Глава 1

* * *

.…ОТКРЫВАЮ ГЛАЗА. Я ЛЕЖУ НАВЗНИЧЬ, НА ЗЕЛЕНОЙ, ТОЛЬКО ЧТО ПРОКЛЮНУВШЕЙСЯ ТРАВЕ. НАДО МНОЮ ЯРКО-СИНЕЕ НЕБО. ПРИПОДНЯВШИСЬ, ОСМАТРИВАЮСЬ: МЕСТО ВРОДЕ НЕЗНАКОМОЕ. ЧТО Я ЗДЕСЬ ДЕЛАЮ? И КАК Я СЮДА ПОПАЛА? НИЧЕГО НЕ ПОМНЮ; НЕ СРАЗУ ВСПОМИНАЮ ДАЖЕ, КАК МЕНЯ ЗОВУТ. ОТКУДА ЭТА СТРАННАЯ, НИ НА ЧТО НЕ ПОХОЖАЯ ТУПАЯ БОЛЬ ВО ВСЕМ ТЕЛЕ? И В ГОЛОВЕ СЛОВНО НЕ МОЗГИ А КИСЕЛЬ КАКОЙ-ТО! ПОЧЕМУ НА МНЕ МУЖСКАЯ ОДЕЖДА? ЭТО Ж ВРОДЕ ТРЯПЬЕ НАШЕГО ЯКОБА. ПОЧЕМУ Я ВСЯ В ЭТОЙ ВОНЮЧЕЙ ПОЛУЗАСОХШЕЙ СЛИЗИ, КАК БУДТО В БОЛОТЕ НОЧЕВАЛА? И КУДА, НАКОНЕЦ, ПОДЕВАЛИСЬ ГАНС С ЯКОБОМ?? СО МНОЮ ЧТО-ТО НЕ ЛАДНО, ОПРЕДЕЛЕННО НЕ ЛАДНО; ЧТО-ТО С ГОЛОВОЙ… НЕ БЫЛО НИКОГДА НИЧЕГО ПОХОЖЕГО, ДАЖЕ ПОСЛЕ КАКОЙ УГОДНО ПОПОЙКИ… И ЕЩЕ ЭТО ЧУВСТВО: БУДТО БЫ Я ЗАБЫЛА ЧТО-ТО ОЧЕНЬ ВАЖНОЕ, Я ЧТО-ТО ДОЛЖНА СДЕЛАТЬ… ЛАДНО, ХВАТИТ, ВСПОМИНАТЬ БУДЕМ ПОТОМ. СПЕРВА НАДО РАЗДОБЫТЬ НОРМАЛЬНУЮ ОДЕЖДУ ДА СМЫТЬ С СЕБЯ ЭТУ ГРЯЗЬ. КАК ВОТ ТОЛЬКО ДОБУДЕШЬ ОДЕЖКУ-ТО? СКАЗАТЬ, ЧТО НА РАЗБОЙНИКОВ В ЛЕСУ НАТКНУЛАСЬ, ОНИ МЕНЯ СНАСИЛЬНИЧАЛИ, ДОГОЛА РАЗДЕЛИ, А Я ОТ НИХ СБЕЖАЛА, И ВОТ ЭТИ ВЕЩИ ПРИХВАТИЛА? ВЕЩИ… РАНЬШЕ БЫ Я СКАЗАЛА – БАРАХЛО. И В САМОМ ДЕЛЕ СО МНОЮ ЧТО-ТО НЕ ТАК. КАКАЯ-ТО Я НЕ ТАКАЯ… И ГОВОРЮ, И ДУМАЮ НЕ ТАК, КАК РАНЬШЕ. И ЕЩЕ ЭТО ЧУВСТВО: СЛОВНО Я – ЭТО И НЕ СОВСЕМ Я, А… НЕ ЗНАЮ ДАЖЕ КТО. И СЛОВ ТАКИХ НЕТ НИ В ОДНОМ ЯЗЫКЕ. СТОП! А ПОЧЕМУ НИ В ОДНОМ, С ЧЕГО Я ВЗЯЛА?! И СЛОВА ЭТИ НЕ МОИ, ТОЧНО НЕ МОИ; Я И НЕ ЗНАЛА ТАКИХ. О ГОСПОДИ! ДА РАЗВЕ РАНЬШЕ СТАЛА БЫ Я ВООБЩЕ ДУМАТЬ: КАК Я ГОВОРЮ, И ЧТО ЗА МЫСЛИ У МЕНЯ В ГОЛОВЕ! ТАК, НАДО УПОКОИТЬСЯ; СНАЧАЛА ОДЕЖДА, ДА И ПОЕСТЬ (РАНЬШЕ Я СКАЗАЛА БЫ – ПОЖРАТЬ) НЕ МЕШАЕТ. И ВПРЯМЬ В БРЮХЕ ПУСТО, КАК У НИЩЕГО В КОТОМКЕ. ЧТО ЖЕ ДЕЛАТЬ?? ПОЖАЛУЙ, ПРО РАЗБОЙНИКОВ ГОВОРИТЬ НЕ СТОИТ: ЕЩЕ ВСПОЛОШАТСЯ, НАЧНУТ РАССПРАШИВАТЬ, ЧЕГО ДОБРОГО – СТРАЖУ КЛИКНУТ. А МОЖЕТ И НЕ НАДО ГОВОРИТЬ НИЧЕГО, А ПРОСТО ДОЙТИ ДО ПЕРВОГО ПОСТОЯЛОГО ДВОРА, ШМЫГНУТЬ К ХОЗЯИНУ ДА И РАЗДВИНУТЬ НОГИ? НЕТ, ПОЖАЛУЙ: В ТАКОЙ ОДЕЖДЕ ДАЛЕКО НЕ УЙДЕШЬ. ЧЕРТ ВОЗЬМИ! А ВЕДЬ СО МНОЙ И В САМОМ ДЕЛЕ ЗДОРОВО НЕЛАДНО: ПОДУМАЛА – КАКИМ МЕСТОМ ЛУЧШЕ ОДЕЖДУ ЗАРАБОТАТЬ, И НИКАКИХ МЫСЛЕЙ ПРИЯТНЫХ НЕ ВОЗНИКЛО. А ВЕДЬ МНЕ ВСЕГДА БЛИЗОСТЬ С МУЖЧИНАМИ НРАВИЛАСЬ! БЛИЗОСТЬ… – СЛОВО-ТО КАКОЕ! ОХ, ЧУЕТ МОЕ СЕРДЦЕ… ЛАДНО, ЧТО ЭТО Я ЛЕЖУ И ВОДУ В СТУПЕ ТОЛКУ-ВСТАВАТЬ НАДО ДА ИДТИ ХОТЬ КУДА-НИБУДЬ. ПОТОМ РАЗБЕРУСЬ – ЧТО И КАК…

