На входе послышались голоса – прибыла специализированная бригада из прокуратуры. Малой, глядя в зеркало, снова, как недавно перед опросом соседей, убедился, что безумная маска вселенского открытия надёжно спрятана в будничном выражении лица, непринуждённо отставил одну ногу, и они вместе с криминалистом встретили прибывшего с прокурорской бригадой судмедэксперта в позах привычной обыденности:
– Привет.
– Здорово. Самострел, говоришь? Ну-ка, ну-ка…
И тот тоже привычно начал священнодействовать по специальности. Малой, переполняемый любопытством (не к диковинному трупу даже, а к реакции на него ещё одного нового исследователя), тем не менее, дал тому время вникнуть в ситуацию, обговорить её с недоумённым уже криминалистом и вышел на минутку из комнаты. Проструился сквозь следственную суету к туалету. Вроде, по нужде. Закрылся и сел на крышку унитаза.
Не имея каких бы то ни было объяснений, интуитивно Антон чувствовал, что происходит – уже произошло! – нечто невообразимо важное. И нужное! Словно бы он, будучи маниакально одержимым учёным, долго носил в себе что-то неизведанное и переполнился-таки открытием, и должен теперь дать ему нужную формулировку и сделать далеко идущие выводы, которые раньше боязливо предполагались только самыми короткими вспышками неконтролируемых мыслишек, обжигавших, будто искры, пугавших ожогами сознание и заставлявших искателя, наяву зажмурившись, отмахиваться от них руками, как от бесовской гордыни… Эти мыслишки накапливались и массово превращались в мысль, ещё не осознаваемую, как будто прячущуюся где-то в отдалённых извилинах и иногда уловимую в моменты своих «коротких перебежек» по воспоминаниям и ощущениям.
И вот, наконец, появился повод для настоящей вспышки, которая ослепила сознание своей яркостью, наплывавшей с каждой секундой всё больше и больше в голову, пока только на животном уровне чувства. Пока – одна эмоция «Вот это да!», причем совершенно безоценочного свойства. Хорошо или плохо – неясно. Да и неважной казалась оценка в отличие от озарения как такового. Оно уже открылось во всей своей безудержной мощи, и только невероятный масштаб его не вмещался пока в понимание, разбалованное до сих пор привычкой осознавать что-то устойчиво мелкое и предсказуемо этапное.
Кровь стучала в висках. Руки тряслись. Поднялся – ноги дрожали в коленках. Потёр руками глаза и лицо. Спустил воду. Вышел. Сразу же столкнулся с весёлым бодрячком опером, предполагавшим благополучное завершение дежурства:
– Что с тобой? У тебя на морде лица нет…
– Д-да, ш-што-то поплохело… Тра-ванулся, похоже…
– Наверное, съел что-нибудь… – подмигнув, дежурно пошутил дежурный опер. – Мы уже сваливаем…
– Угу-м.
И пошёл в комнату открытия. Там в точно такой же позе, как сначала Антон, а потом дежурный криминалист, стоял над трупом судмедэксперт, разве что только отставленная нога притопывала по полу небыстрый ритм. Он даже не повернулся на вошедшего, а не глядя спросил:
– А до нас здесь никто ничего?…
Судмедэксперт даже не договорил, Антон понял по его искусственно обычному тону, что тот боится много говорить – обнаруживать своё недоумение не хочет. Малому это понравилось – третий уже! – стало быть, действительно есть, чему удивляться.
– Да нет… Здесь и не было никого… Мы, как приехали, осмотрели и всё… Вас вызвали… Труп ведь…
– Н-да-а… Труп… Самоубийца, по всем признакам, – медик говорил явно не то, о чём думал.
Участковый видя, что его присутствие уже вовсе необязательно, что он смущает и даже мешает умникам осмысливать их профессиональную неясность, вышел за дверь. Но так, чтобы не только слышать, но и видеть, по возможности, происходящее.
Судмедэксперт повернулся в сторону криминалиста – как раз лицом к Антону. По его скользящему взгляду, по сползшим на переносицу криво сидящим очкам Малой ещё раз удостоверился в справедливости своих переживаний. Медик поправил очки и как будто стряхнул оцепенение, вслух продолжив молчаливый до этого, но понятный обоим разговор:
– А вы знаете, я не удивлён!
И даже кивнул головой, подбадривая сам себя, и улыбнулся.
– Чему? – криминалист театральничал, но врать не умел, или недоумение не позволяло.
– Бросьте! Ведь вы осматривали труп… И не могли не обнаружить…
– Что?
