Глава 3

Пока никого не было, попробовал еще раз пошевелиться. Потянулся, аккуратно, буквально по миллиметру растягивая мышцы. Расслабился так же медленно. Пара вдохов-выдохов и еще попытка. Осторожно напрягся, прислушиваясь к каждому суставчику, к каждой косточке – не хрустнет ли? Не прострелит ли острой болью?

Тяжко было. Словно самую тугую резину пытаюсь растянуть. Это что, настолько у меня тело к подобным упражнениям не готово? Связки не работают, мышцы не отзываются. Тяжело напрягать то, что никогда не напрягалось. Тогда пробую по-другому. Шевельнул сначала левым, а потом и правым плечом, приподнял их, вытянул руки вперед и вверх, в пояснице тут же отозвалось и стрельнуло болью, но такой придавленной, что ли, как бы уже и застарелой, тягучей. Мол, болит, но уже подживает. Оттого и тянет. Пошевелился смелее, активнее подвигал руками и ногами. Несильно, сильно бы все равно не получилось. Никто не собирался снимать с меня лубки и шины. Про повязки я уже вообще молчу.

Опять окатило жаром. На лице пот выступил. Слизнул с верхней губы мелкие капельки. Почувствовал на языке соленый привкус. Воды моему организму явно не хватает!

Уцепил правой рукой ребро кровати, подтянул себя, перевалился на бок и опустил ноги на пол. Сел, прислушиваясь к себе. Вроде бы нормально. Голова немного закружилась, но сразу же и успокоилась. Я даже испугаться не успел. Ноги? Ну-у, кровь к ним сейчас прилила, ушибы явственно заныли, заболели, но тут же почти отпустило. С руками вообще все хорошо, шкурка горит, а болей нет.

Теперь хоть головой можно покрутить. А то все, что ранее сумел разглядеть, это наружная стена спальни с окошком. Где тут портрет? Это то, что в первую очередь осмотреть нужно.

Пусть окошко и было небольшим, но света через его кривые стеклышки проходило вполне достаточно, чтобы хорошо освещать всю спаленку. М-да, невеликая у меня комнатенка! Представил, как здесь летом жарко будет, если уже сейчас дышать нечем. Да еще и печурка топится…

А вот и портрет. С кровати все видно. Ну, почти все. Мелкие детали не смог разглядеть. Пришлось вставать. Ну а как иначе? Кто-то скажет, что шибко тороплюсь? Да ничуть. Мне вживаться в эту действительность поскорее нужно. А ноги…

Ноги уже почти и не болят! А то, что раны под бинтами зудят и ноют, так это нормально. Должны они зудеть и ныть. Значит, заживают. Больше двигаться буду, быстрее все заживет. Единственное, что беспокоит, это голова. Но и она сейчас повода к тревоге не дает. Поэтому осторожно и не спеша поднимаюсь… Правда, левой рукой при этом крепко в стойку балдахина вцепился. Так, на всякий случай. Встаю…

Шатнуло в сторону. Правая рука сама собой вверх рванулась, ухватилась за свисающий над головой край балдахина. Ткань натянулась, затрещала опасно, но выдержала. Зато пылью сверху осыпало всего с головы до ног. Тьху! Апчхи три раза!

Ух, как продрало всего. И кружение с чихом вылетело.

Даже повеселел. При чихании голова себя никак не проявила. Выходит, головокружение от того, что просто залежался? А боль была да сплыла? Запросто такое может быть! Я, конечно, не доктор и соответствующего образования и тем более опыта в лечении не имею, но и кое в чем тоже неплохо соображаю. Профессия обязывает. Обязывала, то есть. К тому же это мой организм, и кому, как не мне, понимать, что он хочет и что ему нужно.

Отпустил балдахин, отряхнулся от пыли. Наклоняться не стал, так, с груди ладошкой хлопья серые смахнул и на этом остановился. Сейчас вернется дядька, он старик с виду здоровый, пусть и занимается чисткой одежды своего подопечного. И кстати, почему тут столько пыли? Кто в этом доме обязан за чистотой следить, пыль эту самую убирать? Усмехнулся – распустились без меня, окаянные.

