– Это весьма спорный вопрос, между нами говоря. Кто более законный – это смотря с какой колокольни смотреть. Ты же понимаешь, что у немалой части общества, особенно среди поборников старого уклада, разговоры о том, что ты узурпировал власть, силой заставив Николая отречься за себя и за сына, встречают очень серьезное понимание и поддержку. Особенно у тех, кого ты успел всячески обидеть и ущемить за год, а таких очень много, и большинство из них отнюдь не коров пасут. Они мечтают о передаче трона «законному императору» и о возврате «к старым добрым временам», что бы это все ни значило. И сейчас их позиции значительно усилятся, ведь ветвь Николая пополнилась еще одним наследником, причем нельзя исключать, что здоровым. А это очень важный аргумент.

Да, тут сложно возразить. Проблема.

– Я это прекрасно понимаю. Отречение Николая действительно никак не описано российскими законами. Равно как нигде не оговорена возможность отречения за сына. Моя власть в России незыблема, пока я популярен в армии и в народе. Но стоит популярности упасть, например, из-за результатов земельного передела, и разговоры о «законном императоре Алексее Втором» тут же усилятся. Только смею полагать, что сторонники старого уклада сильно ошибаются, надеясь, что разгромные для меня итоги выборов в Госдуму помогут им. Возможно, по итогам выборов действительно наберут силу всякие леваки, но вот только левакам этим, ну, или, по крайней мере, многим из них, император вовсе не нужен. Никакой не нужен – ни я, ни Алексей. И тут уже будет стоять вопрос не о персоналиях, а о сохранении института монархии как такового.

Ольга покачала головой:

– Не скажи, брат, не скажи. Больной и слабый Алексей устроит очень многих среди сильных мира сего. И не только в России, как ты понимаешь. В любом случае рождение мальчика у Аликс серьезно ослабляет твои позиции. Что ты намерен делать?

– А что ты предлагаешь? Пока я силен, мне опасаться нечего. Вдруг ослабну, так могу власть потерять так же, как потерял Ники. Хоть с мальчиком Николая, хоть без него. Как его назвали, кстати, не знаешь? А то «мальчик» да «мальчик», как будто он нам не родной. Племянник все-таки.

Великая княгиня язвительно ответила:

– Твоего «родного мальчика» назвали Николай. Теперь лозунг: «За Алексея и Николая» обретает двойной смысл, не так ли?

Я крякнул.

– Да уж. Аликс действительно настроена серьезно.

– Именно об этом я тебе битый час и говорю! Что ты намерен делать?

– Ничего пока. Они лишь инструменты, знамена, если угодно. Главное отслеживать тех, кто эти знамена поднимает. А это уже дело Имперской службы безопасности и Отдельного корпуса жандармов.

– То есть ты намерен сидеть и ждать?

Развожу руками.

– А что я могу сделать? Надеть на них железные маски и заточить в Петропавловской крепости? Так поздно, о них и так уже все знают. Более того, если с ними что-то случится, то это тяжкое проклятие ляжет на все мое правление, как это случилось с Борисом Годуновым, вне зависимости от того, отдавал ли он на самом деле приказ убить малолетнего царевича Дмитрия или нет.

Но Ольга была непреклонна.

– Я считаю, что бесноватую Аликс нужно изолировать. Она плохо влияет на Николая и воспитывает Алексея в духе его прав на престол. На твой престол. А сейчас еще начнет воспитывать в том же духе и Николая-младшего. Это опасная женщина. Роковая женщина для России! И я просто уверена, что она выкарабкается и мы все пожалеем об этом дне. И о том дне, когда ты отказался принимать меры.

Хмыкаю.

– Ну и как я ее изолирую?

Местоблюстительница Ромеи гнула свою линию.

– Пусть врачи признают ее сумасшедшей. Причем буйной. Это несложно устроить. Пусть сидит на каком-нибудь острове.

Качаю головой.

– Вот мне только не хватало своего узника замка Иф. Мне и так хватает головной боли с разговорами о близящемся конце света. Тем более что эти мистические бредни про нас с Машей находят среди недовольных живейший отклик. Только за пять месяцев по «Закону о преступлениях против священной особы государя императора и членов императорского дома» арестовано, если мне не изменяет память, триста шестнадцать человек только в России.

Ольга согласно кивнула.

– И в Ромее сорок шесть человек.

