– Катя, это Виктор. Он будет провожать тебя из школы на курсы, на теннис и в бассейн. Завтра начинаем. Попробуем, как получится. Итак, – он взглянул на второй экземляр списка и повернулся к Ховрину: – завтра в четыре ты встречаешь ее у школы, далее вы едете на курсы. И, пожалуйста, давай без капризов! – это он уже Кате.

Тут же они с Ховриным и распрощались.

Ховрин поехал домой на метро. В переходе между станциями стояла дебильного вида девушка лет восемнадцати с картонкой в руках, где было кривыми буквами накарябано «Помогите! Умерла мама». Это выглядело бы душещипательно, если бы эта самая девица не стояла там же с той же надписью и полгода назад.

По дороге он зашел в магазин «Пятерочка». Встретил там бывшего одноклассника Борю Дергачева. Перекинулись с ним парой слов. Дергачев был студентом Бонча, имел белый билет и подрабатывал политическим оппозиционером и вроде бы неплохо на этом имел.

– Я эту страну ненавижу, – как-то разоткровенничался он, будучи в подпитии. – Иногда даже не пойму и почему. Меня тут все раздражает. Как услышу балалайку или визгливые бабские народные песни типа «Ой, рябина кудрявая», так буквально всего коробит до судорог. Больше всего ненавижу «Катюшу». Бывает, вроде и хорошо что-то сделают, и тоже почему-то раздражает. Дорогу вон хорошую сделали – и это раздражает. Понятно, надо валить, но валить нужно конкретно куда-то и хоть бы как беженец, чтобы пособие дали, на работу определили…

Жизненные цели у него были в целом определенные:

– Куда угодно, только подальше из Рашки! В Америке, говорят, можно хорошо жить нахаляву, по крайней мере, пока учишься, а потом найду какую-нибудь телку и к ней привалюсь…

Но и теперь деньги у него водились. Кто-то его явно подпитывал. Он был прирожденный оппозиционер, всегда болел за любую команду, которая играла против России. Такая у него была особенность психики. Ховрина это удивляло.

– Что ты об этом думаешь? – спросил Ховрин как-то у Юрика Васильева, своего одноклассника и друга с первого класса.

– Я думаю, что он скрытый пидар. Вот и вся причина, – заключил Юрик.

– Почему? – удивился Ховрин.

– Все пидары таинственным образом ненавидят Россию и притягиваются к Западной Европе, особенно к Англии и Голландии – тут какой-то исторический феномен и генетически кодированный механизм, требующий специального изучения, возможно, как проявление общей деградации, – глубокомысленно отвечал Юрик. – У них жопа считается половым органом, ее даже в кино сейчас затуманивают, чтобы не смущать народ. Жопа почему-то считается важнейшим органом в этой среде… Тут в каком-то городе разоблачили полицейских-оборотней. У них в участке была странная пытка – засовывать в зад подозреваемому бутылку. В этом наверняка тоже есть какая-то сексуальная патология. Есть мнение, что в запихивании в задний проход бутылки или швабры имеется скрытый гомосексуализм. Иначе, зачем одному мужику пихать в задницу другому мужику посторонние предметы? Разве будет человек в здравом уме засовывать кому-нибудь в задницу бутылку? А для них это наверняка был целый повторяющийся ритуал, какая-то идея. Они наверняка что-то испытывали при этом. Они бы и сами, может, хотели бы свои концы пихнуть, но не решались на это и пихали вместо этого бутылки. Это же не тетки, они не для пихания. Да и теткам бутылки пихать с чего бы вдруг – тут явный психический надлом, нарушение потенции или что-нибудь еще… Ведь кишка – не влагалище, не детородный орган. Странно это…

– Ты, Фрейд херов, кончай пиздеть, а то меня сейчас стошнит! – простонал Ховрин. – И вряд ли он пидар, – засомневался он, – у него есть подруга. Кстати, довольно симпатичная. Кажется, Лена зовут. Вроде бы они вместе хотят свалить в Канаду. Я ее видел: такая черненькая с большой жопой. И еще голос у нее такой тоненький и противный, какими в мультфильмах разговаривают мелкие животные. Через короткое время он начинает раздражать ужасно. Хочется заткнуть уши.

– Ого! Все в струю: Канада теперь считается раем для содомитов. Если упрощенно: там хотят официально снизить возраст сексуального согласия и еще они выделяют шесть полов. Настоящий возрожденный Содом! Писец!

