Отзывы на книги автора «Владимир Маканин»

Нашлось 1488 ответов
Быть может, вы искали: «Как перестать читать за других и начать жить»

1. АНДЕГРАУНД Большой Энциклопедический словарь

АНДЕГРАУНД (андерграунд) (англ. underground букв. подполье) - художественные направления в современном искусстве (в музыке, литературе, кино, изобразительном искусстве и др.). Для андерграунда характерны разрыв с господствующей идеологией, отказ от общепринятых ценностей, норм, от социальных и художественных традиций, нередко эпатаж публики, бунтарство. Андерграунд появляется во 2-й пол. 20 в., как правило, в странах, где искусство подчинено идеологии.

dic.academic.ru

2. Психиатрическая больница «Андеграунд»

Добро пожаловать в нашу психиатрическую лечебницу, куда стекается весь цвет интеллигенции. Художники, поэты, критики, сценаристы и другие представители стереотипов о пьющих и сквернословящих творческих личностях составят вам прекрасную компанию на вашем пути превращения в любой овощ по вашему выбору (примечание: даже томат, хотя это и тот ещё фрукт). Внешний мир вам не рад? Что ж, в клинике «Андеграунд» вы сами себе станете не рады! Приведите друга, родственника или неугодную вам личность и получите скидку!

yanormalniy.fox

«Интеллигенция десятилетиями работала, не напрягаясь (в отличие, скажем, от коллег в Западной Европе), зато мы, уверяет Михаил, довели искусство человеческого общения (телефонного, кухонного, в рабочее время, в вагоне поезда) до немыслимой высоты. Разговоры – наши пирамиды». © Маканин

3. Кухни на заказ «Андеграунд»

На наших кухнях, бережно собранных вручную из говна и палок, вы сможете обсудить все значимые события во внешней и внутренней политике, личную жизнь соседей и судьбы как отдельных индивидуумов, так и целой страны. В каждую кухню по умолчанию встроен свой Петрович без имени, но с серийным номером, который работает на очищенном спирте и готов послужить вашей жилеткой. Зачем тратить деньги на форумы и психиатров, если есть кухни «Андеграунд» и Петрович? За дополнительную плату мы встроим в него полный сборник разговоров о Хайдеггере, Бибихине, Малевиче и других представителях искусства, а также альманах шуток про вашу (да-да, именно вашу!) тёщу.

kvartirnayaispovedalnya.fox

Дальше...

4. Литературная мастерская «Андеграунд»

Только у нас вас научат писать в стол или вовсе не писать, но быть писателем! Мы подскажем, как стать поперек горла любому даже самому толерантному редактору, делать серьезные лица при разговоре о возвращенных рукописях и страдать. Вы ведь хотите стать современным юродивым и отверженным? У нас вы научитесь видеть в подполье изнанку жизни вне света и без него, вы познаете щель между жизнью и смертью, но зато всегда при вас будет чугунная трёхметровая совесть и честность. Мы сделаем из вас никому не нужного гения! Приходите!

yaumamypisatel.fox

«Вы умрете, а ваши запылившиеся повести будут издавать миллионными тиражами». © Маканин

5. Психологическая помощь «Андеграунд»

Вам одиноко? Вас никто не понимает? Женщины некрасивы, водка невкусная, а солнце — грёбаный фонарь? Приходите в нашу частную клинику психологической помощи «Андеграунд», где мы покажем вам бомжей, которые живут еще хуже, чем вы. Легче вам не станет, но хотя бы не будет так одиноко.

ishusobutilnika.fox

6. Магазин парфюмерии «Андеграунд»

Новый привоз элитной подпольной парфюмерии из лучших подполов России и Европы! Аромат "I am under and I love it" — беспокоящий, полный тлена. Он настолько же стоек, как двухнедельные носки, как залежавшиеся в помойном ведре селедочные кости, источающие запах былой роскоши. Нотки заплесневелого сыра окружает беззаботность палёной водки и мужественность давно не мытых ног. А чувственность застарелой рвоты, таинственность телесного пота и пикантность потаённого пердежа соблазняют восхитительной пряной волной. В этот парфюм невозможно не влюбиться.

vdohvydoh.fox

«Сам в говне, а рука – к небу». © Маканин

7. Политическая партия «Андеграунд»

Мы против! Присоединяйся к нам и получи легальную возможность закидывать какашками существующий строй, независимо от того, какой он. Мы расскажем вам, как вас угнетают, а вы сможете не работать и жить на улице совершенно бесплатно!

ktozdes.fox

8. Гостиница «Андеграунд»

