Сражаясь и бегая поочередно на разных фронтах, я имел возможность довольно близко наблюдать за нашими турецкими солдатами. Мы почти никогда не осмеливались приказать им атаковать штыком, потому что у нас не было никакой возможности отозвать их после того, как они начали атаковать. Мы не использовали горны в действии, только свистки.

Как только была дана команда атаковать, они ушли, крича «Аллах, Аллах», чтобы умереть до последнего человека под сосредоточенным огнем вражеской артиллерии и пулеметов. Эти аскеры никогда не оглядывались назад, только вперед. Наши кавалеристы были не менее отчаянны.

Уже у самого Вифлеема мой авангард неожиданно рванул вперед, увлекая за собой остальную колонну. Мне ничего не оставалось, как пытаться догнать эту расползающуюся лавину и или возглавить её, или остановить. Уже после этой бешеной скачки я узнал, что кто-то из моих аскеров увидел небольшой казачий разъезд с повозками и решил взять трофей на копьё.

Я никогда не забуду, пока живу, эту ужасно возвышенную, внушающую благоговейный трепет сцену; тот могучий, дикий звук, когда тысячи копыт, поднимая за собой в испепеленное небо плотное облако пыли, несутся лавой навстречу врагу. Я не видел уже, что творится впереди, старался прорваться через этот песочный туман, но его вдруг разорвал другой дикий металлический вой. Топот и крики «Аллах» смешались с этим новым рокотом в оглушающий шторм. Я выскочил из песочной волны и увидел перед собой растушую красную гору человеческих и конских тел. Я ещё не успел понять случившегося, но эта неведомая разрушительная сила вырвала из-под меня коня и на всём скаку ударила о землю. Дальнейшего боя я не помню.

Москва. Кремль. Дом империи. 26 августа (8 сентября) 1917 года

Свечи, торт, узкий семейный круг – что может быть лучше после тяжелого трудового дня, полного забот и переживаний? И пусть свечи не в торте, а в подсвечниках, пусть за столом всего трое, разве это может помешать добропорядочной семье отпраздновать сразу двойные именины?

И пусть именины – это не день рождения, но все же иной раз так хочется праздника! Причем не того официоза, которыми сыт по горло даже Георгий, а сугубо внутрисемейное торжество.

Сын болтал без умолку, рассказывая нам с Машей всякого рода веселые истории из жизни пионерского лагеря в Марфино и подготовительных курсов Звездного лицея, о своих закадычных друзьях и об их совместных проделках. А компания у него там, надо сказать, подобралась знатная: Вася Романов (князь крови императорской Василий Александрович), Коля Спицын, Ваня Иванов и Степа Силантьев. Чудная компания, что ни говори. Для меня так и осталось загадкой, каким это образом сын императора и член императорской фамилии сошлись с сыном кадрового офицера штабс-капитана Спицына, заводского рабочего Иванова, забритого в армию в мобилизацию и погибшего в Галиции, а также с сыном крестьянина Московской губернии Силантьева, погибшего на Кавказе. Собственно, только это и объединяло всех в Звездном лицее – гибель кого-то из родителей на войне или на службе Отечеству. Объединяло всех, кроме Георгия.

Впрочем, формально я ничего не нарушил в уставе Лицея, ведь графиня Брасова погибла, так сказать, на боевом посту, от рук террористов-революционеров. Но это формальности, сами понимаете.

Так вот, сын покойного Сандро и моей сестры Ксении, сын офицера, сын рабочего и сын крестьянина вдруг оказались закадычными друзьями моего Георгия. И если с первым было как-то понятно, все ж таки он был с Георгием из одного круга, то вот Коля, Ваня и Степа меня просто удивляли – они настолько органично вписались в великосветскую пацанскую тусовку, что у меня не было ни слов, ни комментариев.