* * *

Информационно-логический блок № 8111-као-004-Белый.

Оперативный отчет о состоянии фактотума на данный момент (13 оранжевых единиц времени, 29 солнечных часов с окончания трансформативного воздействия).

Полная контрольная проверка окончена. Информация о состоянии фактотума: физиологические характеристики 0,75 – 0,85 от нормы, характеристики ментальных составляющих соответствуют расчетным.

Распределение модулятивных рядов в синей и алой части спектра свидетельствует о повышенной частотности в сравнении со стандартной моделью. Психоэмоциональное состояние пониженное, в спектре преобладание серых и коричневых фракций, имеет место значительная тревожность и растерянность. Адаптивная способность незначительно ниже нормы. Способность к суггестивному воздействию-0,45 от расчетной. Состояние первой сигнальной системы – соответствует норме. Состояние второй сигнальной системы – соответствует норме. Состояние третьей сигнальной системы – соответствует норме.

Предварительные данные свидетельствуют о том, что трансформация завершилась удовлетворительно.

Резюме: фактотум может быть задействован незамедлительно. Рекомендации: задействовать объект в режиме частичной ретрансляции.

* * *

Не отрываясь, смотрел Зоргорн, как существо, созданное ими, делает первые шаги. Запасов Сомы, истраченных на него вполне хватило бы, чтобы обратить воду любого из морей Мидра в твердь или начисто изменить ландшафт одного из девяти материков.

…Какие же великие силы повинуются им и как страшна может быть ошибка владеющих подобными силами!

Таргиз был занят более прозаическими размышлениями.

Фактотум уже вполне в состоянии действовать самостоятельно, и это прекрасно. Однако она еще не осознала себя в новом качестве, несмотря даже на глубокую реморализацию и начавший действовать базовый информационный пакет. В ней еще слишком много от прежней Катарины Безродной, поэтому давать ей волю пока не следует. Повременим пока давать ей волю.