Наша гостиница общажного типа (3 звезды*) надежно похоронит ваши мечты и надежды в необъяснимом лабиринте бесконечных коридоров и затхлых комнатушек! Это не только мерзкий зассанный тараканник, но и прекрасная метафора всей нашей унылой жизни! Приезжайте, заселяйтесь, бухайте, приводите гостей, ведь всё равно мы все ничтожные пылинки на ткани вселенной и скоро умрём!
*Именно такой коньяк нужно предложить вахтёру, чтобы пройти.

moyahataskrayu.fox

«Российский гений, забит, унижен, затолкан, в говне, а вот ведь не толкайте, дойду, я сам!». © Маканин

9. Интеллектуальная ролевая онлайн-игра «Андеграунд»

Погрузитесь в чудесный мир фантазии и предательства от «Like Real Life Games». Убедите всех, что вы написали шедевр, подставьте соперников-писателей, выпейте больше остальных, убейте зарвавшегося юнца, избегите наказания и отправляйтесь в весёлое виртуальное пешее путешествие по заблёванным подъездам. Собирайте бутылки и пишите гениальный опус магнум на салфетках и обёртках от колбасы. Главный приз в нашей игре — новые ботинки!

playhuey.fox

10. Элитная сауна «Андеграунд»

В наших райских кустиках вы можете найти самых жалких и жалостливых шалав любой конфигурации. Жирнотелые шлюхи, костистые наркоманки, оплывшие и обрюзгшие пьяницы звенящей капелью триппера ворвутся в вашу жизнь, приложатся к вашей бутылке и дырявому кошельку и поплывут дальше, оставив в душе и кармане щемящее чувство пустоты. Such sexy: у нас настоящее подполье, пахучее, как тоннель метро, влажное, тёмное, пахнет мышами, ну что, детка, хочешь меня? Звони.

undergangbang.fox

«Оттолкнуться от дна и начать всплывать!». © Маканин

Общежитие как символ России, общажный сторож как символ писателя – это было бы плоско и ученически, если бы не талант автора.

Интеллигент, несущий возмездие подлецам – это было бы однозначно и поучительно, если бы не талант автора.

Бесконечная физиология – болезни, нищета, грязь – это было бы скучновато-омерзительно, если бы не талант автора.

Залеченный в психбольнице русский гений – это могло быть зубодробительно-банально, если бы не талант автора. (Хотя, именно финал показался мне чуточку нарочным и символичным. Думается мне сейчас, что это было сделано автором специально.)

Роман «Андеграунд, или Герой нашего времени» стал для меня открытием и пока лидирует в моем читательском послужном списке по неоднозначности, соседствуя по сложности с Битовым. Казалось бы, бытовуха и сведение старых счетов внутри писательской тусовки – но, чем больше проходит времени с момента прочтения, тем больше и значительней мне кажется эта книга.

Помнится, по внешне схожему роману Горенштейна «Место» (герой – отщепенец, СССР, бытовые подробности) я сходу написала список тем для школьных сочинений. Здесь это сделать труднее – потому что «Место» было очень сырым текстом, а «Андеграунд» закончен, отшлифован и тщательно сбит в единое целое. Разложить его на привычные «Сходства и различия образов Петровича и Раскольникова/Печорина/Чацкого» проблематичнее.

С расстояния роман видится не историей из времён развала СССР, а рассказом о насквозь литературном человеке. Продолжением великой русской литературы в наше время, в нашу реальность.

Я медитировал, внушая себе сначала его детскую панику и следом его взрослую боль – чувства, связанные с его, а значит, с чужими страданиями. (Последняя моя мысль, но не последняя ли мысль и Русской литературы? Я и тут выученик.)

Ведь действительно, Петрович и Веня – это Чацкие после объявления их сумасшедшими. Только Грибоедов не мог так предметно описать психбольницу и действие лекарств. Вопрос Раскольникова о «твари дрожащей» Петрович решает по-своему - убивает. Но сколько в это решение вложено не снившихся Раскольникову опыта и боли двух-трех поколений России! Эти эпизоды становятся испытанием для читателя, ведь чертовски приятно переключиться в режим шутера и расстрелять всех неугодных. Отсылка же к Печорину вынесена в само заглавие книги.

И вот этот литературный герой помещен в реальность, описанную не столько через грязь общажных коридоров, сколько через запахи, рыхлости и тепло женщин. После чтения романа остается ощущение набитого трамвая в жару – очень много телесного, потного, чужого. Совершеннейший анти-гламур и, говоря современным языком, боди-позитив.

