Утром я подскакиваю на кровати с криком «тринадцатый город». Настя уже ушла, Андрей чешет трёхсуточную щетину и тоже выбегает, помахивая портфелем. Я допиваю «мартини» из горлышка бутылки, стоящей на тумбочке, и иду в душ. Протираясь мочалкой, которая пахнет Настей, я вдруг замираю. Я не помню, как вчера надевал презерватив. Под прохладным душем неожиданно становится очень жарко и душно. Я помню как завершил путешествие на край ночи, но не помню, чтобы меня сдерживала прочная розовая резинка с ароматом сакуры. Я буквально выбегаю из ванны и бросаюсь в комнату. Три индивидуальные упаковки с презервативами лежат нераспечатанные, как и моя любимая одноклассница после выпускного.
Я падаю на кровать. Вот и доигрался. Я всегда в глубине души знал, что пьяный секс с нелюбимыми женщинами приведёт меня к наполовину застеклённой двери в поликлинике с надписью «залёт». Больное творческое воображение уже рисует прибывающих на свадьбу родственников Насти с Могилёвщины. Мне мерещатся разговоры в стиле сериала «Сваты» и такие же деревенские предки Насти, а также бледные лица моих родителей. Я представляю их шок: вместо симпатичной и начитанной Ирки в дом приходит бывший чемпион района по вольной борьбе и пекарь с фабрики «Бильбао» Анастасия Викторовна Разумок.
Трясущимися руками беру телефон. Он разряжен, я нервно втыкаю зарядное в розетку и жду, пока он включится. Я сижу почти голый, а телефон долго тупит. Наконец набираю Настю.
– Проспался, алкоголик? – ржёт она в трубку. На заднем фоне тоже слышно хихиканье. – Что там у тебя, у меня тесто ждёт.
– Настя, слушай, – я пытаюсь сохранить спокойствие в голосе,
кажется, я вчера не использовал защиту.
Опять смех.
– Конечно не использовал, дурачок. Охал так, что я думала, тебя сейчас удар хватит. Ладно, повезло тебе вчера, короче. Я как раз позицию меняла и слезла, а ты и выстрелил. Промычал что-то и заснул. Ну и я отрубилась. Давай, пока.
Я молча сбрасываю вызов. Пронесло не то слово. Можно сказать, я выпрыгнул с последним парашютом из горящего самолета. Тут же телефон звонит опять. Я не глядя отвечаю:
– Ага, мы всё-таки доигрались!
На той стороне повисает молчание. Я смотрю на входящий звонок и вижу «Михаил «Знамяньюс».
– Дружище, я не понимаю, что ты, чёрт побери, такое несёшь? – раздаётся насмешливый голос Мишки, ой, Михаила Иваныча. – Как дела, бухарик?
– Ну почему сразу бухарик? Наслаждаюсь фрилансом. Блин, только вспомнил, что мне сегодня лонгрид писать и приступить я должен был два часа назад.
– Не парься, старик, возможно скоро никаких лонгридов писать не придётся.
Меня опять прошибает пот. Миха работает т а м, в государственном СМИ, и инсайды у него оперативнее собственно событий.
– Что случилось?
– Хочу поприветствовать кандидата в депутаты Палаты представителей от 96-го Чкаловского округа Клименкова Анатолия Борисовича!
Я ничего не понимаю.
– Слушай, старик, хватит бухать! Тебя выдвинули в кандидаты на предстоящие выборы. В роли альтернативного кандидата без альтернативы, если ты понимаешь, о чём я. Ну, чтобы оппозиция не бойкотировала процесс и не заявила о монопольном положении кандидатов «от власти».
До меня начинает доходить. Эту схему я знаю. Я буду этаким зицдепутатом, займу «центристскую» позицию, буду всех критиковать, а потом благополучно солью выборы в пользу назначенного властью кандидата. Создам видимость существования «нормальной оппозиции, у которой были шансы победить, но увы…».
– Да ты погоди отказываться. Дай-ка свой адрес, я приеду.
Миша брезгливо оглядывает помещение и просит тапочки. Наверное, в комнатах стоит перегар, которого я не чувствую. Я веду гостя на кухню, приоткрываю форточку, ставлю чайник. Он отодвигает пустые и наполовину пустые бутылки и достаёт папку с документами.