* * *

…А ВОТ И ЖИЛЬЕ. ДЕРЕВНЯ НА ВИД ТАК СЕБЕ, ДВОРОВ СТО. ЗАМКА РЯДОМ НЕТ – ХОРОШО, СОВСЕМ ХОРОШО. ЛЮДЕЙ НА УЛИЦАХ НЕ ВИДАТЬ.ТОЖЕ НЕПЛОХО. НАДО ПОТОРОПИТЬСЯ, ЛУЧШЕ ЕСЛИ НЕ УВИДИТ НИКТО. ВОН ТОТ ДВОР, ПОХОЖЕ, ТО, ЧТО НАДО: БЕДНОВАТЫЙ, НО НЕ СОВСЕМ УЖ НИЩЕНСКИЙ. А КАЖДЫЙ ЗНАЕТ: БЕДНЯК СКОРЕЕ ПОДАСТ ПРОСЯЩЕМУ, ЧЕМ КУРКУЛЬ КАКОЙ. МИМО МЕНЯ ПРОБЕГАЮТ ДВОЕ МАЛЬЧИШЕК – НЕ УСПЕЛА РАЗГЛЯДЕТЬ, ОТКУДА ОНИ ВЫСКОЧИЛИ; ТЫЧУТ В МЕНЯ ПАЛЬЦАМИ, ЧТО-ТО КРИЧАТ. ЭГЕ!! ДА ОНИ, КАЖИСЬ, ПО-ФРАНЦУЗСКИ ВОПЯТ? Я, ВЫХОДИТ, ВО ФРАНЦИИ, ЧТО ЛИ? ТАК ВЕДЬ ДО ГРАНИЦЫ БЫЛО НЕБЛИЗКО. И ЧТО СТРАННО – Я ВЕДЬ ФРАНЦУЗСКИЙ ЗНАЛА, КОНЕЧНО, ТАК ВЕДЬ ОТ СИЛЫ ПОЛСОТНИ СЛОВ, А ВСЕ ЧТО ОНИ СЕЙЧАС ВЕРЕЩАТ – ОЧЕНЬ ДАЖЕ ХОРОШО ПОНИМАЮ. ДА ЗА ТАКИЕ СЛОВА! ОХ, ПОПАЛИСЬ БЫ МНЕ ЭТИ ЩЕНКИ РАНЬШЕ!! ВХОЖУ ВО ДВОР, ТОЛКНУВ ЕЛЕ ДЕРЖАЩУЮСЯ КАЛИТКУ. НАВСТРЕЧУ МНЕ ИЗ ДОМА ВЫХОДИТ БЕДНО ОДЕТАЯ ЖЕНЩИНА. СКАЗАТЬ ЕЙ ПРО РАЗБОЙНИКОВ? ИЛИ ЧТО ПОКА КУПАЛАСЬ, ОДЕЖДУ УКРАЛИ, А ЭТУ БРОСИЛИ.?… ЧТО, ЧТО Я ГОВОРЮ?! НЕТ, ЭТО НЕ Я! СЛОВНО КТО-ТО ЧУЖОЙ ШЕВЕЛИТ МОИМ ЯЗЫКОМ, ЗАСТАВЛЯЕТ ОТКРЫВАТЬСЯ МОИ ГУБЫ, И Я НЕ МОГУ СОПРОТИВЛЯТЬСЯ ЕМУ… ЧТО-ТО О ВОЛЕ ГОСПОДА, О СПРАВЕДЛИВОСТИ, ОБ ИСТИНЕ, О ГРЕХАХ, О ЦАРСТВЕ БОЖЬЕМ НА ЗЕМЛЕ… ГОВОРЮ, ГОВОРЮ, А ДВОР МЕЖ ТЕМ ВСЕ БОЛЬШЕ НАПОЛНЯЕТСЯ ЛЮДЬМИ…

* * *

Королевство Французское. Графство Шампань. Вокулер.

Первые числа марта 1347года.

В это ясное мартовское утро Гийом Ивер был явно не в духе. Сказать по правде, вокулерского коменданта злила каждая мелочь. Рыбная похлебка, поданная женой на завтрак, казалась прокисшей и пересоленной; вино разбавленным; грязь на улицах особенно непролазной, а ухажер дочери, явившийся с визитом с утра пораньше… При последней мысли коменданта буквально взорвало: «Как же, жениться он хочет! Небось, только одно на уме – поскорее затащить Хелен в темный угол, да завернуть ей юбки!». Баронский пащенок! Ему бы только поскорее всунуть девке между ног и без разницы: что дочка поденщика, что любимое дитя поседевшего на королевской службе человека! Комендант громко произнес по адресу своего предполагаемого зятя – шевалье де Альми, несколько слов, услыхав которые тот, не раздумывая, схватился бы за меч.

