Глава третья. Ухмылка реинкарнации

Встречались моменты, когда у него восстанавливалось мысленное понимание живых существ, но это происходило сравнительно нечасто и скоротечно. Наглядно и памятно это произошло с псом Талгаром. За прожитую жизнь, у кап-два проживало пяток собак, но этот пёс считался выдающимся.

Талгара Николаич завёл ещё на Камчатке. Друг подарил щенка от породистой Московской сторожевой. Согласно родословной, у отца щеночка кличка начиналась на букву «Т» и требовалось, чтоб имя сына начиналось на эту букву. Всей семьёй выбирали имя щенку. Дочь кап-два раздобыла справочник собачьих имён. Для каждой породы собак в книге имелись определённые имена. После изнурительных поисков и споров остановились на имени «Талгар», так щенок приобрёл официальное имя.

Талгар вырос в крупного пса с необыкновенно умными глазами. Он любил садиться задницей на диван. Тогда одна нога доставала до пола, а другая – нет. Николаич надевал ему шляпу и солнцезащитные очки. Талгар вертелся, удивлённо созерцал окружающий мир. Когда в таком виде пёс, весь насупленный, смотрел на хозяина, то кап-два называл его «Бамбука», а когда Талгар гордо поднимал собственную голову, величественно обозревал окружающий мир, то звал «Герцог».

Происходили случаи, когда хозяину удавалось установить мысленный контакт с Талгаром. То уловит желания пса, как тот, мысленно, говорит: «Почеши ты меня, что ли…». Николаич начинал ласково чесать его. Талгар поднимал голову и устремлял одобрительный взгляд на хозяина. То в другой день кап-два мысленно скажет: «Ты надоел мне!». Пёс немедленно вставал и уходил в другую комнату.

В еде Талгар полностью копировал хозяина. Что кап-два ел, то и пёс. Причём точно требовал, чтобы в собачью миску добавляли те же специи и пряности, что и хозяину. Николаич его баловал, шёл на поводу. Специально для пса покупал куриные ноги. Талгар, когда завидит хозяина с вкусным угощением, радостно бросался навстречу. Когда Николаич ничего не приносил, то издали говорил, что ничего нет. Пёс удручённо останавливался, когда хозяин подходил, Талгар меланхолично обнюхивал авоську и степенно следовал рядышком.

Еще, в возрасте щенка, Талгар заболел чумкой. Никакие лекарства не помогали.

Один старый ветеринар посоветовал, что чтобы вылечить щенка, его надо поить водкой. Кап-два поступил по совету доктора. Стал поить Талгара водкой. Щенок выздоровел, но после этого пристрастился к алкоголю. Превратившись в большую собаку, пёс любил с хозяином тяпнуть немножечко пивка из пробки и начинал балдеть после этого.

Талгар охотно пил и пиво, и вино с большим удовольствием. Шампанское пёс не любил. Пузырьки углекислого газа попадали в морду, и Талгар с отвращением отфыркивался. Водку он тоже не любил. Сам не пил, отворачивался, её приходилось заливать в пасть силком.

В один из дней, ещё на Камчатке, когда потребовалось идти за пивом, кап-два взял с собой пса. Подойдя к магазину, Талгар опрометью бросился к прилавку, и попутно принялся расталкивать всех.

Мужики загалдели: «Ради Бога забери ты его! Возьми пива и уходи!». Хозяин сделал так, как просили.

Придя домой, Николаич налил кружечку пива псу. Талгар вылакал с большим удовольствием и довольный улёгся отдыхать. Находясь сам в недурном подпитии, хозяин переборщил пива и через малый промежуток времени пёс начал рваться.

Кап-два вытащил Талгара на лестничную площадку, и пёс по лестнице кубарем слетел со второго этажа на улицу. На свежем морском воздухе он с великим трудом доплёлся до газончика и растянулся на травке в пьяном угаре, организм пса боролся с последствиями алкогольного отравления.

В один из вечеров Николаич внимательно посмотрел на пса.

У Талгара наблюдался умный, строгий взгляд мудрых глаз, да имелась представительная осанка. Весь его внешний вид вызывал уважение и лёгкую робость. Они выпили друг с другом обычную норму пива.

