Глава 4

Наконец-то заканчивается этот долгий день, вымотавший всех нас до изнеможения. Чем ближе к вечеру, тем все больше кажется, что ни этот самый вечер, ни тем более ночь никогда не наступят.

Подлетное время до целей стало совсем небольшим, так что даже во время простого полета возможности хоть немного сбросить напряжение в измученных мышцах и нервах не было. И не только пилотам. Штурманы крутились, словно белки в том самом пресловутом колесе, работали не покладая рук, метались от штурманского стола к окошку с прицельной визирной линией, где ненадолго залипали и тут же возвращались обратно за стол к своим расчетам. Стрелки-наблюдатели не отрывались от своих пулеметов, до рези в глазах всматривались в небо, в горизонт, вниз, на землю. Все ждали атак турецкой авиации, оттого и не расслаблялись…

Взлетали, отрабатывали бомбами или горючей смесью по назначенным целям и возвращались к транспортам обеспечения.

Во время загрузки наступал короткий момент благословенного отдыха, когда можно было снять с педалей подрагивающие от нагрузки ноги, отпустить штурвал, уронить тяжелые руки на колени и на какое-то время просто отключиться. Закрыть сухие, уставшие от напряжения глаза, вытереть тыльной стороной ладони выступающие при этом невольные слезы, съехать немножко вниз и вперед в своем кресле, отрешиться от гула моторов снаружи кабины, от практически неразличимого плеска волны о поплавки, от скрипа натянутых швартовочных канатов, от возни матросов, обеспечивающих загрузку и, когда нужно, дозаправку под непосредственным руководством и участием нашего бортинженера…

Да, можно было расслабиться. Казалось бы… Но приходилось вставать и контролировать процесс загрузки и заправки. Личный контроль никто не отменял. Да и самому же потом в небе спокойнее будет. Разъездной катер подходил к самолету точно в тот момент, когда механики заканчивали свои работы, а аппарат был готов к вылету. Дежурный офицер передавал пакет с новым заданием и откланивался. Что сказать? Генерал Каульбарс работал эффективно и успевал за всем присматривать и вовремя отдавать распоряжения. И даже о кормежке экипажей не забыл – камбузы кораблей обеспечения радовали горячей пищей, а катера ее развозили.

Правда, принимать ее приходилось тут же, в самолете, рассевшись на чехлах в грузовой кабине, торопясь вернуть использованную посуду на борт катера.

И вновь поднимались в воздух. Летели через горький, едкий дым горящего города. Через кислую вонь сгоревшей взрывчатки разбомбленных заводов, надолго оставлявшую во рту привкус хозяйственного мыла. И даже над Мраморным морем небо уже не было чистым и светло-прозрачным. Бомбили батареи Нагары с нашей стороны пролива, чтобы поддержать пробивающиеся к Чанаккале боевые корабли эскадры Эбергарда. Разбивали сначала тяжелыми бомбами перекрытия укреплений и завершали работу сбросом горючей смеси на разбитые позиции.

Работала вся наша бомбардировочная авиация, все три эскадрильи Шидловского, плюсом к ним несколько новейших самолетов Сикорского, в которых воплотили последние мои «разработки».

И в завершение дня, перед самым наступлением ночи поступила новая задача – всем нашим «Муромцам» пришлось отработать бомбами и смесью по крепко засевшим в обороне частям турецкой армии. После высадки части нашего десанта на турецком побережье Черного моря при активной поддержке корабельной артиллерии батареи и позиции неприятеля были взяты с ходу, а противник отброшен. Десант не задержался и «на плечах отступающего неприятеля» продолжил движение к городу, где и ввязался в новое сражение. На городской окраине турки оказались зажаты между двух огней, да еще и с моря по ним со всей ненавистью лупила вся корабельная артиллерия. Ну и мы, конечно, постарались. Добавили огонька…

И вот наконец-то этот безумный день сменился ночью. Как-то резко, вдруг, наступила темнота. Благословенная для нас. Да вообще для всех, потому что не только мы одни вымотались до чертиков.

