Потом Данилов пожал Ховрину руку и бодро, почти не качаясь, пошел к подъезду. Ховрин же своим ходом на метро поехал домой. Еле-еле успел на последний поезд. Уснул еще раньше, чем голова коснулась подушки.

Проснулся он поздно. Из дома выщел в одиннадцать. Утро было ясное и холодное. За ночь лужи замерзли и весело хрустели под ногами. Какая-то птичка что-то пиликала на дереве, словно на скрипочке с одной струной.

После этих вчерашних разговоров с Даниловым Ховрину трудно было понять суть происходящих вокруг него событий, и он решил обратиться к Геббельсу. Типа знакомому компьютерному гению. Геббельс это было прозвище. Он был невысокий, худой, сутулый, но с большой головой и, понятно, в очках. Предварительно позвонил ему, что нужна кое-какая информация.

– А-а, Витек, конечно, заходи! – ответил тот без особого энтузиазма.

Через полчаса Ховрин уже звонил в дверь его квартиры.

– Проходи, снимай ботинки, – сказал Гебельс, пожимая Ховрину руку. Сам он был босиком. Вид у него был заспанный, несмотря на полдень.

В каждой квартире есть своя особенная вонь. Хозяева ее не замечают, но гости очень четко чувствуют. В квартире Геббельса тоже стоял какой-то свой, присущий только ей запах. Эту квартиру населяли большей частью электронные жители.

– Сейчас приду! – сказал Геббельс, впустив Ховрина, и куда-то исчез.

– Сволочь! Гад! Говнюк сраный! – донеслось из комнаты. Ховрин, сняв ботинки в прихожей, заглянул туда.

Там метался злющий-презлющий Геббельс.

– Знакомься: Хьюлетт-паккард-хрен пиздюхин – главный из серии самые говенные принтеры мира – не печатает, сволочь, ни в какую, сука! Угораздило вчера купить, теперь мучаюсь. Он меня ненавидит, а я его.

Геббельс воспринимал вещи как живые существа. Компьютер ему весело подмигивал, жужжал; принтер, по какой-то причине бастовал, кашлял, а модем угрюмо смотрел, помаргивая, развесив рожки-антены – он явно был не в духе.

В этой комнате уж точно не убирались, наверное, не меньше года. Все было завалено какими-то бумажками. На полу, как перекати-поле, клубилась, мотаемая сквозняком пыль. Это контрастировало с порядком и чистотой во всей другой части квартиры.

Ховрин подошел к окну, выходившему во двор. Погода за окном была ветреная. Черные голые ветки берез за окном беззвучными метлами мотались из стороны в сторону. Черно-белый мир зимы. Туш и ватман.

– Что у тебя? – спросил Геббельс.

– Ты умеешь взламывать пароли?

– Далеко не все пароли можно взломать. Не дураки их делают, – осторожно ответил Геббельс.

– Ты же хакер! Чего тебе стоит?

– Ты в этом деле ни хера не понимаешь! Это не так просто, как кажется. Если имеется рабочий компьютер и он в локальной сети, пароль обычно где-то записан на стене или на листочке, потому что его постоянно заставляют менять. Поэтому он часто не индивидуален, а стандартен типа useruser1, и меняется только последняя цифра. Обычно в таких случаях никто не изощряется. Да и то, думаю, пришлось бы повозиться. В других случаях нужны специальные программы. – Геббельс был осторожен.

Ховрин, однако, напирал:

– Стандартный хакер обычно жирный и вонючий, потому что он сидит целый день за компьютером и жрет – даже срать не выходит – гадит тут же в ведро, а не такой дрищ, как ты. Может, тебе просто лень к холодильнику подойти за жратвой? Или у тебя глисты? Хотя вонь какая-то все же есть, – поводил он носом.

