Глава 3

Море чернобородых голов в бараньих шапках, тюрбанах и малахаях плескалось вокруг. Тысячеголосый говор как шум прибоя раскатывался над площадью. Слепящее южное солнце стояло в зените, обрушивая свои безжалостные лучи.

Иван, смахивая поминутно пот со лба, поглядывал исподлобья на ненавистные смуглые рожи, мельтешащие перед ним. Уже шестой день продолжалась торговля «живым товаром», являющаяся для пленников настоящей пыткой. Только наступал рассвет, как стражники пинками будили людей, спавших вповалку в сарае. После скудного завтрака их как стадо гнали на центральную площадь Кафы. Здесь находился самый главный невольничий рынок Крыма. Весь день, под палящим солнцем, на невысоком деревянном помосте, стояли несчастные люди перед покупателями-мусульманами.

Новый хозяин рабов, татарский купец Мансур, был жаден. Купив, у мурзы ясырь оптом, по дешёвке, он теперь торговался за каждого раба. Покупатели тоже не спешили расставаться с кровными динарами. Торговля, как принято на востоке, велась с криком, руганью и маханием руками. Гвалт и вопли целый день стояли над помостом.

Особо доставалось Кристине. Даже на богатых красавицами русских землях такая добыча не часто попадалась в лапы людоловам. Мансур отвалил мурзе за девушку добрых три сотни золотых динаров и теперь желал продать её с барышем. Слухи о новой красавице с севера уже широко разошлись по городу и окрестностям. Татарские и турецкие богатеи вереницей выстраивались перед помостом, желая лицезреть и прицениться к «синеглазой гурии». Держали Кристину отдельно, хорошо кормили и тщательно стерегли. Одетая в новое красивое платье восточного покроя, с лёгкой накидкой на голове, она сидела на мягких подушках под балдахином. Расшитая затейливыми узорами шёлковая занавесь отделяла её от остальных рабов и базарных ротозеев.

Поскольку от желающих купить девушку отбоя не было, то довольный Мансур цену за неё взвинтил безбожно, вызывая зависть собратьев по торгашовскому ремеслу. Других невольников он продал довольно быстро. Первой – Настю. Её, не особо торгуясь, купил богатый толстый турок за сто динаров. Уводимая слугами с рынка, девушка оглянулась и кивнула на прощание землякам. У Ивана перед глазами долго стояло её заплаканное смуглое личико… так же раскупили и других, в числе тётю Марию. Её близнят и ещё с десяток рабов купил арабский купец. Стражники гурьбой погнали их в порт, на корабль. Остался самый молодой и сильный «товар». Вот за него Мансур и бился как лев, выторговывая каждую копейку.

Кристина, в селе не замечавшая Ивана, здесь всё чаще останавливала на нём свои колдовские очи и иногда робко улыбалась. И таившаяся под спудом юношеская влюблённость вспыхнула ярким пламенем. Иван мучился, не сводил с девушки взгляд и безмерно был рад, когда мог украдкой коснуться её. И обмирал всякий раз, когда очередной басурман в чалме направлялся к любимой…

Переминаясь с ноги на ногу на горячих досках, Иван угрюмо наблюдал за следующим покупателем. Пыхтя и отдуваясь, на помост взобрался высокий дородный бородач в бухарском халате. Мансур изогнулся в поклоне и подобострастно поддержал его под локоть.

– Салам аллейкум, уважаемый Курбан-баши. Давно не видел тебя в наших краях, как поживаешь, дорогой?

– Милостью Аллаха всё хорошо у меня, уважаемый – Бородач, утирая платком потное лицо, бросил пытливый взгляд в сторону нарядного балдахина. – Дошли до меня вести, что имеется у тебя истинная жемчужина, уважаемый Мансур-ака! Вот и примчался к тебе из самого Гезлова… Не продал ещё?

– Нет достойных покупателей… – худое лицо татарина сморщилось в улыбке. – Аллах для тебя хранил это сокровище. Гляди!

Мансур отодвинул занавеску и знаком велел девушке встать. Уже привыкшая к таким смотринам, она встала и, выпрямившись, откинула чадру и опустила глаза. Покупатель буравил её некоторое время тёмными поросячьими глазками. Затем осторожно обошёл кругом.

Иван, затаив дыхание, с ненавистью наблюдал за ним. Сердце молотом билось в груди, дышать вдруг стало тяжело… Сейчас Иван даже расцеловать готов был татарина за то, ломил бешеную цену за Кристину. Сама мысль, что толстые волосатые пальцы этого поганого будут касаться тела любимой, была гибельной для парня.