Впрочем, он тут же пожалел о собственной несдержанности, ибо на лице вынырнувшего из узкого переулка аббата Жоржа отразилось брезгливое неудовольствие. «Вот и монаха встретил; все одно к одному». Нет, определенно сегодняшний ранний вызов к бальи^[1] ничего хорошего не сулил.

– Здравствуйте, святой отец, – слегка поклонившись, поприветствовал он клирика, пытавшегося обойти обширную навозную лужу. – Здравствуйте, сын мой, – бросил тот в ответ. С его круглой физиономии не сходила брезгливая мина; правда, непонятно было, относится ли она к брани Ивера, или к луже, куда все-таки угодила его обутая в войлочный башмак нога. – Сын мой, а вы не к бальи идете?

Комендант остановился, слегка огорошенный.

– Ээ, святой отец, как вы догадались?

– Дело в том, что я сам иду к нему же; мне передали, что он хочет видеть меня по важному и не терпящему отлагательства делу, вот я и подумал, видя вас идущим в ту же сторону… А что могло случиться, вы не знаете?

– Нет, святой отец, ума не приложу.

В сопровождении монаха комендант перешел городскую площадь, в этот час еще пустую и безлюдную, обрамленную с трех сторон запертыми лавками, верхние этажи которых служили жильем хозяевам. Ускорив шаги, они направились к дому бальи. Ивер поприветствовал стоявшего у ворот стражника, тот отсалютовал в ответ взмахом алебарды.

– Слушай, приятель, – спросил он, пока отец Жорж оправлял одеяние, – ты не знаешь, зачем мессир Антуан меня вызвал?

– Не знаю, мэтр Гийом. Хотя, может, из-за позавчерашнего: слыхали, должно быть – неподалеку от границы опять двух купцов ограбили.

Уже войдя в ворота, комендант вдруг задумался: а почему, собственно, здесь стоит стражник? Раньше такого вроде не водилось… Слуга торопливо провел их по лестнице наверх, в кабинет бальи.

При взгляде на его хмурое озабоченное лицо комендант понял, что опасения были небеспочвенны.

– Вот почему я позвал вас, уважаемые, – сразу взял быка за рога Антуан де Камдье, когда после обмена приветствиями вошедшие уселись напротив него на длинной скамье. – В бальяже бунт.

– Бунт?! – в один голос переспросили доминиканец и комендант.

– Да бунт и, скажу вам, бунт прескверный. Начать с того, что его возглавила какая-то баба, взявшаяся вообще непонятно откуда. Но это, само собой, не главное. Бунт начался дня два-три назад, а взято уже два замка. Всех дворян, даже женщин и грудных детей, зверски убили. Так же растерзали нескольких священников, пытавшихся увещевать мужиков.

Отец Жорж издал звук, напоминающий сдавленный стон, рот его приоткрылся.

– Два замка? – озадачено пробормотал Гийом Ивер.

– Да, Буи и Сен-Жерар де Энни.

– Сен-Жерар?!

Комендант даже привстал: услышанное заставило его на миг забыть обо всем. Даже тревожное, мучительное ощущение, возникшее в его душе, как только он услышал слова бальи о бунте, отступило куда-то.

– Сен-Жерар?? – повторил он. – Быть не может!!

Замок Буи, как ему было известно, представлял собой довольно плохонькое сооружение с одной полуразвалившейся башенкой, низкими стенами, что не ремонтировались уже лет тридцать, и не имел даже приличного рва. Хотя и его взять с ходу необученной толпе было бы весьма непросто. Но Сен – Жерар? Цитадель графов де Энни с ее восемью башнями, донжоном высотой в полтораста футов, двойным кольцом несокрушимых стен, глубоким рвом, огромными запасами… Крепость, которую даже небольшой гарнизон способен удержать против неизмеримо более сильного противника(что и случалось не единожды)…

– Как такое могло случиться?? – выдохнул Ивер.

– Бальи почему-то оглянулся на доминиканца, лицо которого пошло красными пятнами.

– Не знаю. Я сам не очень понял. Какая-то хитрость, вроде бы… Но самое плохое даже не то, что они взяли замок.

– Святой отец, – понизив голос обратился бальи к настоятелю. – Эта баба проповедует крестьянам чистейшую ересь. И люди, наслушавшись ее, покидают свои дома и толпами идут за нею. Вы понимаете, чем это пахнет?? Впрочем, вы сами все услышите.