Еще немного о реальности романа. Я родилась в 1986 году и в описываемое время действительно ходила под стол пешком. Но, на мой взгляд, автор точно уловил то настроение:

… под спудом (я чувствовал) в их зажатых душах бился тоненький голосок, исходил тоскливый плебейский крик, что все равно, как с жильем, так и с собственностью, всех нас обманут. Родненькие, да нас же надуют. Да когда ж оно было, чтоб нас не надули. Горькое знание уже давило, а чувство неизбежной (в будущем) обманутости загодя развязывало им защитные инстинкты.

Я не люблю выражение «лихие 90-е» - оно звучит снисходительно-романтически. «Всех нас обманут» - это гораздо честнее.

Меня всегда занимал феномен подпольщиков времён застоя – после развала Союза вышло множество книг, посвященных их кухням и беседам о лежащих в столах текстах. Эти мифические тексты издаются гораздо меньше, чем сопутствующие мемуары.

На примере Петровича можно наблюдать то же самое: много друзей, попоек, задушевных разговоров. Старые повести все растеряны, новые не пишутся. Более успешные коллеги-писатели открыто паразитируют на подпольном прошлом.

Весь свой писательский дар (о размере которого судить мы не можем) Петрович обращает на себя, объясняя свои поступки и чувства. Во вполне классическом по построению романе происходит разбитие четвертой стены: герой литературного произведения рассуждает о том, что русский человек по школьной привычке видит себя внутри некоего текста:

В окультуренном, в щадящем варианте чувство (всякое сильное чувство, вина тоже) уже по необходимости входит и втискивается наконец в реальную жизнь – но сначала его очищение Словом. Чувство дышит Словом. Так уж повелось. Человек привык. Но что, если в наши дни человек и впрямь учится жить без литературы?
Что, если в наши дни (и с каждым днем все больше) жизнь-самодостаточное действо. Что, если нас только и заботит всеупреждающий страх самосохранения? Живем и живем. Как живу сейчас я. Без оглядки на возможный, параллельно возникающий о нас (и обо мне) текст – на его неодинаковое прочтение.

На мой взгляд, это очень верно. Помните, как в детстве все свои действия хотелось вписать в некий роман? «С гордым и холодным лицом он удалялся от одноклассников.» Сейчас эта литературность сминается под напором визуала – свою жизнь привычнее выражать лентой фотографий.

Еще одно тонкое наблюдение Петровича, ради которого стоит читать роман, это люди на троллейбусной остановке.

Пространства высосали их для себя, для своего размаха – для своей шири. А люди, как оболочки, пусты и продуваемы, и, чтобы хоть сколько-то помнить себя (помнить свое прошлое), они должны беспрерывно и молча курить, курить, курить, держась, как за последнее, за сизую ниточку дыма. (Не упустить бы и ее.) Втискиваться в троллейбус им невыносимо трудно; работать трудно, жить трудно, курить трудно…

Тема России («возродимся мы или нет») - тоже примета 90-х. Поиск простого объяснения случившейся катастрофы, рассуждения об отличном от других русском пути… Когда хватались без разбору западные образцы и поспешно натягивались на худосочную российскую действительность. Неужели прошло уже больше двадцати лет?..

Советую читать «Андеграунд» неспешно, под крепкий до горечи чай, желательно – бумажный экземпляр, чтобы текст не соседствовал со значками оповещений. Промочите ноги на улице, зайдите в гости к бабушке с неизменным сервантом и фланелевым (не китайским) халатом. Разберите елочные игрушки. Попробуйте почувствовать остатки уходящей эпохи, когда «всех нас обманут» витало в воздухе. Миг неустойчивого (неоднозначного!) баланса на стыке, тот самый разрыв времён связующей нити. Мгновение острого ощущения своей самости – советская реальность отхлынула, новая еще не захлестнула.

Где-то там, в серой пустоте и холодном утреннем тумане станьте на секунду Петровичем – ведь автор оставил его для удобства безымянным.

Вы замечали, что избитая фраза о том, как «встретились два одиночества» содержит в себе задачку по душевной арифметике?

Одиночество + одиночество = ? Два одиночества? Одно большое одиночество? Новая сущность, возникающая при преодолении одиночества? Трагедия? Комедия? Жизнь?

Да и вообще, что такое это пресловутое одиночество? Тяжкий крест? Судьба? Независимость? Свобода? Какой ставить знак – плюс или минус?

Владимир Маканин приглашает читателя поразмышлять над этими вопросами, даже если ответы заранее кажутся очевидными. Текст заставляет не только вживаться в историю, но и погружаться в свои собственные душевные омуты.