– Вот именно. И это только те, кто имел глупость явно попасться и много болтать в присутствии свидетелей или же был свидетелем такой болтовни, не остановил сам болтуна и не донес об этом. Нет, понятно, стройкам народного хозяйства нужны бесплатные рабочие руки, а каторга в четверть века для особо ярых болтунов станет весьма поучительным уроком для остальных любителей посплетничать на эту тему, но общая ситуация очень опасная, тем более в преддверии выборов и реального земельного передела. У нас очень суеверный народ, особенно крестьяне. Осенью ситуация ухудшится, а от любви до ненависти – один шаг, сама знаешь. Тем более пандемия «американки» усилит разговоры о близящемся конце света и о нашей с Машей роли в этом деле. А если толпе подбросить еще пороху разговорами о новых мучениках и «истинном царе», то достаточно будет просто чиркнуть спичкой. И кому чиркнуть, обязательно найдется!

– Зачем ты вообще назначил выборы?

– Пусть уж лучше осеннее недовольство выплеснется через выборы, чем через революцию. Пар из перегретого котла надо стравливать, а не ждать взрыва. К тому же я не могу исключать, что выборы придется отложить, если к осени пандемия «американки» захлестнет нас со всей силой. И раз уж мы заговорили о конце света и о престолонаследии, то я хочу просить тебя дать свое согласие войти в Регентский совет, если со мной что-нибудь случится и Маша станет правителем государства при малолетнем Александре Четвертом. Твой ум и твой практицизм весьма помогут Маше. И всей России в эти непростые времена.

Ольга помолчала, обдумывая услышанное, а затем хмуро проговорила:

– Хорошо, я даю свое согласие. Но любом случае, Мишкин, говорю это тебе со всей серьезностью: не вздумай погибнуть или как-то умереть хотя бы в ближайшие лет десять. Иначе я тебя из могилы достану, ты меня знаешь.

Тоже серьезно отвечаю:

– Знаю.

– Империи, точнее империям, нужно минимум десять, а лучше двадцать-тридцать лет стабильного уверенного развития, модернизации и всеобъемлющих реформ, и ты просто обязан выполнить свою миссию. Уверена, что Господь не случайно возложил корону на твою голову в один из самых острых моментов нашей истории.

Что тут возразишь? Особенно если знать то, как оно все должно было пойти, не появись я тут 27 февраля (11 марта) 1917 года.

– Спасибо, сестрёнка. И хочу тебя спросить на всякий случай. Не хочешь ли ты, если что, принять участие в государственном перевороте? Очень надо.

Та удивленно посмотрела мне в глаза.

– Что ты имеешь в виду?

Твердо смотрю ей в глаза.

– Я – правитель. И я обязан предусмотреть все. Дай Бог маленькому Александру здоровья, но если, не дай Боже, с ним что-то случится, то в случае моей гибели корона перейдет Павлу. Или Алексею, если так карта ляжет. Ты меня понимаешь?

Она помолчала.

– Поэтому ты хочешь внести изменения в порядок престолонаследия, установив норму про старшего из детей императора, имеющих право на престол?

Киваю.

– Да. Но я могу не успеть. И в этом случае Маша станет вдовствующей императрицей, сугубо церемониальной фигурой, потеряет корону и реальную власть. Переход короны Павлу или Алексею я намерен не допустить всеми средствами, которые есть в моем распоряжении.

– Как ты это планируешь осуществить?

– Если со мной что-то случится при указанном прискорбном раскладе, а изменения еще не будут официально проведены, то будет оглашено мое завещание и мои изменения в «Закон о порядке престолонаследия». Будет введен в действие особый протокол, и основные структуры – армия, МВД, спецслужбы и ключевые министерства, вроде Мининформа и МИДа, поддержат Машу. Как работает моя система, ты знаешь не понаслышке.

– Как работает система, я знаю. А не боишься, что таким образом начнется гражданская война?

– Боюсь.

– Уверена, что найдется немало тех, кто поставит на Павла или Алексея, и обвинит Машу в узурпации власти, и заявит, что законным императором является Павел Второй или тот же Алексей Второй.

Смотрю ей в глаза. Киваю.