Бальи позвонил в колокольчик, что-то вполголоса приказал заглянувшему в приоткрывшуюся дверь слуге. Спустя полминуты в комнату вошел, втянув голову в согбенные плечи, маленький худой человечек. Лицо его было исцарапано вдоль и поперек, на скуле красовался набухший кровью огромный синяк. Украшавшая его голову свежевыбритая тонзура, пересеченная крест накрест свежими следами бича, и длинное черное одеяние, когда-то щегольское, а сейчас разодранное и заляпанное засохшей тиной и грязью, выдавали в нем служителя церкви. Был он еще молод, не достиг еще, пожалуй, тридцати, и седая прядь в черных волосах выглядела странно и жутко. Он остановился у порога, переводя маленькие черные глазки то на бальи, то на отца Жоржа, то на коменданта. Больше всего он напоминал сейчас испуганную мышь, осторожно выглядывающую из своей норки. Да, несомненно, человек этот был очень сильно напуган. И нечасто приходилось видеть Гийому Иверу за свою жизнь людей, переживших столь сильный страх.

– Садись, – коротко приказал бальи. Торопливо закивав, тот опустился на стоявший в углу табурет.

– Повтори вот для них, – рука бальи указала в сторону аббата и коменданта, – все, что ты уже рассказал мне.

– Зовут меня, мме-мессиры… – каждое слово давалось ему с видимым трудом – Пьер К – кене. – Я, с позволения вашей милости… кх-х, буду причетник в церкви замка С– сен – кхе-кхе-йе… – горло человечка издало что-то вроде хриплого кваканья, и он замолк, хватая ртом воздух. С досадой хмыкнув, бальи извлек из под стола флягу и протянул причетнику. Тот с жадностью принялся хлебать вино, однако бальи тут же отобрал сосуд, не позволив слишком долго наслаждаться живительной влагой. Отдышавшись и вытерев дрожащей рукой губы, человечек, собравшись с силами, вновь начал говорить…

…Утром вчерашнего дня на главном донжоне замка Сен-Жерар де Энни затрубили тревогу. Вместе с прочими обитателями замка поднялся на стены и встревоженный Пьер Кене. С первого же взгляда было ясно, что в графских владениях имеет место бунт. Ибо что еще могла означать движущаяся в их сторону толпа в тысячу с лишним человек, о намерениях которых недвусмысленно говорили вилы, топоры и суковатые дубины в их руках. В замке оставалось только шесть десятков солдат: большая часть гарнизона была отправлена графом в его владения, лежавшие на границе с Фландрией, где опять было неспокойно. Само собой, котлов со смолой и кипятком на стенах Сен-Жерар тоже не было, а метательные машины еще прошлой осенью были разобраны и заботливо укрыты от непогоды в подземельях. Однако, хотя обитатели замка и почувствовали себя не очень уютно, страха ни у кого не возникло. Ведь Сен-Жерар всегда считался непреступным, а под стенами его сейчас собралось всего-навсего жалкое мужичье.

Меж тем толпа приблизилась уже настолько, что можно было различить землистые, грязные лица тех, кто явился штурмовать крепость, о которую в прошлую войну обломало зубы отборное воинство герцога Лотарингского. Высунувшись из бойницы старший сын графа, двадцатидвухлетний Арно де Энни(сам граф лежал тяжело больной), грозно осведомился: что им здесь надо, и приказал, чтобы они немедля убирались прочь, предварительно связав и выдав зачинщиков, иначе висеть им всем на стенах вниз головой. И тут же получил стрелу в щель забрала.

Через мгновение на стены обрушился настоящий ливень смерти. И лучники, прятавшиеся до времени среди толпы, оказались на удивление меткими. Стрелы и арбалетные болты влетали во множестве в бойницы, почти не давая возможности вести ответную стрельбу. Вскоре почти половина защитников, среди которой оказались и все командиры, были убиты и ранены. Но этого причетник уже не видел, поскольку был среди тех, кто унес прочь смертельно раненого юношу и все оставшееся время провел вместе с замковым кюре, который пытался утешить как мог, графиню и ее дочерей, рыдавших возле метавшегося в агонии тела их сына и брата. Поэтому сам он не видел того, что произошло потом, и узнал об этом только из разговоров мятежников. А случилось вот что. Пока оставшиеся без командиров солдаты почти все собрались на западной стене, часть нападавших скрытно подобралась с другой стороны, быстро навела через ров наплавной мост из принесенных с собой бочек, бревен и досок, после чего были закинуты на стену веревки с крючьями. Должно быть, часовые выставленные с той стороны, были перебиты стрелами или случилось еще что – нибудь, но это осталось Пьеру неведомо. Взобравшись наверх, нападавшие легко преодолели второй пояс стен и после краткой яростной схватки, в которой пали почти все защитники, открыли ворота и опустили мост. Ревущая толпа оборванцев ворвалась в замок. Никаких подробностей этого боя причетник так же сообщить не мог – увидя бунтовщиков во дворе замка, он, совершенно потеряв голову от ужаса, принялся метаться, как заяц, по залам и коридорам, среди такой же напуганной, ничего не понимающей челяди.