– Хороша, очень хороша… и сколько хочешь?

– Тысяча золотых будет немного за такую пари…

Маленькие глазки покупателя едва не выскочили из орбит:

– Клянусь бородой пророка, ты обезумел, Мансур! Столько и арабский скакун на котором сам падишах ездит, не стоит! Даже если она и девственница, то…

– Девственна, девственна, дорогой Курбан-баши! – раскосые глаза татарина хитро сощурились. – Сам Ходжа аль Рашид, табиб самого Алли-паши, смотрел её. И глаза… таких глаз нет и у жён султана, гляди! – Мансур снова сделал знак рукой.

Кристина подняла на бородача свои синие глазищи. Как два бриллианта самой чистой воды сверкнули очи девушки, озарив всё вокруг. Дружный вопль восхищения вырвался у окружающей помост толпы.

Курбан-баши оцепенел. Толстые мясистые губы его приоткрылись и лихо закрученные чёрные усы казалось, враз опустились вниз. Сцепив унизанные золотыми кольцами пальцы на внушительном животе, он очумело таращился на девушку. Мансур качнул пальцем, и Кристина опустила взгляд. Бородач, тяжело дыша, вновь вытер мокрое лицо.

– Хочу оглядеть её, Мансур… – тихо просипел он, не сводя с девушки глаз.

Татарин понимающе ухмыльнулся и задвинул за собой и покупателем занавеску.

Сердце Ивана ухнув, остро кольнуло, и он чуть было не упал на помост. Спасибо – сосед поддержал – крепкий молодой мужик из соседнего села, промышлявший чумацким извозом.

– Держись хлопец, будь козаком! Неча по девке сохнуть, о себе помысли…

Иван, пересилив себя, отодвинулся, враждебно на него покосившись. И, с болью посмотрел на занавес.

Мансур до половины расстегнул платье девушки и вертел её как куклу в разные стороны перед покупателем. Ещё более вспотев, бородач буквально пожирал Кристину глазами. Нависнув над девушкой всей своей тушей, он хотел, было пощупать её грудь, но купец не позволил дотронуться до «товара».

– Заплати сначала, уважаемый, тогда и делай что хочешь! – Мансур извиняюще развёл руки в стороны.

Иван, хоть и не понимал ни слова, что торговец и покупатель говорили, знал прекрасно его суть и оттого страдал безумно. Масла в огонь подливал и сосед-чумак, много раз бывший в Крыму, знавший язык и обычаи татар. Иван, не в силах больше смотреть на тени за занавеской, отвернулся. С тоской глянул он на синеющие вдали горы, на острые шпили минаретов, высящиеся над мечетями, на серые глинобитные здания караван – сараев, окружающих площадь… и заметил вдруг всадников, стоявших перед ним.

Затянутые в кольчуги татарские воины в железных шлемах, с саблями по бокам и с копьями в руках, тройным кольцом окружили помост. Длинные копья их, увенчанные бунчуками, тыкались остриями в небо. Оттеснённая ими базарная толпа примолкла и обычный людской рокот над рынком утих. Впереди, на великолепном белом аргамаке важно восседал пышно одетый пожилой татарин. Огромная чалма с золотым полумесяцем, казалось, вот-вот должна была раздавить его маленькую голову. Дорогой бархатный халат, перетянутый атласным кушаком, свободно свисал с тщедушного тела важного всадника. Жуя серебряные удила, аргамак слегка пофыркивал и бил копытом по пыльной земле. Крепко сжимая шёлковые поводья, старик в чалме пристально наблюдал за торговцем и покупателем. Воины вокруг хранили полное молчание.

Иван настороженно поглядел на важного татарина и нукеров. Затем перевёл взгляд на балдахин.

– Уговорил, Мансур! Беру эту газель синеокою, чего там! – Курбан-баши обречённо махнул рукой и выудил из-за пазухи увесистый кошель.

Прекрати торг, Мансур! – негромкий скрипучий голос старика в чалме пронёсся над помостом.

Купец и покупатель мигом обернулись. Мансур побледнев, быстро приложил правую ладонь к сердцу и изогнулся в низком поклоне. Бородач отдуваясь, тоже склонил бычью шею.

– Нарушаешь наши законы, уважаемый Мансур! – старик обнажил в усмешке редкие жёлтые зубы. – Такой ясырь ты был обязан сначала предложить самому Абдуле Дсуфу, главному евнуху. Этой пери место не в твоём грязном сарае, а в гареме нашего солнцеликого хана, да хранит его Аллах…

– Дд-да так я… это… – начал было мямлить купец непослушными губами, но старик на аргамаке жестом оборвал его. Подскочившие слуги помогли ему сойти с лошади и подняться на помост. Положив ладонь на золотую рукоять кинжала, торчащего из кушака, важный старик, шаркая, направился к балдахину. Мансур опрометью, не отнимая ладони от груди, бросился вперёд и мгновенно откинул занавес.