Это я так сам себе настроение поднимаю! Но вопрос и в самом деле серьезный. В этакой грязи жить? Нет, как-то не хочется.

Подошел поближе к стене. Доковылял, если называть вещи своими именами. И левой рукой так за стойку и придерживался все время. Благо, портрет почти рядом с кроватью висел. Да что портрет! Тут все рядом. Маловата у меня комнатенка, маловата, разгуляться негде.

В общем, остановился перед фотопортретом. Вгляделся. Нет, незнакомые мне лица. Никогда их не видел в той моей жизни. Выходит, не из первых мы в государстве. И не особы, приближенные к императору. Плохо? Отнюдь! Наоборот, это очень хорошо. Ни к чему на виду у всех маячить.

Ну, кто тут кто? Попробую угадать с первого раза. Да ладно, довольно хохмить! Понятно же все. Отец и мать это, больше некому. Сидят в креслах с высокими спинками за столом. То есть отец сидит, а мать у него за спиной стоит, одну руку на плечо положила. Бумаги разложены, пепельница, трубка, из которой легкий дымок идет…

Осмотр начал почему-то с мужчины. Вглядываюсь внимательно. Чуть удлиненный овал лица, пышные усы и бакенбарды, на лбу высокие залысины. Волосы кудрявые, с начесом на макушку. Там что, тоже маловато растительности? Или это мода такая?

Так, дальше. Волосы больше светлые, чем темные. Брови вот явно черные. Губ за пышными усами не разглядеть, бороды нет. Бакенбарды… Упоминал уже. Кроме того, что усы плавно в эти самые бакенбарды переходят. Прикольно, кстати, выглядит. Глаза… Обыкновенные глаза! Фотография черно-белая, поэтому без цвета. Но выразительные такие. Строгие! И мундир. Чей он, к какому роду войск принадлежит, не знаю. Как не разбираюсь и в звании. Но раз князь, то оно наверняка немалое. Может быть. Награды на груди, ленты какие-то, крест под стоячим воротом. Георгиевский? Похож. Кстати, еще и в этом нужно будет обязательно научиться разбираться.

Дальше смотрим. Родительница. Мать этого те… Нет, уже моя мать, привыкать пора к новой действительности.

Обыкновенная, как на мой взгляд. Не красавица, но и точно не простушка. Порода чувствуется во всем, в осанке, в гордо поднятом подбородке, во властном взгляде. Даже в спокойно лежащей на плече мужа руке. Вторую за веером не видно. Прическа интересная, локоны и кудри, ей очень идет. Лицо… Простое и симпатичное. Несмотря на строгость во взгляде, сразу располагающее к себе. Да ладно! Соврал, что не красавица. Еще какая красавица! Чем дольше всматриваюсь, тем сложнее взгляд отвести в сторону.

Сразу захотелось посмотреть на себя в зеркало. А я на кого из них похож? Оглядел спальню, нет здесь ничего, что смогло бы помочь мне удовлетворить свое любопытство. Не девичья спаленка, понятно.

Вздрогнул от скрипа, оглянулся на открывшуюся дверь, развернулся лицом к входящим.

В комнату медленно-медленно просунулся большой медный тазик с кувшином. Первым делом почему-то именно этот медный таз приковал мое внимание. Чем? Необычностью, наверное. Зачем мне натертый до блеска таз? Только потом заметил явно женские, но даже на вид очень крепкие руки, что его на весу удерживали. На этом необычности не закончились. Следом за руками просунулась большая, да что там большая, просто огромная грудь. Вплыла двумя полушариями, плотно обтянутая светло-серым платьем. Вплыла и продолжает вплывать, и заканчиваться не собирается. Я уже и шею вытянул, пытаясь в дверной проем заглянуть, когда же сама хозяйка появится. Даже шажок крохотный в направлении двери сделал. Не-осознанный такой, не самостоятельный.

Потом нога появилась, туго обтянутая в бедре платьем, перешагнула через порог. Да не нога перешагнула, а сама хозяйка всего этого великолепия! Лебедем вплыла в комнатенку, и та сразу же показалась тесной и маленькой. А я, к своему стыду, ощутил свою полную никчемность.