И возвращаться нам пришлось в этой темноте. Садились на воду по освещенной прожекторами «дорожке», подруливали к транспортам, шли к ним «на огонек», так сказать. На подходе глушили моторы и дальше шли на одной лишь инерции. Ветра-то нет, штиль. Швартовались и сразу же отключались, засыпали тут же, на рабочих местах, в креслах и на полу, порой даже не успевая бросить под голову туго скатанный брезентовый чехол. Засыпали и не обращали никакого внимания на ходящих буквально по нашим головам механиков, на дозаправку и обслуживание моторов, на шумы и стуки в кабинах, на качку, в конце-то концов. Просыпались периодически и тут же вновь засыпали под непрерывную канонаду корабельной артиллерии по пехотным частям турецкой армии. Но измученный за последние дни организм отключался лишь на какое-то время, забывался в тревожном сне и тут же сбрасывал с себя сонное оцепенение, чтобы в следующее же мгновение вновь ухнуть в глубокую пропасть. Так что вроде бы и спали без задних ног, а в то же время и нет.

Правда, так сразу засыпали далеко не все. Командирскую работу, как и работу инженера, никто не отменял. Нужно было отчитаться за день перед Каульбарсом, отметить ему же всех отличившихся, передать штабистам использованные фотопластины и получить новые, проконтролировать послеполетные работы и подготовку самолета к последующим вылетам. Это еще стрелкам сегодня повезло – пострелять не пришлось. Поэтому и пулеметы не нужно было чистить и набивать ленты.

А город взяли утром. Ночью даже мы хорошо слышали доносящиеся с передовой выстрелы и взрывы, видели зарево от пожаров. Наши два транспорта обеспечения, несмотря на практически непрерывную работу по обслуживанию техники, умудрились подойти за вчерашний день к городу и уже в стремительно накатывающих на истерзанную землю сумерках остановились на внешнем рейде Константинополя, как раз на виду лежащей на боку туши «Гебена». И потому-то каждый раз после очередного вылета нам было все проще и проще возвращаться «на базу». Проще и ближе.

А мне, несмотря на усталость, так и не удалось выспаться. Почему-то, как только закрывал глаза, так сразу чудился в плеске волн скрип лодочных уключин. А ну как заснешь, а в это время нас начнут какие-нибудь янычары атаковать? Подплывут тихонечко на лодке под покровом ночи (а южные ночи темные – в двух шагах ничего не различишь, особенно когда небо дымом затянуто и луна через этот дым еле-еле пробивается своим бледным светом), перережут лётный и технический состав, пожгут самолеты вместе с нашими сонными или уже безжизненными тушками, и хана. Так что, несмотря на выставленный многочисленный караул из состава лётных экипажей и вахты транспортов, мне все равно не спалось.

Но не все были такими же мнительными и осторожными, как я. Экипаж дрых без задних ног. Даже казачьи души в лице Игната и Семена страха не ведали и сопели себе спокойно в две дырки на жестком фанерном полу «Муромца», словно находились сейчас дома и нежились на пуховой перине под мягким родным бочком. Изредка просыпались, вслушивались в громыхающую ночь, сверкали коротко блеском открытых глаз и снова засыпали, убедившись в отсутствии непосредственной опасности.

И лишь когда снаружи что-то развиднелось, тогда и я провалился в крепкий сон. Словно одним махом в яму ухнул. Отключился.

Поспать так и не удалось.

Вот как раз в тот момент, когда я наконец-то успокоился и расслабился, меня и вызвали через вестового на совещание к командующему. Пришлось продирать глаза, кляня свои ночные страхи, срочно приходить в себя и добираться до флагмана на посыльном катере.

Удивился, когда сумел прочитать на его корме короткое название, к какому именно кораблю приписан этот катер. Когда это «Евстафий» успел из Дарданелл вернуться? Вчера же самолично наблюдал его сверху во главе нашей эскадры, он в числе прочих усиленно обстреливал батареи пролива, высаживал катера с десантом. И вот он уже здесь. Сейчас все новости и узнаем.

Поднялся по спущенному трапу на борт мимо вахтенного помощника с матросами, козырнул в ответ, проследовал за вестовым в знакомую кают-компанию, поприветствовал собравшихся командиров экипажей. Представляться не потребовалось – вокруг только свои, авиаторы, давно знакомые лица. А буквально сразу за мной подтянулись и остальные командиры самолетов. Пока была такая возможность – сразу, как вошел, так и осмотрелся.