Антон мысленно подбадривал медика: мол, давай, не мямли, скажи это вслух!
– Что, что… Неясности, скажем так…
Судмедэксперт снова отвернулся к покойнику. И задумчиво добавил:
– Необъяснимости…
И мгновенно повернулся обратно и резко наклонил голову к сидящему эксперту:
– Вы потому и уйти хотите побыстрее, молодой человек, что не знаете, как это объяснить. Так ведь?!
Его горячечный тон выдал в нём человека бывалого в своём теперешнем беспокойстве. Опытного… Но только в переживании, а отнюдь не в объяснении – потому и горячился! Однако и такой неполноценный, вроде, опыт обеспечил уже какую-никакую привычку к необъяснимости, и судмедэксперт, высказав новичку издевательскую претензию, мол, «нечего тут дурака включать», сразу же остыл и заметил спокойным теперь тоном:
– Я уже сталкивался с таким… И не раз…
И пауза… Сугубо психологического свойства – чтобы тот, кому она адресована, дозрел в своём нетерпении и сам начал спрашивать. Но спрашивал ли тот – было не видно. А вот Антон спрашивал! Но только в мыслях, умолявших: не тяни, дескать, продолжай.
– Малой! – немую сцену перебил зов из прихожей старшего в дежурной следственно-оперативной группе. – Мы закончили… Если хочешь, подвезём. Спускайся к машине.
Напоследок Антон увидел, как судмедэксперт невольно скорчил издёвку на лице, адресованную криминалисту – теперь в улыбочке, даже поклончик обозначил с пристуком каблуками и жестом, указующим на дверь. И сразу же развёл руки в показном сожалении, мол, что поделаешь – служба есть служба. Он явно пожалел, что невольно выдал себя в своём знании, и теперь был рад прекращенному объяснению. Даже отвернулся демонстративно и опять склонился к трупу. Рандеву на мистическом поприще не состоялось. Шабаш! Честь имею…
Случаются дни богатые на события, а случаются наоборот. Причём оценка дней даётся человеком не в абсолютном, количественном, значении происходящих событий, как это бывает в полицейских сводках происшествий за сутки, а в сугубо относительном – в виде затраченных эмоций. Закончившийся утром вчерашний рабочий день выдался для Малого богатым, как никогда. И в абсолютном плане – участок как с цепи сорвался в плане житейско-конфликтных ситуаций, и в относительном – эмоции, связанные с самоубийством затмили всю суетливую дрянь так, словно её и не было вовсе. Антон даже забыл на время, что сутки уже на ногах…
После суточного бдения всякий нормальный человек думает о сне. И даже обманутый наступившим утром организм привычно бодрствует только до поры – пока не «сообразит», что новый день начат-то без привычного ночного перерыва-забытья, и, по сути, продолжается ещё вчерашний день, только опять сменивший темноту на свет. Организм, будучи не в силах разобраться со сбоем в смене света на тьму и наоборот, начинает-таки требовать своего – привычного чередования сна с явью. Человек должен поспать! Пусть даже с утра…
Но это – нормальный человек. Антон же по собственным ощущениям перестал быть таковым. Он, вернувшись домой, механически, как робот, умылся, позавтракал (или поужинал, по мнению своего организма? – неважно!), разделся и лёг, однако возбуждение не то что заснуть – даже глаза закрыть не давало. Он словно бы слышал жужжание мыслей в своей голове. Но их было так много, и все они были такие быстрые – как простые нервные импульсы, что уловить хотя бы одну из них, осознать её и развить до чего-то понятного сознанию не удавалось. В конце концов Антон под ощутимый пульс в висках стал думать именно об этой невозможности. Потом – о неорганизованности своего мышления, о неспособности им управлять. Затем – о способах избавления от этого дефекта. А какие способы есть? Н-ну-у… Например, шахматы… Давненько не играл с достойным соперником… А где он, этот достойный соперник? Э-эх, ладно щахматы… Сейчас бы пулю расписать!.. Неспешно… В прошлый раз этот несёт и несёт бубей!.. В итоге без двух остался… Музыка ещё какая-то дурацкая играла… Хоть и тихо, но всё равно раздражала. А что тогда играло? Этот… Как его… Ну-у… Уснул. Организм, не перегруженный пока негативным жизненным опытом, моменты и мизансцены которого ещё не наслоились друг на друга в воспоминаниях, доводящих нервы до необходимости в снотворном, взял своё.