Действие начинается с места в карьер: мы оказываемся в подвале, где «происходило вроде бы нечто общественное», куда буквально с улицы врывается нахальный и решительный молодой инженер Константин Даев, и просто невозможно не проникнуться симпатией к случайно оказавшемуся среди всей этой суеты интеллигентному, мягкому и немного грустному человеку средних лет Геннадию Павловичу. Всё смешивается в этом странном месте – скульптуры и натурщицы, ценители искусства и случайные тусовщики, «хищник» Даев уже выследил молодую и красивую «жертву», и наш скромный герой уже взят в оборот как одинокий владелец свободной квартиры…

Тот же город. То же время. Привлекательная строго и со вкусом одетая стройная женщина лет сорока идет по улице вся в слезах. Её, способного и ответственного работника НИИ только что грубо и несправедливо отчитал молодой хамоватый начальник. А всё из-за её принципиальности и несгибаемости. Нинель Николаевна одинока и ей абсолютно не к кому обратиться за моральной поддержкой. Неожиданно она встречает бывшего одноклассника, который, вроде бы, и готов выслушать и понять, но все мы знаем о способах «сочувствия», которые используют мужчины по отношению к красивым одиноким женщинам…

Один и одна. Образованные, глубоко порядочные, с юности увлеченные прекрасным – поэзией, театром, искусством, книгами, ставящие высокие идеи и принципы превыше материальных благ. Типичные «шестидесятники», одним словом. Но за окном уже давно 80-е, и они оба – просто чудаки, сидящие в разных углах двух разных НИИ, застывшие в идейно-нравственной атмосфере своей молодости, словно мухи в янтаре. Красивые, но неживые. Отчаянно одинокие.

Кроме похожей судьбы Геннадия Павловича и Нинель Николаевну объединяет еще и долгое знакомство с Игорем Петровичем, рассказчиком, от имени которого ведется повествование. Кажется, что он единственный человек, регулярно навещающий обоих «одиночек» отчасти из жалости, отчасти из почти энтомологического любопытства к их образу жизни и мыслей. Ведь у него-то и без них множество дел, жизнь вроде бы «сложилась» - жена, дочка, писательская карьера.

Раз за разом Игорь выслушивает долгие монологи Геннадия и Нинели, полные горечи, разочарования, разгромной критики «молодого поколения» - приземленного и практичного, самоповторов и сожалений о былом. Яркие, активные и подающие надежды в юности, оба «выброшены с корабля современности» и быстро забыты прежним окружением.
Повесть практически бессюжетна, более того, и хронология событий нередко нарушается. Герой даже может умереть, а потом вновь и вновь появляться в разных эпизодах. Ощущается, что автору интересны не столько события и динамика, сколько внимательное изучение своеобразных типов личностей двух главных героев сквозь призму взгляда персонажа-рассказчика.
И как-то совершенно внезапно накрывает осознание того, что дело вовсе не во времени, не в предательстве обществом идеалов шестидесятников и не в каком-то особенном окружении прекраснодушных Героев (именно с большой буквы) зловредными мелкими «приспособленцами», а, собственно, в самих героях. А.М. Горький задолго до 80-х годов 20-го века писал о похожих людях:

«…несчастным трудно сознаться, что они не умеют жить, и вот они говорят, кричат. И всё - мимо, всё не о себе, а о любви к народу, в которую никто и не верит.»

Приходит в голову мысль, одновременно простая и жестокая: герои несчастны просто потому, что не умеют быть счастливыми. И повесть Владимира Маканина вовсе не о «развенчании шестидесятников», а об обычных городских невротиках, которые одиноки исключительно из-за своих психологических проблем. И когда я пишу «одиноки», то я имею в виду не только отсутствие у них мужей/жен/любовников/детей, а банальнейшее неумение налаживать и поддерживать живые связи с людьми и отчуждение от самих себя и своих настоящих потребностей.

Конечно же, автор руками Игоря Петровича в какой-то момент знакомит главных героев. И, конечно же, ничего у них не складывается. Наш неудавшийся «сват» сетует:

«Случилось самое простое и самое худшее: они так и не узнали друг друга.»

Но, по-моему, все и проще и трагичнее: они за всю жизнь так и не узнали самих себя. В юности – бросились в активность, борьбу «за все хорошее против всего плохого», чтить «обычные дни» ни пламенному Гене Голощекову, ни яростной Нине-Нинели и в голову бы не пришло. Но жизнь взяла своё. Гена уже давно превратился в Геннадия Павловича с седой щетиной, а все – Голощеков, пожилой юнец, ностальгирующий о временах, когда за ним стайкой ходили молоденькие поклонницы его таланта. Нина-Нинель, сочетающая в себе гордость грузинской княжны с отвагой и бескорыстием женщины, достойной того, чтобы быть названной в честь вождя мирового пролетариата, потихоньку превращается в мелочную мымру – грозу конторских курильщиков и прочих нарушителей ПВТР.