– Это у меня конституция такая, – отмахнулся Геббельс, совершенно не обидевшись. – Не все так просто. Я, например, могу взламывать программное обеспечение, защиту от копирайта, входы на некоторые сайты, социальные сети, распространять спам, красть пароли. Это самое надежное: спереть пароль и уже по нему заходить в сеть. А взломать сайт госконторы типа Пентагона или какого-нибудь банка даже и пытаться не буду. Ты думаешь – раз кредитка взломана, то качай по ней денюжки? Номера кредиток легче украсть, чем ими воспользоваться. Что ты хочешь-то?

– Можешь нарыть для меня кое-какую информацию? Первое: кто такой Гилинский? – Имени-отчества не замомнил. – Он что-то типа олигарха или бизнесмена. Сделай мне такую сводку. Нужна самая подробная и детальная информация насколько это возможно. Сам я ничего по нему не нашел. И второе: кто такой Гарцев Владимир Николаевич? Оба они бизнесмены. У них что-то типа войны. Гарцев Владимир Петрович это родной отец девчонки, с которой я работаю – Катя ее зовут. Я в Гугле про него смотрел, но там тоже почти ничего нет. Пару раз упоминается и все. Краткая биографическая справка. Мне нужно узнать, в чем у них там конфликт и что это за люди по жизни. Это третье.

– Это займет некоторое время, – сказал Гебельс, записывая имена.

– Я тебе заплачу.

– А денег-то хватит? – сыронизировал Геббельс, взглянув на рваные ховринские носки.

– Сколько надо?

– Будет стоить тебе три тысячи. Это со скидкой.

– Сколько-сколько? – прищурился Ховрин.

– Три. Ну, две хотя бы.

– Ладно. Говорю ж: я в Гугле смотрел – там вообще нет ничего, – развел руками Ховрин.

– В сети есть все – нужно только уметь искать, – туманно ответил Геббельс. – Так что?

– Сейчас у меня таких денег нет.

– Тогда предлагаю бартер. Я нахожу тебе информация, а ты для меня кое-что сделаешь.

– Ну, это пожалуйста!

А дело было такое. Каждое утро во дворе сосед Геббельса по дому, вроде бы Алик, грел свою машину. Машина выла и мешала Геббельсу спать. Он, как прирожденная сова, ложился очень поздно, под утро. Любил посидеть за компом ночью. В это время как раз и была самая сетевая тусовка. А тут утром, причем ровно в семь – рев – сосед греет машину. Кричали ему и в окно, а тому пофиг – напрямую послал. Человек был самый, что ни на есть, говнистый, задиристый. Геббельс с ним связываться лично опасался: имелся высокий риск получить по мордасам, потом ведь еще и встречаться придется, а то и в одном лифте ехать. Поговорить с соседом должен был Ховрин – человек сторонний, хотя и слишком молодой, что непременно спровоцирует конфликт, но вдруг и обойдется.

– Заводить его не надо – он сам заведется с пол оборота, – предупредил Геббельс. – Еще та сволочь! Разговаривает, как рычит.

– И что дальше?

– По ситуации. Просто вежливо попроси, чтобы он не гонял движок рано утром, когда многие люди еще спят. Он греет ее всегда минимум минут пять, потом, выезжая, обязательно сигналит на весь двор своим дебильным сигналом. Видно своей телке знак подает. Хорошо б хотя бы не сигналил! Сигнал меня раздражает ужасно.

– Это во сколько?

– Ровно в семь утра. Представь себе: каждый будний день ровно в семь. Хоть спи в наушниках. Целый год, считай.

– Чего ж терпишь?

– Я и не терплю. Я ж с тобой разговариваю. Всех дел: поговорил и ушел.

Еще Геббельс по ходу заметил:

– Он, я думаю, и в жизни такой. Наверняка любит нажраться на ночь, пердануть оглушительно, рыгнуть после пива, пошататься по квартире без трусов, всюду совать свой член, чесать в паху. Не исключено, что его телка делится со своей близкой подругой глубоко личным, типа: «Мой Алик любит секс в ванной, и еще когда нагнусь что-нибудь стирать, он тут же, как собачка, пристроится сзади, а еще он уговаривает меня, чтобы разрешила пописать мне в рот. Я пока что отказываюсь, но, наверно, сдамся».