Женщина вошла, развернулась и остановилась, просто замерла при виде пустой кровати. Отлично было видно, как забеспокоилась, как обшарила взглядом спальню перед собой. Не нашла, само собой, медленно и неудержимо развернулась, как разворачиваются корабельные башни главного калибра, поймала меня в прицел, навелась и успокоилась. Но рассердилась, это тоже было сразу понятно. Зато я получил прекрасную возможность оглядеть хозяйку, все ее прелести! Сразу Некрасов вспомнился с его одой, воспевающей женщин в русских селениях.

– Николаша, а чего это ты с кровати вскочил?

Я даже и не сообразил, что вопрос этот в мою сторону прозвучал. Настолько был зачарован открывшимся мне видом. В дополнение ко всем ранее отмеченным прелестям добавилось круглое краснощекое лицо, как говорят, кровь с молоком, русые волосы, выбивающиеся на виске с одной стороны из-под белого платка, и ласковая улыбка, осветившая это лицо при виде меня.

– Зря Степан позволил тебе вставать, ой, зря!

Понятно. Строгость напускная и ничем мне не грозит.

– Да не позволял я ничего, – откуда-то из-за дверей тут же раздался виноватый голос дядьки. – Он сам!

– Сам, сам, – передразнила женщина. – А ты куда смотрел? Тебя зачем к нему приставили? Присматривать! А ты?

– А я за тобой ходил, – сделал еще одну вялую попытку оправдаться дядька. Понял, что проигрывает этот спор, и уже совсем тихо договорил: – И за завтраком.

– Сходил?

– Сходил, – так же обреченно-виновато ответил старик. – А то ты не видела! Вот же на подносике все!

– Ну и чего тогда в коридоре торчишь? Заходи. Мальчонка уже третий день во рту маковой росинки не держал. Оголодал, небось! А ведь ему поправляться нужно. Хотя, – женщина недовольно шевельнула плечом, – с таким лекарем еще попробуй поправиться.

– А чем я тебе не нравлюсь, женщина? – вот что-что, а голос доктора я не ожидал снова услышать. Ему-то что здесь нужно? Осмотрел, дело свое сделал и ступай на кухню. Дальше я без него справлюсь. Припомнились грязные жирные пальцы, тянущиеся к моему лицу… Бр-р! Передернул от омерзения плечами.

– Замерз, дитятко? – тут же всполошилась женщина. В два быстрых шага преодолела спальню, мягко уронила таз прямо на кровать, ногой откуда-то с другой стороны ложа подвинула табурет. Уже на него переставила таз, рядом на пол кувшин пристроила. И зловеще-ласково произнесла: – Иди-ка сюда.

Все! Сейчас будет надо мной издеваться! Оказаться в таких мощных руках как-то не очень хотелось. Она, похоже, почуяла причину моих сомнений, потому что тут же благодушно хмыкнула:

– Да не бойся ты, кормилица Марфа никогда тебе ничего плохого не пожелает! И не сделает. В отличие от кое-кого! – покосилась на как раз вошедшего в комнату с большим подносом дядьку. Или не на дядьку, потому что за ним в коридоре маячила фигура доктора.

– А я и не боюсь, – шагнул вперед.

– Вот и молодец. Иди сюда!

И тут же попал в загребущие женские руки. Был аккуратно, быстро и как-то незаметно даже умыт, так же споро вытерт полотенчиком, которое, оказывается, висело у нее на предплечье. А я и не заметил такой подробности.

Она же меня и покормила. Словно маленького усадила к себе на круглые мягкие колени и с ложечки (!) заставила выхлебать для начала плошку куриного бульона. Как маленького кормила. Но я был настолько ошарашен происходящим, что просто не мог сопротивляться своей кормилице. Стоило только представить, как я мелким прикладывался вот к этим роскошным (тут я непроизвольно скосил глаза вниз) шарам, как всяческое желание противиться тут же и пропадало. Да и бульон, нужно отдать ему должное, оказался очень вкусным. И потом так же по кусочку кормилица впихивала мне в рот эту самую курицу. Точнее, куриное вареное мясо. Грудку и окорочок. Курицу целиком я бы никак не осилил. Дядька только и успевал плошки подносить.