Проснулся бодренько. Снов не помнил… Может и не было их… А если и были, то не запомнились. Напрягать же мозги в восстановлении картинок из сна не было времени – Малой был приглашён в ресторан на банкет по торжественному случаю.
Антон очень чётко улавливал в себе двойственное чувство по этому поводу. Первая грань была безусловно оптимистичной – поход в кабак, праздник, веселье. В ощущениях была даже не важна суть праздника – представлялась простая картинка: красиво выставленная выпивка-закуска, нарядные люди, в числе которых обязательно свободные женщины. Раскрепощённое знакомство, танцы… Впрочем, танцы как таковые Антон не любил и находил в самом процессе танцев по пьяни много комичного… Но! Никуда не деться – ритуал. Ничего лучше, чем потоптаться с понравившейся дамой под звуки дежурной «Ах, какой женщины!», для уплотнения знакомства ещё не придумано. Придётся, конечно, и протрястись с набитым животом в общей круговой компании под какую-нибудь крикливую «А вокруг тишину, взятую за основу…» Вспомнив и предсказав обязательность этой, украшенной философской значительностью, строчки из поп-песенки, Антон даже улыбнулся в предвкушении приятного вечера… Кстати! Антон в этом ресторане ни разу не бывал. Может там и не будет этого обычного оркестрового разгулья. Может там струнный квартет? Моцарт, типа?… Форма одежды-то объявлена парадная! Не-ет, струнный Моцарт – это тоже чересчур, только в другую сторону – как, кроме танца, тогда оправданно пообниматься? Процесс «продувания ушей» понравившейся красавице нуждается в приличном поводе для тесной близости… Ну-у, пока не близости, конечно, – приближения… Шёпот, дыхание, запахи… Ах, хорошо, чёрт! Есть прелесть в физиологии – ничего не поделаешь. Антон улыбнулся себе в зеркало, аккуратно повязывая галстук и с удовольствием отмечая его вкусную сочетаемость с белой рубашкой и намеченным к параду костюмом. Неплохой кавалер получался!
Однако тут же живо ощутил вторую, злобную теперь, половину закравшейся в душу двойственности. Не желая себе признаваться в этом, он, тем не менее, не мог, кроме как завистью, по-другому назвать своё чувство.
Кирилл – Кира, а в студенческой юности ещё и Кирюня, и даже Киряша! – дорос до защиты кандидатской диссертации. Он теперь учёный. Малой мысленно, добавил: «Блин!» Учёный, в смысле новой категории, принадлежности к социальному слою, конечно, а не в первоначальном значении слова – этого Антон даже представить не мог…
Но он сразу жёстко отогнал от головы этот мрак, начинавший заслонять своей чернотой предвосхитительную радость грядущего веселья с возможным романтичным продолжением… А что? Очень может быть – молодость есть молодость!.. Давно с Кирой в компаниях не виделись… Круг знакомых естественным образом обновляется у обоих. Наверняка, будут на банкете какие-то новые для Антона лица женского пола… И свободного образа жизни – это неплохо бы!.. Хотя и некоторые старые женские лица вполне бы… Ха-ха! Вот так вот, бабоньки, вы благодаря игре понятий русского языка невольно стали уже «старыми» лицами! Уж не сердитесь – речи о ваших отставках «по выслуге лет» пока ещё нет… Во как! Даже в рифму: по выслуге лет – пока ещё нет… Ввернуть где-нибудь в беседе при случае, что ли? Нет! Не надо – женщины очень болезненно реагируют на возраст, даже когда ещё и возраста-то никакого нет. Это у них так принято. Культивируемый комплекс какой-то… Дуры! Не все, конечно. Есть очень даже замечательные образцы «старшего поколения»… Татьяна, например. Под полтинник бабе, а она… как там Хлестаков говаривал про жену городничего: «Очень аппетитна, очень недурна», так кажется… Хотя, у этой Татьяны обратная сторона комплекса – она свой не девичий уже возраст, как знамя, несёт. Она им козыряет, смотрите, дескать, ссыкухи, и учитесь. Определённо, есть у баб возрастной комплекс. Н-да… Мужикам в этом смысле проще.
Антон с удовольствием уловил себя на том, что о виновнике торжества не думает вовсе. Виновник – Кирилл – присутствовал в мыслях как-то отдалённо. Как повод. Фон. Подарок бы не забыть! И стихотворное поздравление – незаурядное, остроумное – чего там скромничать! Он ещё раз пробежал глазами по бумажке, убедился в себе как в неглупом человеке, должном быть интересным для других, и позвонил в такси.