Кап-два присел на диван, он принялся пристально рассматривать собаку.

– Кем мы были с тобой в другой жизни? – подумал он.

Вдруг Николаич начал дремать и ему привиделось, что идёт большое переселение народов с востока на запад. Шли войны в полном военном обмундировании: с мечами и щитами, у многих имелись луки со стрелами. Ехали повозки с утварью и домашним скарбом. Мчалась конница. Шёл пеший люд: старики, женщины и дети.

Посреди этого внушительного переселения двигалась повозка с троном.

На троне, в величественной позе восседал пёс Талгар, в образе мудрого старца с седой бородой. Рядом с ним Николаич увидел себя, в облике молодого война с мечом Русича средней длины и щитом.

Старец говорит, что он ведёт всех этих людей, они идут по указаниям старца, а молодой воин, Николаич, внук старца. Отца с матерью у молодого война нет, есть один дед – этот мудрец.

В следующий момент старец отдал очередное указание. Молодой воин вскочил на рядом идущего коня и галопом поскакал исполнять волю мудреца. Внук непрерывно двигался туда-сюда, он старался вовремя передавать все указания деда. Но прошло время, видение подёрнулось лёгкой дымкой, и кап-два заснул.

Откуда у него способности к мыслительному общению с животными и предсказаниям, Николаич не знал. Хоть в роду и имелись колдуны, ворожеи, да знахари, но к передаче этих способностей по крови, он относился скептически, считал всё это глупостью и полной чушью.

Есть вероятность, что это передалось от двоюродной бабки, жены брата родного деда, эту бабку Николаич в детстве звал тётей Машей.

Тётка шаманила, болезни лечила, выговаривала, и возможно, часть этих способностей передала ему. В народе говорят, что в конце жизни, те, кто умеет ворожить, передают это тем, кто регулярно присутствует около таких людей. Кап-два систематически навещал эту тётку. В один из таких приездов он ей сказал:

– Ты не угадала, надо было к маме приезжать. Не надо мне ворожить, тебе вернётся это.

– Да внучек, котик, каточек, что ты, что ты! Да я, да я…, – заюлила тётка.

– Тёть Маш, мы вдвоём и я всё вижу, что ты делаешь.

– Ой, да ладно.

Есть вероятность, что этот дар Николаич получил ещё от кого. В дедовой деревне многие шаманили и обладали способностью гипнотизировать.

Тётка матери рассказывала, что когда росла девкой, то отец бабы Насти, прадед Спиридон, спокойно внушал окружающим любую вещь и люди представляли это воочию.

В один из зимних вечеров ударил сильный мороз. Они, молодыми девками, сидели в соседской избе: семечки лузгали, песни пели. Вдруг дверь отворилась и заходит Спиридон, крупный такой мужик, здоровый, с густой бородой. Девки все опешили. Он на них так внимательно посмотрел и спокойно говорит:

– Вода, вода….

А входная дверь нараспашку и холодный воздух с зимней улицы идёт, помещение начало заполняться клубами пара, а он продолжает говорить:

– Вода, вода….

Все смотрят, и вправду со стороны улицы начинает литься вода. Девки попрыгали по лавкам и табуреткам, а вода всё прибывает. Холодом жутко прёт. Чтоб не замочить подолы, стали их поднимать всё выше и выше, а вода продолжает заполнять избу. Через тройку минут студёная вода до лавок дошла.

Прадед Спиридон посмотрел на всё это, а потом и говорит:

– Х-х-а-а-а….

Раз, мгновенно всё бесследно пропало, а девки стоят на табуретках и лавках с задранными подолами….

Ко всему этому Николаич относился с легкой иронией, с высоты марксистско-ленинского материалистического мировоззрения, что фундаментально приобрёл на школьной скамье, хотя Бога и не отрицал.

К религии у него имелось иное отношение, не совпадающее с линией партии.