– По твоему округу из «провластных» выдвигается Арина Арно…
Я тут же начинаю кашлять:
– Что?! Кто?! Эта… представительница службы протокола? Я думал она ещё ходит в школу.
– Как раз окончила. Шучу. Ей вообще-то 22 года, а в депутаты можно баллотироваться с 21. Решение она принимала сама, наверху его одобрили.
– Господи, Миша, что вы делаете со страной?
Собеседник пожимает плечами:
– А что не так? Ты же первый верещал, что геронтократы захватили власть и молодежи не дают дорогу.
– Так я нас имел в виду, тридцатилетних! У нас уже есть какой-никакой опыт. А у неё что – опыт изящного дефиле и хлопания в ладоши на хоккее?
– Молодец! Быстро схватываешь. Заготовка для речи к дебатам у тебя уже есть.
– Я ещё ни на что не соглашался.
– Это мы сейчас исправим. Во-первых, тебя оформят штатным редактором к нам на «Трансельмаш», на совместное предприятие, задним числом. Скажем, точно на следующий день после увольнения с «Меридиана». С ФСЗН мы утрясём. На заводе работает больше двух тысяч человек и тебя выдвинут на общем собрании. То есть ты сразу получаешь официальное место работы без прерывания трудового стажа и кандидатское удостоверение.
Я молчу и потягиваю пиво.
– За эту в общем-то непыльную работёнку ты в течение трёх ближайших месяцев будешь получать по 2 000 долларов.
Бутылка зависает у меня во рту.
– Сколько-сколько?!
– Ты не ослышался. За фиктивную кандидатуру мы заплатим тебе 6 000 баксов, аналогично зарплате депутата «палатки». Поправишь материальное положение, – Миха косится на моё дешёвое пиво, – съедешь обратно в Новую Боровую.
– Это, конечно, очень заманчиво, но я боюсь, что моя репутация после всего этого мероприятия окончательно упадёт на дно.
– А сейчас она где? Ты в блэклистах всех СМИ. Но твоя принципиальная позиция не осталась незамеченной, равно как и регулярные посты в Facebook. Кстати, в этом отношении тебя будет легко продвинуть рекламой. У тебя не мёртвый и свежесозданный аккаунт, а регулярно выплёвывающая порцию критики в отношении власти и оппозиции страничка. В деле с «Инсургентой» ты повёл себя как настоящий журналист, ты был на самой вершине. Да, дело замяли, выставили поверхностным болваном, но люди помнят тебя как честного и открытого человека. Ты, можно сказать, жертва системы. Вот что все помнят. И логично, что ты попытаешься дать ей отпор.
– Ошибаешься! В первую очередь все поймут, что я продался властям от безысходности и меня выдвинул государственный завод. И вообще в честные выборы никто не верит.
– Завод, вообще-то, совместный, белорусско-китайский. Тебе поверят. Ты не какая-то выскочка или «безработный», или «мама в декрете». Ты солидный журналист с решительной позицией и стабильной критикой власти. Мы тебя вообще не ограничиваем в высказываниях, программе и риторике. Говори, что хочешь, доноси позицию. Завоевывай сторонников и возглавляй движение масс, так сказать.
– Всё это полный бред. Эти ваши выборы-перевыборы, на которые никто не ходит, и кандидаты, которых никто не слушает.
– Ты знаешь, у кандидата есть несколько неочевидных преимуществ перед простыми смертными.
– Бесплатное зрительское место на «Дожинках» или дополнительный вес багажа при полётах «Белавиа»?
– Гораздо лучше, – с этими словами Миша достаёт телефон и показывает снимок какой-то афиши. Я прищуриваюсь, потом округляю глаза и выхватываю телефон из рук, увеличивая изображение.
– Я подумал, тебе как журналисту будет интересно. Эх, чего уж там! Дадим тебе инициативную группу, штаб. Возглавит его несравненная Марина Мескалина, моя зам.
Я тупо молчу и аккуратно кладу телефон, не сводя с него глаз. Дело в том, что там заявлен концерт группы «Гражданская оборона-2» во главе с Игорем Федоровичем Летовым.