Кроме нас, авиаторов, присутствует несколько старших офицеров корабля, правда, сидят они отдельно от нас, своей тесной группой. Содружество, маму иху, родов войск, чтоб вас всех поперек колена! Боевое братство, называется! Нет что бы вперемешку сесть. Хотя что-то сдвинулось в лучшую сторону после вчерашних событий. Теперь хоть смотрят на нас спокойно и даже благожелательно, без снисходительных, хоть и тщательно скрываемых усмешек, как недавно. Вот ведь! После постановки задачи на флагмане и пары суток не прошло, а насколько отношение к нам поменялось. К нам и к нашей работе. Если раньше офицеры Черноморского флота смотрели на авиацию как на некую любопытную причуду или, в крайнем случае, как на какую-то непонятную пока вспомогательную помощь в виде воздушной разведки, то вчера мы всем доказали, что авиация отныне представляет грозную и неотвратимую силу, с которой обязательно следует считаться. И непременно учитывать ее в предстоящих военных раскладах…

Осмотрелся, пробираться в первые ряды не стал, увидел махнувшего мне рукой товарища и компаньона, пошел к нему. Уселся тут же на свободное место рядом с ним, с Игорем Ивановичем Сикорским, поздоровался вполголоса, собрался было полюбопытствовать о его вчерашней работе, но не успел с этим. Матросик подошедший помешал, сверкающий серебром поднос протянул. Я подхватил с подноса стакан горячего чая в блестящем, начищенном подстаканнике, оглянулся, как мне показалось, незаметно. Все с чаем, не я один такой исключительный. Поднес стакан к губам, с удовольствием втянул в себя вкусный терпкий аромат, осторожно сделал первый малюсенький глоточек. Горячо же. Ах, как хорошо! Даже резь в глазах пропала. Ну, какие теперь могут быть вопросы? Сначала чай!

Вот за что я люблю флотских, так это за дисциплину и порядок. Мы с утра небритые, заросшие щетиной, даже еще не позавтракавшие, а здесь салон сияет белоснежными скатертями, воздух свежий, гарью пожаров не порченный. Из распахнутых иллюминаторов и вливается, кстати. Неужели пожары в городе к утру утихли?

И чай. Крепкий, с кислой, бодрящей долькой лимона и сахаром.

С удовольствием все до донышка выпил. И приготовился кому-нибудь внимать. Обязательно ведь разговоры начнутся, пока начальства нет. Вон как после чая народ оживился, расслабился, зашебуршился. Угадал.

Александр Васильевич Каульбарс поднялся. Развернулся лицом к собравшимся, тихонько кашлянул, привлекая тем самым всеобщее внимание.

– Господа, пока ожидаем командующего, коротко выскажусь. Сначала то, что касается непосредственно моих подчиненных. Вам же, господа, – короткий поклон в сторону группы морских офицеров, – все скажет лично Андрей Августович. С вашего же разрешения я продолжу.

Александр Васильевич громко откашлялся в платок, сложил его, убрал в карман и оглядел нас внимательно. Каждого. Только после этого продолжил:

– Самым первым делом должен передать вам всем высочайшее одобрение ваших действий. Слаженная и эффективная работа авиации стала именно той гирей, которая перевесила чашу весов при сражении на нашу сторону. Благодарю вас всех за службу, господа офицеры!

Пришлось нам вставать и отвечать, как Уставом положено. А тут и двери в кают-компанию распахнулись, привлекая к себе общее внимание и от увиденного заставляя развернуться и вытянуться во фрунт, замереть.

Генерал Каульбарс команду подал, шагнул навстречу Николаю по проходу, отдал рапорт. Вслед за государем повторил команду «Вольно» и отступил чуть в сторону, освобождая проход и пропуская императора со свитой.

Его императорское величество собственной персоной пожаловал, в сопровождении великих князей Николая Николаевича и Александра Михайловича! Следом за ними Эбергард и Янушкевич. Удивило то, что двери сразу же закрылись, буквально отрезая идущую следом группу офицеров Генштаба и свиты. Впрочем, как я ни прислушивался, а никакого ропота за дверями не услышал. Только стулья громыхнули, и все. А мы, получается, избранные?