В пятидесятых и последующих годах атеисты в стране не так воинствовали, как в двадцатых, хоть Н. С. Хрущёв и обещал, через два-три года, показать всем последнего попа. Население, в особенности живущее в сельской местности, продолжало верить в Бога и соблюдать религиозные обряды. В деревнях и сёлах, в каждой хате, на видном месте висели иконы.

Дед Прокоп, отец матери хоть и слыл страшным матерщинником, любил выпить, да погулять, но за стол садился, шапку снял, ложку брать – перекрестился.

Взял ложку, покушал. Встал. Подошёл к иконам в красный угол и с десяток минут стоит, читает шёпотом молитвы. Так он делал постоянно.

В селе, где в детстве жил Николаич, церкви не имелось, она располагалась около соседнего села. В тот храм дед Прокоп регулярно ходил на службу.

В соседнем селе жил священник по прозвищу Микулич. Он был маленького роста, но такой весь из себя плотный, солидный, в хромовых сапогах. В церкви собирались бабки, шёл молебен, но после Микулич напивался пьяным вдрызг.

В один из летних дней прошёл дождь, Микулич вышел из церкви, едва ноги передвигая, после очередного возлияния церковного кагора.

После дождя на улице грязь, ноги разъезжаются, он не устоял и упал в лужу. Бабки суетятся вокруг, пытаются поднять, а мальцам весело.

– А, глянь, Микулич опять пьяный, – кричит один из хлопцев.

– Нельзя, грех, – ругаются бабки.

Мальцам интересно смотреть на эту картину и никак не понять: почему деревенским мужикам позволительно валяться пьяными в грязи, а Микуличу нет.

Вскоре Микулич пропал из села. Одни говорили, что уехал, а другие утверждали, что помер.

Церковь закрыли и десять месяцев служба не возобновлялась.

В 1955 году её разобрали по кирпичику, и фундамент не оставили.

Восемь лет на этом месте зияла огромная яма, но потом и её засыпали, сровняли с землёй.

Дед Прокоп, когда проезжал это место регулярно крестился и страшно ругался:

– Антихристы, преступники, натворили! Разве можно это трогать! Безбожники, грешники, ещё воздастся неверие!

Николаич, в раннем детстве, всё время удивлялся. Его поражало. Он детским умом не понимал взрослых. Зачем надо валить это великолепие. Он видел дедовскую убогую хату и эту красивую церковь, хлопец воспринимал её, не как храм Божий, а как неземную красоту, он не думал ни о Боге, ни о религии.

– Зачем, люди дурные это сделали, – думал он, – имелась у нас красотище необыкновенное, такое завораживающее великолепие, а они повалили, разрушили и вырыли яму. Как можно красивое разрушить?

Николаич до сегодняшнего дня не способен понять, зачем требовалось тогда уничтожать храм Божий, он никому не мешал.

Н. С. Хрущёв хоть и считался ярым противником религии, обещал показать «последнего попа» через два, или три года, но рушить церкви указаний не давал.

Это инициатива исходила от местных «комбедовцев: голытьбы, да пьяниц», как называл местное партийное и сельское руководство дед Прокоп.

Из кирпича церкви построили в селе школу и рядом машинно-тракторную станцию. Спустя шестьдесят два года, школа хоть и обветшала, но стоит, а от машинно-тракторной станции ни одного кирпичика не осталось.

Богопротивные дела не приносят пользу человеку. Да и тех, кто рушил церковь, постигла незавидная участь, всё пронеслось, как в пьяном угаре.

Никто из них не жил счастливо: одни спились, другие подверглись репрессиям, третьи по разным причинам наложили на себя руки.

О религии и Боге Николаич стал задумываться значительно в позднем возрасте. Родители, согласно коммунистическому воспитанию, считали себя атеистами. Дед по отцу Василий Терентьевич тоже. Дед по матери Прокоп с бабкой считались глубоко верующими, и они регулярно говорили внуку о Боге.

В раннем детстве это заставляло его задумываться о многом, о чём сверстники не думали. Он с любопытством разглядывал окружающий мир. Удивляясь, к примеру, почему летает пёрышко, выпавшее из перины. Пёрышко не птица, оно летать не должно. Видно Бог помогает ему.