И, нет, дело не в возрасте, не в усталости и не в апатии, охватившей героев. И в молодости не от хорошей жизни люди становятся активистами. Скорее – для хорошей жизни. Хорошей для себя или для других, не так уж и важно. Важнее другое – само умение жить, чувствование живой жизни, способность к упоению и наслаждению жизнью, талант по-настоящему открываться. Дар бытия, которым была щедро наделена «отшельница» Эмили Дикинсон. Будь герои наделены этим даром, они могли бы сказать другу:

Я - Никто. А ты — ты кто?
Может быть—тоже—Никто?
Тогда нас двое.

Ближе к концу жизни писателю Маканину мир представляется, кажется, всё более гипертрофированным -солдаты у него тупые, как телята, идущие на убой, а майор -наоборот чуть ли не пророк (в романе "Асан"), белый дом (1993-й год) -вообще в весь в руинах должен быть, судя по его описанию, так же, как и наркоманские ломки, кажется полностью отключающие девушку Дашу, за которой и приударил дед, главный герой, от лица которого и идёт повествование (в этом романе "Обстрел").
По содержанию: дед этот в странно-сексуальном томлении ("странном" -потому что в самый ответственный момент он говорит вдруг, что мол "я не хотел её" -а что ж ты тогда хотел, -хочется спросить) прорывается в бунтующий Белый дом, там попадает под обстрел, в голом виде ходит-шелубонит ночью по окруженному полуразрушенному зданию, и, выйдя где-то на верхних этажах в таком виде случайно на разбитую плиту под лучами прожекторов, невольно как бы спасает белодомовцев, так как оцепившие оценивают этот его "перформанс" как некий акт "сдачи" защитников.
-"Старику Алабину нравилось вернуться туда, где был. Он из тех, кто себя повторяет. Кто любит ступать в собственный след". (с.132)
Не знаю, чего хотел больше сам автор -повторения, или наоборот ранее спрятанного выброса постсюрреализма, в итого получилось, кажется что-то среднее.
Степень парлептипности 0,31. Степень густоты (крови) 0,29, -говорит Император ВАВА.

Нет мне изгнанья ни в рай, ни в ад,
долгое дознанье, кто виноват,
дело-то простое, гора костей,
Господи, не стоит судить людей.
Ежели ты выжил – садись на коня,
что-то было выше, выше меня,
я-то проезжаю вперед к огню,
я-то продолжаю свою войну.
(И.Бродский)

Неблагодарное занятие – анализировать недавние события. Гораздо удобнее переждать, пока безошибочная оценка не выкристаллизуется из суммы чужих мнений, а потом обобщить и водрузить её на вершине доксы, поставив окончательную, уже неопровержимую единичными усилиями жирную точку.

Тем не менее, Владимир Маканин рискнул высказаться о событиях, обделенных вниманием, и о предательски неоднозначных моментах. Его роман – о чеченской войне вообще, о существовании личности в контексте этой войны, о бессмысленности усилий оставаться собой, одновременно встраиваясь в тотальный ход вещей.

Фраза «Счастье для всех, даром, и пусть никто не уйдет обиженный!» воплотилась здесь с точностью до наоборот. С иррациональной жестокостью неявленный бог войны ввергает в беды каждого, кто попадется на его пути, – вне зависимости от убеждений, намерений, мотивов своих еще ничего не подозревающих жертв. Неотвратимость зла и неизбежность кровопролития пройдутся тяжеловесным катком по окрестным городам и селам. Расползаясь опухолью, разъедая кислотой, распространяясь стремительной коррозией, расстилаясь пожаром, накрывая удушьем и приступом паники, война проникает в душу и тело каждого, кто соприкоснулся с её ядовитой сутью. Которая выворачивает наизнанку. Как квинтэссенция пренебрежения гуманизмом, как следствие новой расстановки приоритетов, как торжество ложных ценностей, как апогей цинизма – деньги и власть важнее человеческих жизней. Здесь своеобразные понятия о чести, и товаром может оказаться всё, что угодно, – от поношенных сапог до людей, живых или мертвых.