Хотя следует признать, что в Звездном лицее знатность фамилии являлась, скорее, фактором отягощающим, ввиду того, что от них и требовали намного больше (надо соответствовать!), и били их куда чаще, поскольку в основном в лицее учились далеко не только дворяне. Ну, тут ничего не попишешь, на том лицей и строился – плавильный котел всех слоев и сословий, из которого формировалась новая имперская элита. Пускай формируют свои команды, отстаивая друг друга.

А кто вдруг не хотел отдавать свое чадо в Звездный лицей, мог попробовать поступить в более приличное место. В Пажеский корпус, например. Или в Смольный институт благородных девиц. Но, насколько я знал, морды били везде и всем, вне зависимости от «элитности» и половой принадлежности.

В общем, великолепная шестерка куролесила все лето и явно не собиралась останавливаться. Георгий, кстати, тоже не раз огребал по лицу (и не только!). Самого сына царя, понятно, бить никто не решался, но поскольку он никогда не оставался в стороне от разборок, то нередко огребал за компанию, когда в горячке драки уже не смотрят, кого и куда бьют.

– И вот как мне тебя везти в Константинополь, с таким-то фонарем?

Георгий гордо повернулся ко мне тем глазом, под которым красовался красивейший фингал.

– Ха! Ты не видел тех, с кем мы дрались!

Киваю.

– Ага. А друзья твои тоже такие же красивые?

Сын с торжеством ответил:

– Так никто ж не прятался за спинами! Но мы их погнали!

Усмехаюсь.

– Ну, прямо д’Артаньян и три мушкетера, право!

– Практически!

Тут уж я хохочу в голос. Где он только слов таких понабрался! Да, это не за высокими стенами Кремля скучать, в лицее настоящая жизнь для пацана. Впрочем, там и девчонок предостаточно, благо учились они совместно, что было определенным новшеством для этого времени.

Маша, улыбаясь, слушает наш разговор. Позади тяжелый день, а завтра будет ничуть не легче. Но сегодня мы все вместе, и сегодня у нас праздник.

Наконец, Георгий выдохся и решил устроить себе пятиминутку пирога с вишней. Я уточняю:

– Так что, поедешь с нами в Константинополь?

Мальчик оживленно кивает, активно жуя. Потом, судорожно проглотив, спешно спрашивает:

– А мушкетеров моих можно взять?

– Гм… Ну, вряд ли руководство лицея будет в восторге, но, так и быть, можешь взять своих друзей. Думаю, пару недель отсутствия вам простят. Но ты же понимаешь, что все будут вам завидовать и оттого драк будет куда больше? Я же не стану задействовать ИСБ для охраны вашей ватаги в лицее!

Георгий воинственно подбоченился:

– Мы им всем покажем!

– Ага. Только давайте без членовредительства. Мне только сломанных рук и ног не хватало.

Сын активно кивает и впихивает в рот новый кусок пирога. Ну, и где этикет? Совсем расслабился в своем пионерском лагере!

Однако сильно надолго его не хватило. Рассказав новости и похваставшись фингалом, слопав пирог и получив подарок на именины, Георгий тут же заерзал и начал отпрашиваться к друзьям, которых он также (с моего дозволения) притащил в Кремль.

– Ну, иди, иди. Заждались тебя там уже. Евстафий принесет вам пирог и прочие сладости.

– Спасибо, пап! Пока, пап! Пока, Маш!

Маша засмеялась и подмигнула мальчику:

– Вы там не слишком сладостей объедайтесь!

Но тот уже скрылся за дверью.

Поднимаю бокал с апельсиновым соком.

– За тебя, радость моя! С именинами тебя! С днем ангела!

– Спасибо, любимый.

Маша чокается со мной стаканом с отваром шиповника. Пригубив, отставляет его в сторону и просит:

– Спой что-нибудь. Ты так давно не пел для меня.

– Прости, солнце мое. Обещаю исправиться!

Беру гитару и начинаю негромко петь, глядя в грустные глаза жены.

 
Гори, гори, моя звезда.
Звезда любви приветная.
Ты у меня одна заветная,
Другой не будет никогда.
 