Я смотрю поочередно в уставшие Андрюхины глаза цвета пуэрториканского кофе и равнодушные Настины цвета позднего октябрьского неба. Я прокашливаюсь, давая понять всю важность момента, и важно произношу:
– Я иду в депутаты.
Андрей хватается за сердце, а Настюха обречённо произносит:
– Всё. Он подсел на наркотики.
Я достаю телефон и включаю его на полную громкость. Если вы живёте в Беларуси, то записывать разговоры с представителями власти как-то само собой входит в привычку. Либо это будет эксклюзив для телеграм-канала, либо не имеющее юридической силы доказательство для следственного комитета.
Мой лучший друг и моя подруга слушают наш с Михой диалог. Я в основном наблюдаю за их реакцией и отхлёбываю пивко. Настя ожидаемо реагирует на величину заработка в месяц и поднимает на меня глаза. Теперь я не кажусь ей таким уж неудачником. Андрей предсказуемо оживляется после паузы на записи, во время которой Миша показывал мне афишу.
– Это какой-то прикол? Кавер-группа во главе с однофамильцем?
– Я же сказал – у кандидатов есть неочевидные преимущества. На концерт Джениса или Курта я тебя провести не смогу, уровень не тот, но к некоторым ребятам – вэлкаме.
– Миша, что происходит?
– Обычный концерт Егора Летова. Ты же вроде как знаком с творчеством? Вот, сможешь пообщаться вживую.
– Какое на хрен вживую? Ничего что мужик умер больше десяти лет назад, когда ему было чуть за сорок?
– Рок-звёзды так просто не умирают. Большинство рок-звёзд после смерти попадает в Беларусь.
– Это как?
– Не знаю, не я же это придумал. Просто однажды они вдруг оказываются в каком-то незнакомом, но важном для них месте и ничего не понимают. Их нахожу я или кто-то из охраны, и отводит в гримёрку. Там они и живут, а когда приходит время, как правило раз в месяц, дают концерты в секретном зале Совета.
– И ты, что же, вживую видел?
– А как же! Я Игоря Федоровича большой поклонник. Помнишь это: «гордая свеча погасла, новой так и не зажглось»?
– Сумасшествие какое-то. А ты можешь меня так просто провести?
– Сколько раз повторять? Только для кандидатов в «палатку»! Так ты как, согласен?
Я выключаю запись. Смотрю на своих друзей.
– Что скажете, ребятки? Есть смысл в депутаты идти?
Первой оживляется Настюха:
– Конечно, соглашайся! Такие деньги, ох, такие деньги, мать моя новозеландский сурок.
Андрюха более прагматичен:
– Ты всё правильно возражаешь. Раскусят тебя сразу же, как пить дать. Сразу ведь ясно, что финансов на свою кампанию у тебя быть не может, значит, кто-то даёт. Раз власти никак на тебя не реагируют и ты про Европу ничего не говоришь, получается, сами власти и дают. Вот и выходит, что кандидат ты фиктивный. Попадёшь под пресс оппозиции, я тебя защитить не смогу.
– Да и плевать, – вступает Настюха. – Это ж шесть штук за три месяца, да ещё и концерты халявные.
– Если только ты вдруг не веришь в возможность победы над Ариной Арно и выхода в «палатку» по-настоящему, – пристально глядя на меня, спрашивает Андрей.
Веры у меня хоть отбавляй. Я охотнее поверю, что верблюд пройдёт сквозь игольное ушко, нежели что я попаду в депутаты. Но ведь целых два концерта с умершими звёздами. Не теми звёздами, что несут ложный аромат красной икры как сухарики на полке в магазине у дома, а реальными и чумовыми. Поговорить с самим Летовым!
– Андрей, ты должен будешь мне помогать.
– С чем?
– С правовой защитой. Вдруг со мной захотят что-то сделать.
– Боюсь, в этом случае я уже ничем не смогу помочь. Так ты не веришь в возможность реальной победы?
– Пока как-то не очень. Может время не пришло?