И главный герой романа майор Жилин, вроде бы человек принципов и приверженец морали, окажется не в силах противостоять массовому безумию. Ведь вопрос выживания всегда соотносится с тем, насколько гармонично личность сможет встроиться в общество. А если общество сошло с ума, то лучше и самому стать безумцем, потому что ущербность психики порой оказывается наиболее предпочтительным вариантом. Даже если не окончательно впасть в помешательство, то имитировать его, как притворяется мертвым почуявший опасность жук.

Комедию я должен был играть. Мое имя обязывало, и я сейчас был не я, а Сашик. А Сашик не мог выгнать их пинками и криком… Сашик человек достойный, и Сашик должен был говорить о жутковатом деле — как о деле. Беседовать. И, возможно, обсуждать условия. Иначе бы уже завтра старики перестали Сашика уважать.

Конечно, вне зависимости от того, что происходит вокруг, вопрос о чистоте совести остается принципиальным. Пусть даже понятия долга и чести безнадежно размыты и похоронены так глубоко, что никто вокруг не вспомнит о их существовании; а если и вспомнит, то лишь для того, чтобы цинично посмеяться. Самоуважение надежно сцеплено с убежденностью в том, что по крайней мере нравственные обязательства перед самим собой останутся нетронутыми небывалым распадом, что есть некая основа, точка опоры, которая не позволяет земле уходить из-под ног. И главный герой пытается сохранить для себя хотя бы эту часть своей личности. Жаль, что даже лучшее в нем все равно сыграет против него.

Можно ли было избежать участи, которая ждала героя в финале? Маканин словно доказывает, что у того, кто остается непосредственно причастным к водовороту событий, шансов практически нет. Боевое братство пронизано разложением сверху донизу, и в этом заключается умозрительная разница между кавказскими войнами – нынешней и прошлых веков. Только бежать из эпицентра, только самоустраниться от кровавой дани… но армейская субординация – не для того, чтобы ею можно было так просто пренебречь. Безоговорочная подчиненность, на которую подписывается любой солдат и офицер, автоматически вовлекает его в клешни подслеповатого рока. И встреча с финитой – исключительно вопрос времени.

Поэтому логичен вывод – если мы не строим государство, то оно строит нас. А потом строем отправляет в самое пекло, потому что в его глазах ничтожна и сама личность, и ценность её мнения. Историческая парадигма убедительно доказывает порочность принципа «моя хата с краю». Но вопреки ей, тот, кто пойман на удочку стремления быть в стороне, снова и снова пытается построить узкий мирок благополучного быта на чужом горе.

Я продолжаю тихо. Я хочу подсказать ему ключевое, главное, и совсем-совсем тихо — ты, Коля, маленький человек. Мы с тобой — маленькие люди.

Можно ли порицать главного героя за его вынужденную склонность к товарно-денежным отношениям в зоне военного конфликта? Маканин как будто заявляет, что его симпатии – на стороне майора Жилина. С учетом всех обстоятельств и скрытых душевных порывов Асан Сергеич милосердно остается за рамками осуждения автором, но окончательный приговор вынесен и приведен в исполнение самой реальностью.

Нельзя не отметить своеобразный, скупой, временами лаконичный и рубленый слог, которым повествует писатель от имени своего героя. Этот стиль на редкость уместен своим соответствием смысловой основе романа. Лишенный всякой изощренности, текст подчеркивает суровую простоту действительности, жестокость и непритязательность будней, обнаженность тривиальных истин. Подводя к итогу прямолинейно и непреклонно. С неумолимостью смерти.

Сначала не понял, отчего это вдруг текст романа чеховский. Но потом по мере чтения въехал — более всего структура этого романа напоминает как раз таки драматическое произведение в трёх частях и нескольких явлениях, с ограниченным количеством персонажей, с минимумом перемен по месту действия, с вполне театральным реквизитом, с обилием моно- диа- и прочих логов. Т.е., коснись делать из этого романа пьесу и ставить её на сцене, так и переписывать ничего не нужно, разве что можно сократить некоторые реплики автора или подрезать внутренние монологи героев, которые как бы и не монологи, а просто внутренняя жизнь без слов.

В драматическую основу сюжета заложены случаи такого явления, как стукачество и доносительство. Причём речь идёт не о криминально-уголовном доносительстве, а именно о стукачестве органам КГБ. И Маканин не пытается подобно Солженицыну широко и вглубь охватить это сомнительно качества явление, но берёт в рассмотрение совершенно конкретные случаи, представляя их читателям последовательно в художественной форме.