 
Жена моя, благословенная,
Звезда любви, волшебных дней.
Ты будешь вечно неизменная,
В душе так любящей моей.
 
 
Сойдет ли ночь на землю ясная,
Так много звезд, нужна одна.
В моем пути в жизнь так прекрасную,
Ты – путеводная звезда.
 
 
Твоих лучей небесной силой,
Вся жизнь моя озарена.
И будешь ты всегда любимой,
Гори, сияй, моя звезда!
 

Москва. Кремль. Дом империи. 27 августа (9 сентября) 1917 года

Новый день, новые совещания. Как скучна и однообразна жизнь правителя Государства Российского! Скучные официальные лица, строгие официальные бумаги. Сплошной официоз и скука. Фронты, войны, сражения. Перевозки, поставки, снабжение. Протоколы, письма и донесения. Сотни и тысячи дел, рапортов и прошений. И всем что-то от тебя надо, нужны решения, дозволения, одобрения и прочие повеления.

Иной раз, глядя на окружающих, я ловил себя на вопросе: это они винтики в моем механизме власти или это я винтик в их государственной машине? Поди знай. Верно и то, и другое.

– Так что с Иерусалимом?

– Барон Врангель ведет переговоры о сдаче с местным гарнизоном, напирая на нежелание проливать кровь в Святом городе, но демонстрируя решимость это сделать в случае отказа.

– Они в курсе резни у Вифлеема?

Палицын кивнул.

– Так точно, государь. Но немецкий майор Вюрт фон Вюртенау отказывается от сдачи. Впрочем, барон Врангель надеется, что османы сдадутся и без его команды. Над Иерусалимом наши самолеты разбрасывают листовки соответствующего содержания.

– Это недопустимая задержка! Фронт против англичан практически снят, и противник продвигается на север, а за ними маршем идут британцы. Не мне вам говорить, что это все значит для нас.

– Да, государь.

– Ну так поторопите Врангеля! Что силы специальных операций?

– Генерал Слащев непосредственно координирует операцию.

– Плохо координирует! Очень плохо! Так ему и передайте!!!

Москва. Кремль. Дом империи. 27 августа (9 сентября) 1917 года

– Мы рады видеть вас в Кремле, госпожа Мостовская.

– Благодарю вас, ваше императорское величество.

Ольга склонила голову, приветствуя императрицу. А я смотрел на одетую в траур женщину и думал о своем. Парадокс истории – я имею возможность видеть свою прабабку молодой 28-летней женщиной, не имеющей ни малейшего понятия о том, что перед ней не просто император Всероссийский, а ее прямой, пусть и довольно далекий потомок.

Я смотрел на статную русоволосую даму и пытался понять, что же испытывал мой прадед к Ольге Кирилловне? Скоротечную любовь, вспыхнувшую пожаром, но и погасшую довольно быстро, стоило царственному братцу и не менее царственной мама наехать на него? Или же чувства были более глубокими и прадед, даже женившись на Наталье Вульферт, все еще в тайне души любил Ольгу? Но ведь там еще были и другие женщины. Та же Коссиковская, к примеру.

Не знаю. Оставив мне память, он не оставил мне своих чувств.

Но лично я не испытывал к этой давней пассии прадеда никаких эмоций, не говоря уж о любви. Для меня эта женщина была абсолютно чужим человеком, хотя я и помнил немало пикантных подробностей той связи. Однако же у нее был сын, в жилах которого текла кровь императора (моя) и который был, на секундочку, моим дедом.

И как я должен был поступить в этом случае?

Не говоря уж о всяких рассуждениях о причинно-следственной связи. Может, я сейчас каким-то решением исключу из истории самого себя? Или уже не исключу? Поди знай!

Беру слово:

– Госпожа Мостовская, примите наши соболезнования по поводу смерти вашего мужа, полковника Мостовского. Он погиб на поле брани как герой, и благодарное Отечество этого не забудет.

Ольга, следуя дворцовому протоколу, сделала книксен.