Кира, как и положено, сам выходил из-за стола встречать любого входящего – зал был полностью арендован на вечеринку, несмотря на то, что в официальном приглашении (а было и такое – типографское в конверте) упоминалась компания «строго своих – особо приближённых и сближенных». Впрочем, там же было с юмором написано, что «тесноту компанейского общения» организаторы… пардон, а лучше, сорри… модераторы или аниматоры не обещают, но «предполагают возможность дальнейшей парной тесноты по желанию… Обоюдному!». Игривость как бы значилась в программе изначально, хотя повод для «тусовки» был очень даже серьёзный – первая учёная степень… Не хиханьки, вроде как, по стилю нужны, а нечто построже – с фанфарами и аплодисментами, «переходящими в овацию после слов докладчика». А тут?! Полная несерьёзность, которая, кстати, сразу начала сверлить Антонову душу куда как противнее, чем сам факт чужой защиты. Мало того! Именно неуместная шутливость словно бы была фундаментом для нехороших чувств и предчувствий Антона. Антон заставлял себя не думать об этом… По крайней мере, не зацикливаться. Он давно уже терпеть себя не мог в зависти к кому-то. Он считал, что кто-то должен бы уже завидовать ему самому. А то что не в чем – это величайшая несправедливость мироустройства! Впрочем, это пока не в чем…
Как положено, с опозданием расселись и, не обращая внимания на пустующие места – очевидно все ключевые участники уже собрались, – стали привыкать к обстановке и дисциплинирующему поначалу своему торжественному виду.
Первый тост провозгласил научный руководитель Кирилла. Надо отдать должное ему, он говорил недолго и нескучно, всего лишь раз упомянув сложное название диссертации, прозвучавшее для большинства собравшихся, как гладкий набор заумных звуков. Причём сам профессор для точности произнесения глянул в припасённую бумажку, чем заставил некоторых гостей переглянуться. Антон даже улыбнулся, слегка наклонив голову и пряча лицо. Ему нравилось-таки убеждаться в оправданности своих отгоняемых чувств, но демонстрировать их воспитание не позволяло. Подняв взгляд на профессора, он, понимая опять же своё предубеждение, тем не менее, отметил для себя, что тот больше похож не на учёного, а на коробейника.
Чокнулись. Выпили. Легко закусили тем холодным, что успели накидать в свои тарелки. Первый звон рюмок и последующее бряканье вилок, шип и бульканье разливаемых по бокалам минералки и соков стали понемногу расслаблять. Прозвучал второй тост. Начали уже привставать мужчины, чтобы попередавать блюда и поорудовать ложками, нагружая салатиками свои и ближайших дам тарелки. Стали организовываться для общения кружки близко сидящих. Оркестр… Нет – всё-таки ансамбль тихо бренчал какую-то эстрадную легкость. В общем, обычное банкетное начало, когда понемногу начинает забываться повод для торжества, и банкет становится самодостаточным – без обязательного повода.
Приличия ещё соблюдались, и на первый перекур мужчины отправились в курилку к туалету. Кира остался, и это дало возможность высказываться о нём в третьем лице. Для начала – восхищённо. Некий его родственник – то ли дядя, то ли муж тёти – смачно выпустив в потолок вонючий дым и состроив на лице философскую мину, глубокомысленно произнёс:
– Молодец, всё-таки, Кирилл… Я не специалист в его области, но люди говорят, что эта его диссертация и на докторскую потянула бы. Молодец!
И обычный в таких случаях отвод глаз в безлюдное пространство для театрализованной демонстрации необязательности чужого согласия с этими словами. А если кто-то не согласен, то это, вообще, его личное дело – опять же необязательное для всех. Так всегда беседы между незнакомыми людьми и завязываются. Нащупываются позиции. Находятся точки пересечения.
Антон, справедливо считая себя специалистом, решил развеять туман безличности и, как ему показалось, нейтральным тоном спросил:
– Кто говорит?
– Люди… Я незнаком пока… Рядом со мной сидят, – дядя-муж тёти удивлённо глянул на Антона. – А вы не согласны? Так странно спрашиваете…
При этом он сам вопрошал Малого таким тоном, словно бы недоумевал, дескать, если ты не согласен, то чего тогда сюда припёрся!
– Вон моё место. Видите? – он показал рукой с дымящейся сигаретой. – А рядом и напротив люди сидят. Знаете их?
– Я знаю, – сказал ещё один, подошедший к двери. – Они сугубые практики. А Кира теперь теоретик…
И отходя, якобы к пепельнице, с улыбкой подмигнул Антону.
О проекте
О подписке