– Да, немалый риск действительно существует. Но я надеюсь на то, что победит организованность, напор и сыграет свою роль популярность Маши. Передача власти, узурпация или государственный переворот – называть это можно как угодно – осуществится в течение часа-двух, еще до официального объявления о моей гибели. В Москве, Константинополе и Петрограде достаточно полков, в которых я уверен, включая Георгиевский и полки Дикой дивизии. Будут взяты под охрану и под фактический контроль ключевые объекты, включая телеграфную связь и радио. Мининформ распространит мое завещание и новости об изменении в «Законе о престолонаследии». Маша, как я надеюсь, все еще будет достаточно популярна в народе, чтобы сообщения о массовых митингах в поддержку ее императорского величества Виктории Первой и регента государства императрицы Марии Викторовны выглядели естественно. Вот ты сама, получив такую бумагу о моем завещании, кого бы поддержала – Павла, Алексея или Машу?

Ольга отпила вино и заметила:

– Знаешь, а я бы ее поддержала. Нет, не скажу, уж прости, что она мне во всем нравится, да и молода она слишком и неопытна для регента государства или настоящей самодержавной императрицы, но по сравнению с Павлом, Алексеем и прочей нашей малахольной родней я лучше поставлю на Машу. Империи срочно нужно обновление, и даже твоего обновления недостаточно. А уж ожидать обновление от Павла и прочих наших родственников вообще не приходится. Но повторюсь, Машу я бы поддержала только в самом крайнем случае, когда никакого другого варианта бы не оставалось. Пока я ставлю на тебя, уж прости за цинизм.

Киваю.

– Цинизм – наше все. А еще и упрямство.

– Ну, это наша фамильная черта, не так ли?

– Увы. Или к счастью? Как посмотреть. Конечно, рождение Александра делает этот план сугубо теоретическим. Что, откровенно говоря, меня несказанно радует.

– Меня тоже, уж поверь. Но, уж прости за прямоту, ты хочешь сказать, что просто ждал рождения наследника и не предпринимал меры, чтобы в случае твоей гибели трон не перешел к Павлу, а остался у Маши? Не верю. Год назад бы поверила, но сейчас не верю.

Пытаюсь уклониться от прямого ответа.

– К счастью, мы пережили этот опасный период, и теперь если, не дай Бог, со мной что-то случится, то Маша на законных основаниях станет правителем государства и возглавит Регентский совет при малолетнем императоре Александре Четвертом. В состав Регентского совета, к счастью, входишь и ты, так что в этом вопросе я на тебя надеюсь.

– Спасибо, Мишкин. Но ты увиливаешь от ответа на прямой вопрос. Если бы, не дай Бог, с тобой что случилось до сегодняшней радостной ночи, то трон перешел бы к Павлу?

В ответ могу лишь хмыкнуть:

– Дорогая сестрица, ты всегда была умнее нас всех. Разумеется, что уж тут скрывать, я предусматривал разные варианты. Но Павла и Алексея среди этих вариантов не было.

– То есть описанный тобой план государственного переворота уже существует, и он был готов быть приведен в действие в любой момент?

Киваю.

– Да.

Ее глаза сузились.

– Меня возмущает другое: почему я не была поставлена в известность об этом плане? Почему ты мне не рассказал?

– На самом деле, я тебе рассказал.

– Сегодня.

– Сегодня. Я не хотел тебя вмешивать в эту достаточно спорную, мягко говоря, историю, поскольку с точки зрения российских законов это действительно можно квалифицировать как участие в подготовке к государственному перевороту и насильственному свержению законной власти в лице императора Павла Второго. Для твоей же деятельности в Ромее это не имело существенного значения, поскольку в Ромее Маша законно была бы объявлена императрицей. Впрочем, ромейские законы ты и сама знаешь. В план посвящен очень узкий круг лиц, без которых его осуществление станет решительно невозможным.

Она качает головой. Мои увертки не проходят.

– Тогда почему ты мне вообще рассказал? С рождением Александра этот план почти теряет свою актуальность!

Примирительно поднимаю руки.

– Не обижайся, сестрёнка. Маша тоже об этом плане узнала не сразу. И тоже сильно злилась на меня, что я за ее спиной составляю какие-то планы с ее участием и фактически делаю ее вождем государственного переворота. Если бы со мной что-то случилось, то, где бы ты ни находилась, в течение часа тебе бы вручили конверт с личным письмом от меня, планом и заверенной копией моего завещания.

Местоблюстительница Ромеи хмуро смотрела мне в глаза. Наконец, выдала свой вердикт:

– Не знаю, как тебя лучше обозвать – лицемерный циник или циничный лицемер?

Поднимаю бокал:

– Христос воскресе, сестрёнка!

Ольга ответным жестом чокнулась бокалом со мной.

– Воистину воскресе! Здоровье новорожденных и молодой мамы!