– Благодарю вас, ваше императорское величество!

Киваю.

– О вас хлопотал граф Мостовский.

– Я чрезвычайно ему благодарна за живейшее участие в судьбе моей семьи, государь.

Беру со стола папку с гербом.

– Госпожа Мостовская, по внимательном рассмотрении обстоятельства гибели вашего мужа и с опорой на решение Особой военно-титулярной комиссии, полковнику Мостовскому пожалован титул барона Российской империи, о чем будет сделана соответствующая запись в 5-й части Дворянской книги Московской губернии. Примите, баронесса, высочайшую грамоту на право наследования титула.

Ольга ошалело посмотрела на меня широко распахнутыми голубыми глазами, потом, опомнившись, сделала книксен и, склонив голову, приняла у меня гербовую папку. Я же продолжил:

– Примите также и пожалованный посмертно полковнику Мостовскому орден Святого Архистратига Михаила IV степени.

Приняв от меня коробку с орденом, прабабка спросила нерешительно:

– Нижайше благодарю, ваше императорское величество, но дозволено ли мне будет обратиться с просьбой?

– Слушаю вас, баронесса.

– Могу ли ходатайствовать о высочайшей милости, чтобы моего сына приняли в Звездный лицей?

– Да, баронесса, мы рассмотрели этот вопрос, и барон Мостовский уже зачислен в состав учеников этого лицея в один класс с графом Брасовым.

Ольга бросила на меня быстрый взгляд. Я кивнул.

– Пусть будут рядом. Думаю, что они подружатся.

Тут Ольга Кирилловна осторожно покосилась на Машу, а та, перехватив этот взгляд, холодно проговорила:

– Да, баронесса, я знаю. У нас с государем нет тайн друг от друга, в том числе и тайн личных. Но прошлое осталось в прошлом, не так ли?

Ошеломленная баронесса сделала книксен и склонила голову.

– Да, моя государыня.

– Мальчик знает об этом?

– Нет, моя государыня.

– И вы ему не скажете?

– Нет, моя государыня.

Императрица удовлетворенно кивнула.

– На том и порешим.

Что ж, легко быть великодушной, когда ты царица и прочих земель императрица. Впрочем, тут я категорически не прав, поскольку она легко может испортить всю оставшуюся жизнь кому угодно, включая меня самого, не то что бывшей любовнице мужа. Так что это воистину царская милость, учитывая обстоятельства.

Маша продолжила властно:

– Итак, юный Михаил записан в один класс с Георгием. Надеюсь, они поладят. Имеете ли вы еще просьбы, баронесса?

Я отметил, что Маша принципиально не назвала мальчика ни по титулу, ни по фамилии. Как, впрочем, и Георгия.

Ольга кивнула:

– Да, моя государыня.

– Говорите.

Баронесса обратилась ко мне:

– Ваше императорское величество, могу ли я просить о милости быть зачисленной в авиацию, в состав одного из женских экипажей бомбардировщиков «Илья Муромец»? Страстно хочу бомбить германцев.

Ну, что тут сказать. Это действительно вариант. В моей истории прабабка умерла от испанки в 1918 году, здесь же, может, все пойдет иначе. Да и пока лучше держать Ольгу Кирилловну подальше от Маши, нечего мозолить глаза императрице, которая в любой момент может сменить милость на гнев.

– Хорошо, я прикажу вас включить в личный состав 5-го женского императрицы Марии дальнебомбардировочного полка «Ангелы Богородицы» и присваиваю вам звание зауряд-прапорщика.

– Нижайше благодарю вас, ваше императорское величество!

– Что-то еще?

Ольга, после короткой паузы, ответила:

– Только одна просьба, ваше величество. Если со мной на войне что-то случится, то не оставьте Мишу без внимания.

Киваю.

– Да, конечно.

А Маша ставит точку в аудиенции:

– Воюйте спокойно, баронесса. Мальчик будет под присмотром. Я вам обещаю.

– Благодарю вас, моя государыня.