Выходит, не соврали слухи? Государь и впрямь прибыл в Крым. И лично решил участвовать в Босфорской операции? Так сказать, первым ступить на отвоеванную землю? И первым же посетить Святую Софию? Ладно, это не мое дело. А вот для чего я здесь? Если присутствие Каульбарса и Шидловского еще как-то объяснимо, не говоря о командующем Черноморским флотом, то я-то с командирами самолетов и старшими офицерами корабля здесь каким боком? И почему тогда нет командиров пехотных и казачьих частей в таком разе? Что было бы весьма справедливо… Или с ними чуть позже государь с князьями будут встречаться?

Тем временем Николай Второй прошел к столу, остановился, развернулся к нам лицом. Слева и на полшага позади встал Александр Михайлович, справа почти рядом – Николай Николаевич, оба на полголовы выше своего царствующего родича. Стоят рядышком, словно два стража по бокам.

– Господа, прошу садиться, – государь снял фуражку, присел к столу, подавая тем самым пример всем нам.

Сначала присели великие князья, следом Янушкевич, за ними командующий. Ну а потом остальные, и я в том числе. Это хорошо, что я с самого начала в сторонке держался, да к Сикорскому в его штатском платье на галерку подсел. Теперь меня и не видно ни царю, ни князьям. Не хочу лишний раз им на глаза попадаться, внимание присутствующих к себе привлекать, завистливые пересуды свитских за моей спиной возобновлять. Только-только все утихло…

А дальше было коротенькое поздравление в связи с одержанной победой, краткая сводка вчерашних героических и отныне точно исторических событий, высочайшее обещание не забыть об отличившихся и о последующем их награждении.

Упомянул государь и об отвлекающем маневре у Зонгудлака. На удивление, город был атакован нашими войсками и взят. Угольные склады захвачены в целости. Терцы не удержались и устремились к Анкаре, разрушая на своем пути турецкие коммуникации, наводя панику на окрестное население, оттягивая на себя внимание турецкого командования и его военные силы. Где они сейчас, насколько продвинулись в глубину турецкой территории, данных пока нет…

Коснулись и участия союзнических сил вчерашним днем.

К своей радости, услышал, что пролив Дарданеллы у Чанаккале намертво перекрыт нашими линейными кораблями «Иоанн Златоуст» и «Пантелеймон», при поддержке шести эскадренных миноносцев. И они не пропустят в Мраморное море корабли союзников ни под каким-либо надуманным предлогом. Знаем! Доказывай потом всем, что эта победа полностью наша, и была одержана силой только лишь русского оружия.

А нам сейчас ничьей поддержки не требуется, да и делать в Мраморном море союзникам пока нечего. Впрочем, они даже к Чанаккале никак не могут пробиться через плотный огонь турецких батарей. Это с нашей стороны турецкая оборона в Дарданеллах взломана, а с их – еще постараться нужно. Опять же минных полей в проливе никто не отменял.

Вот и опасаются союзники, осторожничают. Им вроде бы после последних событий и спешить сейчас особо не нужно. И лучше бы подождать, постоять в сторонке, пока русские все каштаны из огня повытаскивают, и прийти потом на все готовенькое. Но и медлить опасно, вдруг вообще эти русские обойдутся без союзнической помощи? Черчилль подобной оплеухи Кардену не простит…

Так что сейчас англичане вроде бы как ускоренными темпами стараются пробиться вперед и снять мины в проливе. «Флаг им в руки!»

Последняя фраза моя. Это я так мысленно подвел итоги всему услышанному.

Вторая половина совещания была посвящена нарезке новых задач по поддержке наших сухопутных частей и корректировке огня корабельной артиллерии с воздуха. В последнем будут в полной мере использоваться и самолеты Севастопольского авиаотряда. Три самолета вместе с летчиками как раз для подобных целей и находятся на борту транспорта сопровождения.

Возможно, «Муромцам» Шидловского придется помогать атакующей сербской армии, но это пока только предположение. И то лишь только в том случае, если царь Константин снова начнет затягивать и выжидать с отправкой своих войск на помощь сербам. Впрочем, вести о захвате Константинополя и проливов сегодня разлетятся по миру и заставят кое-кого принять правильные решения.