В первом случае мы знакомимся с молодым набирающим популярность политиком городского масштаба (однако город-то не менее как Санкт-Петербург), метящим накануне выборов в городское заксобрание, а там может судьба и предназначение выше вывезут. И наш молодой герой вовсю пышет изречениями и страстными речами, горячительными лозунгами и афористичными призывами. А потом вдруг оказывается, что он являлся автором ряда объяснительных записок в комитетские компетентные органы, и сам факт вот такой неслужебной невольной переписки с КГБистами ставит его на одну доску с прямыми стукачами. Исход понятен — отторжение и изгнание.

Во второй части романа, втором акте нашей драмы, героиня книги встречается уже с другим — молодым и горячим сердцем музыкантом. Музыка этого молодого таланта и его группы не является массово-популярной, однако, будучи андеграундной, в представлении самих музыкантов является вполне революционной (напомню, что речь идёт о 90-х годах прошлого столетия). А затем по мере раскручивания сюжета мы вместе с друзьями-коллегами молодого музыканта-бунтаря узнаём о некоем неблаговидном его поступке, и вновь следует отторжение и изгнание.

А в третьем акте появляется новый герой-персонаж — отец изгнанного музыканта, так и несостоявшегося супруга героини. И вновь мы сначала присутствуем при едва ли не апофеозном пребывании нового героя в нашей компании из двух сестёр, а затем вдруг и тут узнаём некие новые неприглядные обстоятельства.

Читать всё это дело в общем-то несложно, хотя вот такое слияние прозаического произведения и драматической его фактурности не лучшим образом сказалось на качестве его литературной основы.

А если говорить о сути рассматриваемого Маканиным социального явления, то книга эта прочно принадлежит тому времени, о котором она нам и повествует, т. е. 90-м годам века XX. И потому для любителей литературы того времени конечно же будет представлять интерес. Равно как будет любопытна для почитателей творчества Владимира Маканина — в этом качестве как раз и выступает ваш покорный слуга.

Я крайне неудачно выбрала момент для чтения книги. Прочитываю половину без перерыва, а потом, едва вырвавшись из вязких страниц, стою перед кругленьким самодовольным дядькой, который запускает свои руки в глубины моего чемодана, выворачивая все его нутро. Я смотрю на посторонние пальцы в моей косметичке, в моей одежде, молча переживая момент максимального унижения. Мне тошно, вот это сила искусства – гнетущая атмосфера перешла в реальность! Происходит полное погружение (в дерьмо).

Дальше наступает пустота. У Петровича нет, в общем-то, ничего. Прошлое размыто, будущее не имеет перспектив, настоящее – бесконечный путь по коридору, в котором ни одна дверь не ведет туда, где по-настоящему ждут. У Петровича и имени-то нет, не то что профессии, сторож да не сторож, писатель без текстов. Нет и семьи, только брат Веня, но в этом направлении лучше не двигаться, потому что веет оттуда беспросветным отчаянием и ужасом.

Он живет во времена перемен, но у него уже ничего не меняется – на дне все равно, какой высоты волны. Женщины, убийства, расставания, даже момент в психушке – происходящее гнетет, но при этом оно описано крайне буднично. Вот нож в крови, вот сырок «Дружба», свежайший батон. Поезда метро проносятся мимо, ползем по полю на четвереньках, пахнет сосновыми опилками, бьют по почкам. Я как раз не знаю даже, где вообще остановился мой поезд, за окном – полное отсутствие вообще какого-либо пейзажа, я снаружи измерений. Весь мир сузился до андеграунда, и я’d like to love it, прекрасно же, когда книга очаровывает, но тут никакой симпатии быть не может, это морок, болотный огонь, плетемся по жиже и не задумываемся, что же может копошиться еще ниже. Ниже?

Петрович сам себя литературно анализирует, как и свою реальность. Его творчество остается за кадром, оно только мешает, как тяжелая, устаревшая пишущая машинка, на нем разве что хорошо жилось паутине, вся литература – она в окружающей Петровича жизни. Зачем же тут еще и что-то писать, где-то печататься?..

Проходящий мимо пассажир случайно выбивает боком из моей руки книгу и она падает на пол. Поднимаю глаза, напротив меня двое пьют из прозрачных стаканчиков водку. Бурое поле за окном тонет в сумерках. До меня доносится резковатый запах. Осталось несколько страниц. Я крайне удачно выбрала момент для чтения книги.

Асан. Древнечеченский бог. Бог войны.