– Ты должен верить. Вопреки всему и несмотря ни на что. Я думаю, если соглашаться, то только для того, чтобы играть по-настоящему. Это и народ почувствует, и начальники твои довольны будут. А когда, то есть, если тебя не изберут, ты всегда сможешь вывести людей на улицу. И выиграешь вообще вдвойне. Станешь абсолютным любимцем и правдорубом.
Этой ночью я практически не спал.
Я сижу на одном из двадцати стульев в кабинете Миши. Его кабинет больше, чем две комнаты с кухней в Андрюхиной квартире. Миха очень рад моему решению. На столе уже лежит готовый приказ о моём приёме на работу, с датой, проставленной задним числом. Откуда-то из недр административного корпуса спешит к своему начальнику Марина Мескалина. Я помню её статьи в центристской некогда «Белорусской бизнес-газете». Хороший слог, минимум эмоций. У меня обычно в статьях всё наоборот. Спешно бегут по цехам сотрудники идеологического отдела, созывая коллектив на выдвижение.
Миха достаёт из нижней шуфлядки конверт и передаёт его мне.
– Здесь аванс.
Я не пересчитываю. В таких делах если всё до сих пор идёт хорошо, удачу лучше не пугать. Кто-то робко стучится в дверь и вот в неё входит невысокая, ладненькая, темноволосая и невероятно смущённая Мишина зам.
– Очень рада с вами познакомиться, Анатолий! – она протягивает детскую холодную узенькую ладошку и я окучиваю её своей теплой тонкопальцевой лапой.
– Взаимно, Марина. Давайте сразу на «ты»?
– Конечно, давайте, ой, то есть, давай.
Миша предлагает садиться и вкратце повторяет то, что говорил мне, добавляя новые детали. Избирательную кампанию проводим спокойно и доброжелательно. Позицию занимаем центристскую, то есть критикуем и власть, и оппозицию. Призываем молодёжь идти на выборы. Пенсионеров внимательно слушаем и обещаем не менять курс, но улучшать их соцобеспечение и повышать размер пенсий. На провокации оппозиционеров не поддаёмся. Меня выдвинул коллектив завода и дело с концом. Связь с Мишей нужно поддерживать регулярно и докладывать обо всём. Марина должна стать моей правой рукой. На всё отвечать с улыбкой и тонко шутить.
Вчера вечером я скачал из Интернета несколько готовых речей. В частности, речь Цукерберга перед выпускникам Гарварда, речь Эрдогана во время объявления в стране чрезвычайного положения и речь Джобса перед бакалаврами Стэнфордского университета. Вечером я кое-как состряпал собственное выступление и распечатал на старом Андрюхином принтере. За эти несколько часов листочки порядком помялись и уже не кажутся моими ступеньками к вершине политической карьеры. Пока Миша о чём-то беседует с Мариной, я понимаю, что придётся импровизировать.
Раздаётся звонок. Секретарь сообщает, что коллектив собрался в актовом зале. Вообще, «Трансельмаш» – хороший, современный, модернизированный завод. Это заметно даже пока идёшь по коридорам. Всюду ровный свет светодиодных ламп и запах свежепокрашенных стен. Мы идём какими-то запутанными дорогами и наконец резко выходим на сцену актового зала, на котором торчит неизменное пианино «Беларусь» и угрюмо нависают тёмно-бордовые занавески с лозунгом «За сильную и процветающую!». По залу проносится недовольный гул. Я понимаю работников – их оторвали от дел ради очередной обязаловки, да ещё и «политики» в которую они стараются не лезть.
Миша начинает свою агитационную проповедь голосом заправского комсомольца. Про то, как важно ходить выборы и иметь возможность выбирать из нескольких вариантов. Про демократию и права человека. Про социальное государство и то, какой замечательный завод оно построило. Про заботу о детях и экономическую стабильность. Миха умеет красиво постелить, но после него мне становится как-то совестно выдвигать свою кандидатуру. Однако перед глазами у меня мелькает сумма 6 000 долларов США и лицо Арины Арно. Она не супер-красавица, а лицо у неё такое, словно кто-то вдавил кулаком по комку из теста и так и оставил. Типичная девочка-андрогин. Или, если угодно, нечто среднее между «ой, какой симпатичный мальчик» и «ой, какая не очень девочка». Сейчас такие в моде во всем мире. Помогают сильным мира сего скрывать их гомосексуальные наклонности.