Комендант невольно потряс головой. Странное, назойливое ощущение того, что все происходящее сейчас уже было с ним когда-то, путало мысли и мешало вникнуть в суть того, что говорил Пьер Кене.

Нервная речь причетника словно уплывала куда-то, отдалялась, как будто он говорил о чем-то незначительном и не имеющем касательства к нему.

Сделав усилие, он заставил себя вновь сосредоточиться на рассказе Кене.

Его, вместе с мажордомом и еще несколькими старшими слугами, схватили, вытащили во двор, немилосердно колотя и, скрутив, швырнули на землю. После этого о них на какое-то время забыли. По всему двору валялись раздетые изрубленные тела защитников, и собаки слизывали текущую из ран кровь. Здесь же, у галереи, под охраной мужиков с вилами сгрудилось полтора десятка связанных как куры, израненных пленных.

Тем временем, мятежники учинили во взятом замке какой-то безумный шабаш. Они резали гобелены и ковры, сдирали со стен драгоценные занавеси и кусками их обматывали грязные босые ноги. Они крушили и ломали резную мебель, били стеклянную посуду, дубинами разнесли в пыль витражи, привезенные из Венеции – предмет гордости хозяев. Многие справляли нужду прямо на инкрустированный деревянный пол. Казалось, бунтовщики стремятся даже не грабить, а разрушать. Во дворе возникла драка из-за золотой и серебряной утвари замковой часовни – ее рубили на мелкие куски топорами.

Отец Жорж, по ходу рассказа становившийся белее и белее, истово перекрестился.

От мужчин не отставали и женщины. Целая толпа галдящих баб окружила выкинутые на радость им из окон сундуки, где хранились дорогие платья, и казалось, вилланки вот-вот вцепятся друг другу в волосы, не в силах поделить господские тряпки.

Мимо него проволокли кричавших и плачущих хозяйку замка и ее дочерей. За ними тащили жестоко избитых, почти голых графа – он уже еле дышал, вместе с младшими сыновьями. «Пусть посмотрят!» – гоготали мужики. А какая-то женщина вцепилась графу в окровавленную бороду с воплем: «Будет тебе, ублюдок, право первой ночи!».

Отовсюду слышались вопли насилуемой прислуги, пьяные выкрики и песни: новые хозяева Сен-Жерар принялись опустошать его обширные винные погреба. Вновь вспыхнула драка, на этот раз за лошадей и коров, стоявших в хлевах Сен – Жерар, но дюжина крепких мужчин с тяжелыми палицами быстро восстановила порядок, проломив кому-то череп. С донжона сбросили кюре и нескольких приставов; потом подняли на вилы управляющего (в тот момент Пьер Кене решил, что пришел и его смертный час). Но самое страшное ожидало его впереди.

– Клянусь вам, клянусь, – жалобно бормотал причетник. Я…я не смогу про это рассказать как должно… Это надо было слышать и видеть…

Гомон сборища вдруг затих, как по мановению руки чародея, и в наступившей тишине послышался стук копыт. Во двор Сен-Жерар де Энни въехала на белоснежной лошади молодая, необыкновенно красивая женщина, одетая в длинное белое платье. Голова ее была непокрыта, и распущенные волосы цвета темного золота ниспадали на плечи.

Все кто был во дворе, опустились разом на колени, протянув к ней руки… Слушая сбивчивый, местами невнятный рассказ причетника, комендант лихорадочно пытался понять: в чем же дело, что его так мучает? Откуда это чувство, что он не понял, упустил нечто важное?

Конечно, все сейчас услышанное было само по себе странно и невероятно. Но все же не настолько, чтобы смутить его, повидавшего и не такое. И, главное, почему ему все время кажется, что подобное уже было с ним когда-то? Предчувствие надвигающейся катастрофы на миг стало почти непереносимым, и он еле сдержался от крепкого словца, которым привык успокаивать нервы.