– Что за шесть полов? – удивился Ховрин.

– А я знаю?

– Заливаешь! Такого просто не может быть! – отропел Ховрин. – Вообще ебнулись!

– Ну, что: когда валишь в свою Америку? – спросил Ховрин у Дерагчева.

– Хер знает: визу, гады, не дают! – погрустнел Дергачев.

– И правильно делают! – хохотнул Ховрин. – Потому что нехуй!

На том и расстались.

На углу дома уже у магазина «Магнит» Ховрину встретился еще один знакомый по школе – Дима Ершов. Он был в темных очках, бледный до зелени и даже в этот холодный день обливался потом. Цель жизни его была теперь одна – любым способом добыть денег на дозу. Лицо его было желтое – следствие хронического гепатита, и сразу было видно, что парень не жилец – недолго ему осталось. Он уже разлагался. И сам об этом знал. Наверно у него был только один шанс выжить – это попасть в строгую тюрьму, где нет доступа к наркотикам и есть хорошая больница. Если, конечно, еще остались такие тюрьмы. Алик Воронков, который сидел под Питером, звонил оттуда чуть ли не каждый день просто поболтать. Мать ему сделала безлимитный тариф. Обстановка у них в ИТУ сложилась, видать, довольно неплохая, никто его не прессовал и не угнетал. Сидеть ему оставалось еще четыре года. Впрочем, он не был наркоманом, до отсидки активно занимался боксом и даже там, на зоне, ухитрялся ежедневно тренироваться.

Ершов исподлобья посмотрел на Ховрина, сунул ему вялую холодную и влажную руку – как лягушку:

– Привет. Ты как?

– Херово.

– И я. Бабла нет? Завтра отдам, – безнадежно спросил Ершов.

Ховрин помотал головой:

– Сам голодаю.

Оба какое-то время молчали.

– Ну, пока, – сказал Ершов, тут же потерявший к Ховрину всякий интерес.

– Пока.

Ховрин прошел через арку во двор. Там стояла компания. Оттуда вытащился какой-то резкий парень, ухватил Ховрина за рукав, прохрипел:

– Дай закурить!

– Не курю! – вырвался Ховрин.

– Ты чё – грубишь? – тут же вскипел тот, уставясь на Ховрина мутными глазами без всякого выражения. Ховрину на миг показалось, что это был настоящий биоробот.

Стало понятно: это заводка, и Ховрин ударил его в подбородок изо всех сил. Парень исчез из поля зрения. Звук от падения биоробота был картофельный, поскольку в нем не было никаких металлических частей.

Остальные в этой компании – такие же биороботы – были народ опытный и на рожон не полезли: чего хорошего валяться в грязи, а потом еще тащиться в травмпункт – чиниться.

Тут же и позабыв про них, Ховрин пошел домой спать.

Утром сходил в спортзал, а у школы Ховрин был ровно полчетвертого.

Наконец появилась Катя Гарцева. Кивнула. Подошла.

– Ты куда после школы? – поинтересовался у нее Ховрин по дороге.

– Пока хожу на курсы английского в Большой Универ, – ответила Катя без особого энтузиазма. – Нужно получить сертификат.

– И на кого будешь учиться?

– Хочу на филолога. Если, конечно, поступлю, – туманно ответила Катя, делая большой шаг через лужу.

– Ты-то и не поступишь? Уж на платное место тебя всяко ведь возьмут. Тебя родичи туда пихают, или по своей воле идешь?

– Сама. А куда еще идти-то?

– Ну, там все девчонки хотят в артистки. Ты же – красивая. Хотя если и переводчиком: тоже хорошая женская работа, и платят, наверно, неплохо.

Катя чуть покраснела от удовольствия.

– А у тебя какие планы?

– У меня-то планы очень простые: армия.

– И когда забирают?

– В мае. Праздники еще, надеюсь, дадут отгулять!

– А что после армии собираешься делать?

– Еще не думал: буду работать, заниматься спортом и учиться. Может быть, пойду работать в МЧС.

– МЧС – это круто! У меня школьная подруга поступает в университет МЧС на самый блатной факультет – на пожарку, закончит – деньги будет грести лопатой с предприятий, ресторанов – у всех ведь непременно есть нарушения. Но туда без блата никак не попадешь. У нее отец пожарный начальник. Еще неплохое место, говорят, Академия государственной службы, но туда просто так не поступишь. Тоже клевая работа: брать взятки и нифига не далать! – трещала Катя. – Один парень из нашего из класса туда идет – у него отец работает в Смольном. И еще есть у нас в классе такая сладкая парочка: Инна Еремочкина и Спартак Зайчиков. Они оба идут в «Кулек».