– Анатолий? – вопросительно говорит мне Миша.
Я выскакиваю из омута своих мыслей. Оказывается, официальная речь закончилась и теперь ждут меня. У многих включены телефоны. Я смущённо кашляю и нервно собираю листки с речью. В зале слышны басовитые смешки.
– Дорогие коллеги! Сотрудники завода «Трансельмаш». К вам обращаюсь я.
На меня нападает ступор. Буквы начинают расползаться в разные стороны, как стайка испуганных тараканов. Я их тоже боюсь и комкаю бумажки. Оглядываю притихший зал.
– А вообще знаете что, господа избиратели, давайте начистоту. Я вам ничего обещать не буду. Ни честных выборов, ни защиты прав, ни заработной платы по штуке каждому, ни даже вхождения в состав ЕС. Вот вы часто говорите: «я в политику не лезу». И вроде как даже гордитесь этим. Но если долго не лезть в политику, со временем она начинает лезть в тебя. Так произошло в моём случае. Я знаю, что у нас в стране много честных и умных людей. Но их принуждают выбирать из одного из двух лагерей – или ты «за» власть, или против неё. В первом случае ты «застабил», продался и всё такое, а во втором – оппозиционер и «пятая колонна». Вы наверняка читали или слышали о моём материале про вакцину «Инсургента», которой травили ваших детей. В итоге я оказался вне лагеря «за», но меня не приняли и в лагерь тех кто «против», потому что я посылал и тех, и других. Думаю и среди вас немало таких, для кого правда лежит где-то посерединке между полярными мнениями колумнистов «Белньюс» и «Партии-98». И я хочу, с вашей помощью, показать остальным, что в стране есть не только чёрное и белое, а масса полутонов. Что полутона важны и они присущи большинству современных избирателей и просто граждан своей страны. Мы хотим быть услышанными всеми, мы хотим перемен.
Я замолкаю. Слышно как кто-то то ли пердит, то ли шаркает стулом. И вдруг зал обрушивается на меня волной аплодисментов. Начинают средние ряды, за ними встают задние, а потом поспешно прячут в карманы телефоны и те, кто сидел спереди. Я машинально заталкиваю ладонь за ремень и правой рукой прошу всех успокоиться.
– Это ещё не всё, сограждане! Учитывая, что государство базируется на общественном договоре, а в нашем с вами случае он носит гипертрофированный характер, предлагаю заявить о некоторых неизменных правах. Во-первых, снижение тарифов на ЖКХ и проезд в общественном транспорте. Второе – полностью бесплатная медицина и страхование от несчастных случаев. Затем – местное самоуправление на предприятиях, участие рабочих в распределении капитала. Либерализация СМИ. Налог на богатство. Снижение пенсионного возраста. Равноправие полов. Эвтаназия по желанию. И так далее и тому подобное.
Зал снова наполняется криками и хлопками. Мне это начинает нравиться. Я смотрю на президиум. Вижу бледное лицо директора, огненно-красное Миши и факелы глаз Марины. Она даже слегка приоткрыла рот. Я снова повелительно взмахиваю рукой.
– Нас обвинят в популизме. Легко обвинять, когда не пускаешь во власть и не даёшь ничего сделать для людей, для своего народа, для своей страны. Пусть так, пусть не пускают! Мы запустим общественное движение, которое будет жить и после выборов, вне зависимости от их результата. Для всех умных и неравнодушных людей. И называться оно будет…
Я лихорадочно начинаю шарить глазами вокруг. Название-то я и не придумал. Как его назвать?! Марина, стол, президиум, мануфактура, «Самсунг», «Победа». Взгляд мой падает к ножкам пианино.
– «Белый аист»! – ору я в полной тишине.
Спасительная бутылка вина оказалась кстати и на этот раз. Я ослабляю и без того довольно хилый воротник.
Когда я несколько прихожу в себя, то вижу как мне жмёт руку по-прежнему бледный директор, мелькают вспышки фотокамер, а зал скандирует:
– Кли-мен-ков! Кли-мен-ков!
О проекте
О подписке