Дальше СПОЙЛЕРЫ

Александр Сергеевич Жилин (помните Льва Толстого с его "Кавказским пленником"?), офицер российской армии. Тыловик и снабженец, король мазута, солярки, авиационного керосина и 92-го бензина. Являясь королём всего этого добра, наладивший "мелкую" торговлишку ГСМ, наладивший дело, Бизнес. Имеющий со всего этого приличный навар, который он отправляет любимой жене, строящей на берегах неназываемой большой Реки двухэтажную дачку. Выкупающий насколько это возможно из зинданов рабов и просто пленных. Выкупающий, на первый взгляд, не потому, что человеколюбец, а потому, что, будучи посредником выкупа, имеет с этого свою долю. Поставивший это дело на определённый поток и создавший для успеха этого дела маленькую эффективную рабочую группу, куда входят и русские, и чеченцы.
Са-ашик!Александр Серге-е-ич! Алесан Сергеич! Асан... — так зовут его уважительно и боязливо чеченцы. Уважительно потому, что от него зависит, будет у них бензин, чтобы доехать на рынок в Грозный. Или не будет. Боязливо оттого, что они уверены и знают, что единым своим звонком по мобиле Асан может в любой момент поднять в воздух боевые вертолёты, которые в мгновение ока перепашут и любую их автоколонну, и любое их село. Асан. Бог войны...
И никто не знает, какой он на самом деле, этот вездесущий и всемогущий майор Жилин, С-а-ашик, Асан... Бог Войны. Бог этой прОклятой и проклЯтой Войны.
Великолепная мужская книга. Книга, которая помогает увидеть истиное лицо современной наполовину гражданской войны. Книга с великолепным богатым текстом и не менее богатым содержанием. Книга, которую можно читать и как современный боевик. И как нечто более глубокое и осмысленное.
Рекомендую для чтения мужской составляющей LL однозначно. Книгу в любимые, автора в поиск и скачивание!
10 из 10!

Начало смутных 90-х гг. Кому-то разбивают голову в очереди, а у кого-то любовь.
Гениальная книга, острый язык автора, удивительное умение передавать эпоху в самых тёмных красках.
Гениальная книга. Вроде и тема исписана до дыр, но роман прозвучал по-новому. Это всё писательский слог. Другого объяснения не нахожу.

Герой книги Владимира Семёновича Маканина живёт в страшное время. Чтобы было понятнее — на дворе самый конец 80-х — начало 90-х, массовая потеря работы, массовая утрата чувства безопасности и уверенности в завтрашнем дне, массовый переход в состояние рыночной экономики на самых начальных (и оттого печальных) его этапах, массовая алкоголизация и люмпенизация, массовые демонстрации и забастовки, массовые очереди за алкоголем и массовые же отравления всякими суррогатами, массовое безысходное смятение всего и вся... состояние краха и упадка по всем статьям и пунктам, от самого личного до всеобщего — государственного и общественного. "Писатель" Петрович всеми силами стремится даже не удержаться на плаву — он попросту старается как-то выживать, избирая для этого самую простую стратегию и тактику — он "работает" сторожем в квартирах куда-то уезжающих на время людей. Работает за самые мизерные и незначительные деньги, лишь бы было где переночевать и где выпить стакан-другой чая. На большее он не претендует, да и по реалиям тех страшных и хаотичных лет и не может претендовать — ВЫЖИТЬ БЫ. Однако условия этого "восьмидесято-девяностого" беспросветного существования таковы, что обстоятельства многое диктуют, заставляя его всё глубже спускаться по социальной лестнице... вниз... глубже... ещё глубже... туда, где уже почти заканчивается Человек и человеческое, а начинается животное и стайное...

Вторым ГГ этой книги является Общага — та совковая во всех самых дурных смыслах и оттенках этого слова Общага, в которой ютится наш Герой... наши Герои... Именно "наши герои", потому что в преломлении вИдения жизни ГГ мы видим на самом деле картину Бытия целого поколения советско-постсоветского периода, причём не каких-то особенных или особых людей, а людей самых обыкновенных, что называется п р о с т ы х.

Что касается вынесенного в заглавие романа слова "андеграунд", то здесь это понятие переливается всеми цветами радуги подобно плёнке мыльного пузыря или микронной плёнке пролитого на поверхность лужи бензина... Только здесь ещё и не в общеизвестном переносном смысле слова "подполье" как контркультура, а в самом прямом, обозначающем нечто подземное, тёмное и мрачное — ниже уровня земли, ниже плинтуса, ниже некуда... Вот именно, что НИЖЕ УЖЕ НЕКУДА...

Вообще роман довольно тяжёлый на восприятие, да и на сам процесс чтения тоже. И тяжёлый и порой довольно неприятный. Однако прочесть его всё-таки полагаю что надобно, в особенности и сегодня — дабы не забывать, что и откуда произошло и куда МОЖЕТ произойти...