– В «Кулек»? – удивился Ховрин. – Там же, говорят, учатся одни пидарасы! Других туда и не берут.

– Ну, про это я не знаю, – пожала плечами Катя. – Думаю, что это не так.

– Говорят, а у нас один парень из класса в прошлом году поступил в Лесопилку. Говорит, туда можно вообще не ходить: только платишь бабосы, занимаешься своими делами и получаешь диплом…

– Не слышала про такое. А какой у нее мировой рейтинг? – поинтересовалась Катя.

– Хрен его знает! Наверно никакой. Хотя рейтинги, наверное, тоже все за бабки делают. Верить теперь ничему нельзя…

– Ну, я так не думаю…

Так, болтая, дошли до самого дома и потом до дверей квартиры.

Валерий Константинович, рассчитавшись с Ховриным, запер входную дверь.

– И как тебе этот парнишка, Катя? – спросил он у девушки.

– Нормальный, – буркнула та.

– А я считаю, что вполне даже хороший.

–Туповатый он какой-то: сила есть – ума не надо. Представляешь, в армию идет! Косить не хочет. Это нормально? Потом будет работать в МЧС.

– И чего он еще тебе рассказал? – спросил Валерий Константинович.

Катя ничего не ответила, будто и не слышала вопроса, ушла к себе.

Недели две все шло без проблем, четко по графику. Лишь однажды подошел какой-то парень. Уперся в Ховрина:

– Я хочу поговорить с Катей! – Он был бледен и напряжен.

Ховрин вопросительно взглянул на Катю:

– Будешь с ним говорить?

Ответ Кати его удивил:

– Нам не о чем разговаривать!

Ховрин повернулся к парню, развел руками:

– Не хочет она с тобой разговаривать. Так что, братан, извини…

С интересом подождал ответной реакции. К его разочарованию, никакой реакции не последовало. Парень просто повернулся и ушел, ссутулившись и чуть загребая ногами.

Некоторое время шли молча. Вопрос висел в воздухе. Потом Катя сказала:

– Да ну его!

Ховрин хотел, было, спросить, кто это, но не стал. Все равно бы толком не ответила, и какое вообще его, Ховрина, дело. Пробормотал:

– Все. Без вопросов.

И все-таки чуть позже спросил:

– А это кто был?

– Это? Мой бывший парень, – просто ответила Катя.

– Ты с ним спала?

– Так спрашивать неприлично, – огрызнулась Катя, слегка покраснев.

– Почему? Когда спишь – это считается близкие отношения, появляется зависимость. А когда нет – то как бы и отношений никаких нет. Это самое дело на отношения влияет чрезвычайно. Если ты хоть раз с ним переспала, то он от тебя может потребовать продолжения.

Катя надула губы, думая, что ответить, потом буркнула:

– Это не твое дело!

– Ага, понятно. Значит, не спали, просто щупались. Тогда ты ему ничего не должна, – сделал заключение Ховрин.

– Чушь несешь! Все, хватит! – Катя покраснела еще больше.

– Ты девственница?

– Почему бы и нет! Мне это вовсе не стыдно. Это плохо?

– Наверно, хорошо – заразу не подхватишь. И вообще. Я знаю одну, она ходила с парнем. Однажды ей захотелось с ним переспать, но она сказала ему: ладно, но давай тогда быстро поженимся. На следующий день они поженились – как-то договорились в ЗАГСе – и только тогда переспали. Цель замужества была как раз в этом, чтобы легально потерять девственность. Не особо-то она его любила. Но так и живут вместе. Пока. Уже полгода.

– Ты откуда это знаешь?

– Подслушал бабские разговоры.

– Бред.

– Это из серии неприятные вопросы. Психиатры очень любят их задавать, типа: «Любишь ли ты свою маму?», «Мастурбируешь ли ты?», – все, понятное дело, дрочат, но ответить стесняются. А он и смотрит по реакции.

– Ты какой-то сексуальный маньяк, – прошипела Катя.

– В этом, говорят, и есть смысл психотерапии, психоанализа. Выяснить детскую травму. Ты чего больше всего боялась в детстве?

Катя на минуту задумалась, потом сказала:

– Я боялась, что родители не придут, не заберут меня из детского сада, или что они умрут. А ты?