Повзрослев и начав учиться в школе, под влиянием советского воспитания, Николаич стал воспринимать бабкины разговоры о Боге как пережиток, как причуды пожилых людей.

Надев форму офицера, когда стал служить на атомных подлодках, понял, что есть во вселенной если не Бог, то Высший Космический Разум – однозначно.

Это убеждение укоренилось в мозгу Николаича после каждого раза, когда они возвращались на базу практически с того света.

В один из выходов в море с подлодкой, где служил кап-два, произошёл примечательный случай. Они погружались на целых тридцать семь метров ниже дна моря.

Это произошло в одном из районов учебно-боевой подготовки. На базу пришёл корабль: атомная подлодка нового поколения. Экипаж корабля полностью состоял из прикомандированных. По прибытии на базу, они возвратились домой.

В это время Николаич служил на корабле старого поколения. Из-за нехватки людей, костяк команды корабля, где служил Николаич, по приказу командующего, перевели на этот новый корабль.

Штурманом у них служил Юра Безгодов, его назначили помощником командира корабля.

Чтоб утвердиться в должности, ему предстояло сдать зачёты в районе боевой подготовки.

Вышли в море и направились в заданный район. За кормой нависла непроглядная ночь. Юра район знал, а командир – нет.

Штурмана район плохо знали. Во время движения все находились в центральном: командир на своём положенном месте, Юра, как помощник командира, сдавал зачёты, штурман – на своём, боцман – на рулях.

Корабль шёл на глубине сорок метров. Спустя минут двадцать командир даёт команду:

– Боцман, погружаемся на глубину сто двадцать метров.

Боцман начал погружение, а Юра, в мозгу прокрутив этот приказ, взволнованно выкрикнул:

– Штурман район?

Штурман назвал район, где находились. А в этих местах глубины, как точно знал Юра, всего восемьдесят, девяносто метров.

– Глубина до дна? – нервно выкрикнул он.

В обязанности штурмана входит постоянное определение глубины до морского дна.

В иные времена это определялось вручную, а сейчас на подлодке стоит автоматика, и штурмана перестали регулярно делать это определение.

Оказалось, что до морского дна на тридцать семь метров меньше, чем они погружались.

Немедленно стали отрабатывать задний ход, реверс. Скорость подлодки узлов пятнадцать, при такой скорости реверс не действует. Рули на всплытие не помогают. Скорость малую толику стала падать, но и глубина до морского дна уменьшается.

Продувать воздух после сорокаметровой глубины бесполезно, а лодка продолжает погружаться по инерции.

Неминуемо произойдёт столкновение с дном, от этого возможны любые последствия, однозначно вероятны и трагические.

Присутствующие в центральном всё поняли и побледнели.

До морского дна оставалось двадцать метров, пятнадцать, десять…. На глубине семи метров от дна лодка, наконец, остановилась.

Что спасло их неизвестно. Из-за неровностей дна попали в ложбинку, а возможно, и Бог помог остаться в живых. Пожалел, не стал забирать к себе их грешные души.

После остановки лодка потихоньку выровнялась, и благополучно всплыли. Все присутствующие в глубоком молчании вышли из центрального поста, и направились наверх – курить.

Наверху их встретила холодная ночь с пронизывающим ледяным ветром. Видно, возмущённая природа мстила людям за то, что Бог не прибрал их к себе. А они в лёгких робах.

Но никто это не почувствовал, они ощущали жару от нервного перенапряжения.

Люди ещё находились под впечатлением от едва не случившейся беды.

Юра не курил, он пошёл в каюту замполита поделиться происшедшим. Узнав все новости о случившийся ситуации, Николаич отправился с помощником командира в центральный пост. Вскоре пришёл командир: серый, осунувшийся, губы дрожат, курил «Казбек».

– Ну, чё командир? – спросил Николаич.

– Всё, замполит, ставлю все зачёты, – взволнованно, от не прошедшего ещё нервного стресса, проговорил командир, – а сейчас будем возвращаться домой.

Чисто таким образом они вернулись с того света. Недаром у военных моряков есть поговорка: «Кто в море не ходил, тот Богу не молился».