Ховрин, пивший чай, поперхнулся.

На следующий день, в среду, не получилось – было у Ховрина одно дело. Договорились на четверг.

– Ты мне позвони, когда начнешь! – попросил Геббельс.

– Так спать же будешь!

– Я хочу посмотреть! Для меня это важно.

– Поставь будильник!

Выходя, Ховрин даже почувствовал некоторую тревогу и любопытство. Представлялся ему какой-то монстр, а не сосед.

Подошел к дому Геббельса в четверг без двадцати семь. Было прохладное ясное утро, Ховрин зевал и ежился. По небу с грохотом протащился самолет. В ближнем кусте воробьи устроили кипеж.

Машина была большая – седан БМВ, солидная, но далеко не новая, да еще и с идиотской наклейкой на заднем стекле в виде совокупляющихся символов, означавшей «Держи дистанцию!». Сзади – сильно тонированые стекла. Это много говорит о владельце: не слишком богатый, но с большими амбициями, типа «Это Я, пуп Земли, еду!», – новую купить не может, а выпендриться хочется.

Долго ждать не пришлось – подошел хозяин машины. Тут было не ошибиться, уже когда он еще только появился во дворе. Жирный злобный тип на ходу дымил сигаретой, не вынимая ее изо рта. Шел в развалку. Пропищала сигнализация, мигнули фары. На вид ему было лет тридцать-тридцать пять. Пока машина ревела, хозяин попрыскал на лобовое и боковые стекла стеклоочистителем. Протирал их, так и не вынимая сигареты. Ховрин посмотрел на окно Геббельса: увидел пятно лица, блеснули очки. Тощий хакер не спал, пялился на двор.

Ховрин подошел с черным пакетом для мусора, будто бы относил на помойку. Остановился, как бы вспомнив что-то, подошел, сказал:

– Доброе утро!

Тип перестал протирать стекло, замер, как бык, когда на арену, наконец, вышел матадор с красной тряпкой.

– Чего надо? – пробурчал он.

– Маленькая просьба: вы не могли бы не парковаться на газоне и долго не держать машину заведенной, не греть ее здесь и не сигналить утром на выезде, а то это мешает спать моей маме, – выпалил Ховрин, не переводя дыхания.

Жиртрест воспринял эту информацию так, словно его прилюдно обозвали матерно и вообще тяжело оскорбили. Он даже присмотрелся к Ховрину, прищурив глаза: что же за тля такая что-то пропищала.

– Я не понял, тебе чего надо, парень?

Оказалось, тля имела голос:

– Я же сказал, – продолжал улыбаться Ховрин. – Можно машину не парковать на газоне и не сигналить?

– А пошел-ка ты, дружок, нахуй! – проскрипел тип. Он тоже бросил взгляд на окна.

Не исключено, что и его подруга наблюдала. Может быть, у них с ней был такой ритуал. Впрочем, может, просто смотрела, зевала и думала: «Когда же, наконец, ты свалишь, жирная свинья!», чтобы снова завалиться в теплую постельку – досыпать. Хотя не исключено, что подруга его наверняка была такая же хамская свинка и уже дрыхла дальше. Пиво в холодильнике непременно должно было присутствовать у них постоянно. Однажды Ховрин видел подобную парочку в супермаркете. Они стояли перед ним в кассе. Их тележка была набита едой с верхом. Чего там только не было! Этот тоже был из тех. Взывать к его совести было то же самое, как взывать к совести клопа, чтобы тот не кусался.