– Тоже чего-то боялся, чего – уже не помню. Мы тогда жили в Шушарах, у нас в доме не было горячей воды. Я до какого-то возраста ходил с мамой в женскую баню. Здорово бы сейчас сходить. А потом с отцом уже. Помню, всегда поскальзывался на одном и том же месте в бане и до ужаса боялся этого места. А потом там сделали ремонт. Только вряд ли это детская травма. Детская травма это сексуальное насилие, или когда случайно увидел секс родителей и ужаснулся.

– Бред несешь!

А про того парня потом все-таки рассказала:

– Это был Денис Сергеев. Он уже студент. На первом курсе. Учился в нашей школе. Считается, что у него отец какой-то крутой – типа торгует шинами. Имеет в Питере три магазина. И сам он типа крутой мажор. Почти олигарх. Считался.

– Нравился?

– Да пошел он!

Сергеев-младший, впрочем, не угомонился, а позвонил знакомым «чотким пацанам»:

– Привет, Боб! Можете отмудохать одного? Плачу десятку.

– Покажи его, посмотрим…

Пару дней спустя они замаскировались под местных хулиганов и подловили Ховрина в известном переходе между домами после того, как он довел Катю домой:

– Эй, чувак, хули ты тут по нашим телкам ходишь? – Ничего нового они не изобрели.

Их было четверо. Похахатывали, разминались, готовились к потехе. Ховрин повернулся к ним и оскалился такой мертвой улыбкой, что смех их тут же и испарился. Все четверо застыли, а Боб буквально отпрыгнул на метр – как если бы, подняв крышку чемодана, обнаружил бы там внутри ядовитую змею.

Лица бойцов вытянулись. Впрочем, Боб тут же нашелся, принял единственно правильное решение:

– Извини, брателла. Обознались. Все. Без обид. Уходим.

Ховрин даже испытал при этом некоторое разочарование.

Боб потом сказал своим:

– Чуть-чуть мы с ним не обосрались, парни. Я этого чувака знаю. Просто офигенный боец! Очень крутой! Лично видел, как он отхуярил одного реального пацана в пять секунд. Даже меньше. В три. Это – ходячая кувалда!

– Да ну? – засомневался кто-то из молодых.

– Иди, попробуй. Догони! Это он только с виду такой типа зеленый пацан.

Отзвонился с мобильного Сергееву-младшему:

– Извини, Денис, с этим не получилось. За ним стоят очень серьезные люди. Как-нибудь сам с ним договаривайся. Будь только поаккуратнее, чтобы не пришлось это дело старшим разруливать.

Тот выругался и отключил трубку. Боб только пожал плечами:

– Он нам не хозяин. Перебьемся и без его бабок. Если бы наш шеф узнал, он нас бы оштрафовал за такие дела и не кисло. Можно было наделать ему проблем. Вовремя откатили. Пошли пиво пить!

В другой раз около университета Ховрин увидел Катю, когда какой-то бородатый мужчина лет тридцати ей что-то втирал и чуть не трогал за плечи. Катя его внимательно слушала. Ховрину это не понравилось.

Он подошел вразвалочку, сказал басом:

– Ты бы, мужик, не очень-то к моей девчонке терся!

Мужчина оторопел и не нашелся, что и сказать. Потом кивнул и отошел.

– Это был наш преподаватель с курсов! – чуть позже сказала Катя и тут же звонко рассмеялась. – Интересно, что он обо мне подумал?

– Ладно, скажешь, что школьный приятель. К тому же очень влюбленный и ревнивый.

– Охо-хо-хо! Скажите, пожалуйста! – Катя слегка покраснела. Ей явно это было приятно.

По вторникам вечером с пяти до семи в Доме Творчества Юных обычно происходила репетиция девической группы «Дилижанс». Катя играла там на бас-гитаре, подпевала. Все девчонки там были довольно симпатичные. Исполнили несколько известных песен на английском языке в собственной обработке.

– Ну, и как? – спросила потом Катя, вся с горящими щеками. – Только правду.

– Хреново вы выступаете, – огорошил ее Ховрин. – Солистка вообще петь не умеет, воет. Играете вы неплохо, а поете – так себе, на три балла. Извини. Легко сравнить – поставь оригинал.

Катя, впрочем, не слишком обиделась:

– Я тоже как-то послушала нашу запись у себя дома и ужаснулась. Но это у нас как клуб: никого выгнать нельзя. Это она, Снежана, создала группу. Ее отец дал деньги на аппаратуру. Мы собираемся, репетируем, обсуждаем проблемы. Жалко, что это скоро кончится. Школа, все это. Может, будем встречаться. А группа точно развалится.

