший, по слухам, на западной границе в районе Бреста. Разобрали уже почти всех, а Сашка продолжал стоять, все больше опуская голову от стыда. Невысокого роста, худой, с мальчишеским лицом, он больше походил на школьника, чем на призывника. Вот и обходили его стороной бывалые вояки: кому нужен такой недоросль? Но вот около Сашки остановился невысокий пожилой капитан c орденом Красной Звезды на груди. Постоял, внимательно рассматривая новобранца с его мозолистыми руками. Затем мягким голосом спросил:
– Знаешь, кто такие саперы?
– Это те, кто разминировать умеют? – неуверенно произнес Сашка.
– Не только, – засмеялся капитан. – Это те, на ком держится армия. Кто при наступлении впереди, а при отступлении позади всех. Самые работящие из всех солдат. Ты, я вижу, к работе приучен, – он кивнул на Сашкины руки, – пойдешь ко мне?
– Пойду! – не задумываясь ответил Сашка. Он боялся, что капитан передумает и пойдет дальше.
– Ух, какой резвый! Этого ко мне, – сказал он сержанту, составлявшему списки распределения призывников по командам.
Так Сашка попал в недавно образованный 52-й отдельный саперный батальон, входящий в состав 65-го Мозырского укрепрайона. Команду, в которую его зачислили, посадили в машину, и та, громко урча двигателем, повезла их к новой армейской жизни, в столицу белорусского Полесья город Мозырь, уютно раскинувшийся среди крутых холмов на берегу величавой, спокойной, как сами жители Полесья, Припяти.
Служба началась интересная, хоть и тяжелая. Но, с другой стороны, к такой жизни не привыкать, а когда она была для него легкой? Наверное, только тогда, когда лежал спеленутым младенцем в люльке и ни о чем не думал. А так, сколько себя помнил, все время приходилось работать.
Рано утром поднимали на зарядку. Пробежка в несколько километров, затем разминка и только потом умывание и завтрак. Некоторые молодые солдаты, не носившие раньше сапоги с портянками, в первые же дни стерли ноги в кровь и сейчас выделялись среди остальных своей хромающей походкой. Сашка сам надел сапоги только в старшем классе. До этого носил летом лапти с онучами, зимой – валенки. Но наматывать портянки научился добросовестно, свой период кровавых мозолей у него прошел еще до армии. Наверное, каждый, кто когда-нибудь носил сапоги с портянками, прошел через это. Только собственными стертыми ногами приходилось приобретать опыт в правильной намотке. Еще в армии Сашке понравилась кормежка. Каждый день давали мясо, а вот дома баловали им себя только по праздникам. А здесь, в армии, красотища: густая наваристая каша с большими кусками свинины или говядины. Да и щи не пустые, к каким он привык дома, а настоящие, густые, на мясном бульоне. «Этак и раскабанеть можно будет за службу», – с удовольствием думал он.
До и после обеда были занятия. Изучали саперное дело досконально. Правда, пока больше приходилось рыть окопы да строить различные укрытия. Командир батальона, тот самый капитан, который встретился Сашке на призывном пункте, никому спуску не давал. Несмотря на тихий спокойный голос, требовать умел.
– Тяжело в учении – легко в бою! – любил повторять он известную фразу Суворова. – Для того чтобы научиться что-то хорошо делать, нужно самому кубометры земли выкопать да гектары леса срубить. Так что лениться некогда. Помните, что вы элита войск!
Однако такая учебная жизнь продолжалась недолго. Через месяц в торжественной обстановке приняли присягу, и в тот же день их, молодых солдат, отправили на западную границу, где в спешке возводилась новая оборонительная линия. Батальон, в котором Сашка проходил службу, участвовал в строительстве дотов (долговременных огневых точек) в районе деревни Орля севернее Бреста еще с лета 1940 года. Как и на любом грандиозном строительстве, рабочих рук, конечно, не хватало, вот и пришлось срочно отправлять на стройку недоучившееся пополнение. «Ничего, в процессе работ научатся», – решило большое армейское начальство, и молодые неопытные солдаты были брошены в трудовой бой.
Строительство велось вдоль русла реки Западный Буг, всего в нескольких километрах от границы, и Сашке частенько приходилось видеть пограничников, вызывающих у него чувство зависти своими зелеными фуражками. Работали с утра до ночи без выходных. Иногда разбивались на бригады и работали даже по ночам при свете костров. Кормить сразу стали хуже. На обед – жидкий суп с волокнами редкого мяса и вяленая рыба. Но никто не ныл, не стонал. Все понимали, что обстановка между двумя великими соседями накаляется. Иногда со стороны Польши появлялись немецкие самолеты с крестами на фюзеляжах. Почему-то их не сбивали, и они спокойно продолжали кружить над советской территорией, пока не появлялись краснозвездные истребители и не отгоняли непрошеных гостей назад.
В эти моменты работа замирала. Было приказано при появлении самолетов прятаться, ничем не выдавая себя. Только тогда над одной большой стройкой заступало затишье. Люди переводили дух, лежа в недостроенных блиндажах, окопах, дотах, чтобы через какое-то время с новой силой взяться за продолжение этой такой нужной, но очень изнуряющей работы. Рядом с Сашкиным батальоном работали и другие саперные подразделения, прибывшие на границу со всего Советского Союза. Кроме них на стройку приехало много комсомольских рабочих бригад, так что со стороны стройка напоминала большой муравейник. Здесь Сашка впервые увидел коренастых невысоких и молчаливых сибиряков, а также шумных, похожих друг на друга, как две капли воды, жителей Средней Азии, плохо говорящих по-русски. Задача батальона была проста: копать, пилить, таскать, месить бетон и помогать специалистам, осуществляющим возведение неприступных объектов.
Командир батальона капитан Пономарев еще больше похудел, глаза впали от постоянного недосыпа, но тем не менее он не терял оптимизма, заряжая своим спокойным энтузиазмом подчиненных. Комбат всегда был на виду, то показывая, как нужно мешать раствор, правильно ставить арматуру или маскировать бруствер только что вырытой траншеи, то сопровождая высокое армейское начальство, зачастившее с постоянными инспекциями, то доказывая что-то артиллеристам, начавшим устанавливать орудия в некоторых дотах (потом из них велась пристрелка секторов обстрела, поначалу пугавшая Сашку до дрожи в коленях).
Однажды в субботу вечером Пономарев встретил Сашку:
– О, Цагельник! Хорошо, что ты мне попался. Косу в руках держишь хорошо?
– Так точно, товарищ капитан, косить умею, – ответил Сашка, недоумевая, зачем сейчас понадобилась коса. Но его дело маленькое, поэтому лишних вопросов задавать не стал.
О проекте
О подписке