Сценариев у Ховрина было несколько. Первый – напирать на закон, что машины на газоне парковать нельзя, греть нельзя и бибикать просто так тоже нельзя (по поводу последних пунктов Ховрин сомневался, действительно ли есть ли такие постановления, но вполне могли быть), второй вариант – давить на жалость, типа, мама больная, она просыпается каждый раз и все такое. Тут минимальный шанс был, если в этом типе оставалось хоть что-то человеческое, хотя и мог поступить классический ответ: «Да я твою маму…», что привело бы к неизбежному физическому столкновению, потому что сказать это все равно, что плюнуть человеку в лицо. Третий вариант, пожалуй, был более действенный: сказать, что, мол, еще будешь так делать – раздолбаю нахер лобовое стекло. Что он – охрану к машине приставит? Проше стоять тихо и уезжать без шума. Машина во дворе ведь беззащитна от неведомого противника. Решение этой проблемы стоит лишь в немедленном задержании угрожающего, выяснения его личности, выдавания ему пиздюлей и так далее. Это все вытекало из, вобщем-то, пустякового дельца. Еще был официальный вариант: самому Геббельсу сходить к участковому, как-то заинтересовать его, чтобы он подошел и поговорил с этим шумелкиным. Только участковый, скорее всего, пошлет Геббельса подальше, мол, у меня своих дел до чертиков. И как его заинтересовать? Сколько ему дать? Есть какая-то такса? Из-за двух тысяч он жопу не поднимет точно. И еще: в этом случае он, Ховрин, не получал ничего.

Он смотрел с интересом на быка – что тот будет делать дальше. Из интереса добавил топлива во взрывную камеру, выхаркнув:

– Сам бы туда и шел, мудак!

Бычара рванулся к нему. Но тут же резко и затормозил: как собака тормозит перед кошкой, которая отчего-то вдруг не убегает. Жиртрест внезапно понял, что перед ним стоит наемник – жестокий и хладнокровный, от которого запросто можно огрести по полной. А Ховрин в это время вдруг вспомнил про «пописать в рот» и ухмыльнулся. Если бы тот напал, Ховрин ударил бы его в правое колено, сломал бы сустав. Один удар, и дело сделано: месяц толстяк будет ковылять на костыликах или лежать в гипсе, ездить точно не сможет. К изумлению Ховрина «вроде бы Алик» вдруг опустил глаза и буркнул:

– Да не вопрос, братан, сделаем!

Сел в машину, сильно хлопнул дверцей, вдарил по газам, и вылетел со двора без каждодневного заливистого сигнала. Подруга, наверно, была разочарована и, может быть, напугана. Ритуал нарушен.

Тем же вечером Ховрин получил от хакера целое досье на Гилинского, распечатанное на том самом враждебном Геббельсу принтере, с черными вертикальными грязными полосами вдоль страниц, но вполне читабельное. Информацию Геббельс находить умел. На Гарцева папка была поскромнее. На обоих было указано место рождения, где учились, чем занимались, чем владеют, активы, но личной информации было очень мало.

Ховрин вспомнил, что существует целая международная организация хакеров, взламывающая сайты правительственных и политических организаций. Они передавали ультиматумы измененным механическим голосом.

– Есть такая организация? – спросил он Геббельса, перелистывая страницы. – Или пиздеж?

Геббельс на это ничего не ответил. Перевел разговор на другую тему. Осталось ощущение, что он все-таки что-то по этому поводу знал. Сказал, что легче всего взламывать чужую почту, странички, например, «В контакте», других социальных сетях. Они наиболее уязвимы. Через них можно получить о людях довольно детальную личную информацию.

Гилинский, однако, своей странички ни в «Facеbook», ни «В контакте» не имел.– Звали его Александр Борисович. Насколько он был богат – неизвестно, но про его компаньона некоторая информация имелась.

– Вот он! – Геббельс ткнул пальцем еще в одного типа с бокалом вина в руке, чему-то смеявшемуся. – Некто Альтшуллер Семен Евсеевич, совладелец фонда, член совета директоров холдинга, входит в русскую сотню богачей по версии Форбс. Его состояние оценивается в полтора миллиарда долларов. Понятно, что это не целая комната наличных денег, а доля в разных предприятиях, стоимость акций, активы, недвижимость и все такое. Думаю, Гилинский тоже достаточно богат. И у него есть и прозвище в бизнессреде – Гиля. Довольно мило. А близкие называют его просто Шурик.

– И где этот Гиля живет? – спросил Ховрин.