Ховрин понимающе кинул:

– После окончания школы все разбегаются, кто куда. Я вообще мало кого из своего класса видел за этот год. Все где-то учатся, появились другие компании. Два-три человека разве что встречаются регулярно. Я вот постоянно только с Юриком Васильевым встречаюсь. Он теперь в Купчино живет. Метро «Международная», десять минут пешком.

Возвращались из Дома Творчества как обычно через узкий проход между домами.

Там стояла компания – четверо. Один энергично с чавканьем жевал резинку. Крикнул Ховрину:

– Эй, чувак, базар есть!

Ховрин сказал Кате:

– Иди, я с ними поговорю! Иди-иди, сказал! Я догоню.

Парень, жующий жвачку, вразвалку приблизился к Ховрину, дыхнул в лицо мятой:

– Ты кто такой?

– А тебе чего надо?

– Чего с ней ходишь?

– А тебе-то что?

– Чего ты, блядь, выступаешь? Ты кто такой?

Все другие стали придвигаться.

– Я на хозяина работаю.

– Что еще за хозяин?

– Печерский Виктор Станиславович.

Тут-то они и остановились. Шепоток послышался, кто-то сказал: «Печора». Смутились.

– Сам Витя Печора, что ли? – проблеял один сзади. В любой компании есть всезнайка.

Кто же такой был этот Виктор Станиславович Печерский? Ховрин только и знал, что он входил в совет попечителей того самого турнира по карате. После того злосчастного боя охранник подозвал Ховрина к столику Печерского, тот пожал ему руку, дал визитку: «Молодец! Если что – звони!». Визитка была очень солидная, многоцветная, с золотом: такой-то такой-то, генеральный директор такого-то холдинга. В тот момент Ховрин к нему как-то не присматривался, взял карточку, сунул в карман да и забыл о ней. А ведь как пригодилась-то!

– Кому Витя Печора, а кому – Виктор Станиславович! Хотите перетереть базар – могу позвонить бригадиру, но тогда, пацаны, назад уже дороги не будет. Они просто так на разборку не приезжают – ребята борзые – мало вам не покажется, не отпустят. Придется оплатить расходы. Если есть что-то личное против меня, давай прямо сейчас с любым из вас – один на один!

Сказал он это без особого вызова, но никто и не вызвался.

– Тебя с ней поставили ходить? Зачем? – спросили жвачечник уже спокойно, без напряга.

– Мне сказали ходить – и я хожу, и не спрашиваю, зачем. От всякой гопоты и бомжей приказано девчонку прикрыть. Сказано: если кто будет серьезно наезжать, я должен вызвать дежурную бригаду. И это все. Есть вопросы?

Все, что он сказал, была истинная правда, и парни явно заколебались. Им было боязно, поскольку за этим спокойным и уверенным в себе охранником явно стояла серьезная организация, опытная в разного рода разборках. Объявить, что и у них есть еще кто-то над ними и состыковать группировки могло закончиться плохо. Из-за какой-то девчонки, которая нравится одному из пацанов, могут пострадать все. Обычно в таких ситуациях старшие договариваются, но всегда кто-то должен заплатить за беспокойство. Но тут даже не бизнес, а личные дела, и старшие могут разгневаться – они не занимаются пустяками. Компания отстала. Казалось, на том и кончилось, и Ховрин с облегчением выдохнул.

Всю дорогу до дома Ховрин с Катей трепались без умолку. Разговор был ни о чем, как это и бывает у влюбленных и близких друзей. Последний квартал шли рядом, как бы случайно иногда касаясь друг друга. Молча, каждый про себя переживая эти новые ощущения. Слова были не нужны, подходя к дому, оба, не сговариваясь, стали тормозить, идти медленнее: хотелось продлить прогулку. Ховрин потом шел и думал: как доживу до завтра. Утром позвонил Валерий Константинович, сказал, что сегодня можно не приходить: он сам встретит Катю. Ховрин весь вечер провел в тоске, от нечего делать сходил в зал на три часа, провел несколько спаррингов, поколотил по мешку. Это его отвлекло.

На следующий день он ожидал ее с трепетом, типа влюбился. А потом увидел ее и вроде как ничего особенного не испытал.

Катя рассказывала разные школьные новости, совершенно чепуховые, но смешные происшествия на уроках.