Кристина встретила нового покупателя прямым убийственным взглядом своих прекрасных глаз. Если важный татарин и был поражён красотой девушки, то вида не подал. Проковылял вокруг неё, он остановился напротив. Старик был тщедушным и маленьким – золотой полумесяц у его чалмы едва достигал подбородка невольницы. Но незримое излучение силы и власти, исходившее от него, делало его выше и, соответственно, ниже людей, его окружающих. Несостоявшийся покупатель, здоровяк Курбан-баши, казалось, сразу усох и сморщился. Он неловко топтался в сторонке, явно пытаясь казаться незаметнее, и всё ещё судорожно сжимая кошель с деньгами.

– Якши эйи! – пробормотал старик. Подойдя вплотную, жестом приказал девушке открыть рот. Кристина нерешительно разомкнула алые губки – покупатели до этого в её рот не заглядывали, обращая всё внимание на другие участки тела. Бесцеремонно засунув унизанные перстнями с бриллиантами пальцы в рот девушке, старик проверил в надлежащем ли состоянии её зубы.

Мансур кинулся, было расстёгивать платье, но важный татарин остановил его:

– Аллах милостив к тебе, Мансур… не позволив продать её ранее! И я не зря проделал долгий путь из Бахчисарая. Так говоришь, она девственница?

– О да, да, уважаемый! Сам Ходжа иль… – заторопился торговец, быстро кивая бритой головой.

– Я уже слышал это, Мансур! – старик поднял указательный палец вверх. – Ходжа знатный лекарь, это истинно. Но и великий любитель золота, что так же истинно… – неуловимая змеиная усмешка промелькнула на его тонких губах. – Ты знаешь, что Великому хану нельзя подсовывать порченый товар! – выцветшие глаза старика пронзили купца насквозь.

Даже Иван, замерший в стороне, ощутил исходящий от них холод. Только что изнывавшего на солнцепёке, парня невольно бросило в холод. Мансур изогнулся ещё более, едва не касаясь макушкой грязных досок помоста. Заикаясь, он что-то лепетал о своей порядочности и честности…

Не слушая его более, старик в чалме с полумесяцем сделал знак. Один из слуг мигом извлёк увесистый мешочек и протянул его купцу.

– Здесь тысяча золотых, Мансур. – и ни на кого не глядя, важный татарин заковылял обратно к нетерпеливо ждущему его аргамаку.

Как в полусне Иван смотрел на Кристину. Подскочившие слуги бережно взяли её под локти, и повели в закрытый паланкин, стоявший возле помоста. Тяжёлая бархатная занавес расшитая золотом, сомкнулась за ней. Резкий рёв боевого рога сотряс воздух. Огромные чёрные люди, которых юноша видел впервые в жизни, дружно подняли паланкин на могучие голые плечи. Ровно шагая в ногу, они направились прочь от помоста. Нукеры, уперев древки копий в железные скобы стремян, мерным шагом сопровождали нарядный паланкин. Толпа расступалась перед воинами как масло под ножом и хранила опасливое молчание. Скоро железный лес копий всадников и сверкающий полумесяц на чалме старика исчезли в улочках, окружающих базарную площадь…

– Это был сам Алибек – Гази, главный визирь их собачьего хана! – тихо прошептал сосед Ивана. – Его тут все боятся, татары сказывали…

Ивану было всё равно, кем являлся этот мерзкий старик: первым визирем или самим Сатаной. Христи нет рядом? Погасла его звёздочка, его первая любовь… Затуманенным взором смотрел хлопец перед собой. Минареты расплывались перед его глазами, тёмные лица и чёрные бороды мусульман сливались в одно тёмное пятно. Слёзы предательски показались из уголков глаз. Иван до боли сжал челюсти, глубоко дыша, стараясь унять больно колотящееся сердце.

Кто-то пожелал и его посмотреть. Покупатель щупал руки и засовывал пальцы в рот, торговался с Мансуром. Иван не осознавал ничего, только огромные печальные глаза девушки стояли перед ним. Толчок в спину несколько привёл его в чувство. Высокий худощавый старик с длинной седой бородой, в цветном халате, сердито дёрнул парня за рукав.

Уныло глядя под ноги и спотыкаясь, Иван поплёлся за новым хозяином.