Этот мотив возникает над Днепром в начале XI столетия, сейчас же повторяется над Волховом, а затем варианты его начинают множиться: во Пскове, Смоленске, Владимире, Переславле, Чернигове, Ростове, Коломне, Нижнем Новгороде, Устюге, в Троице-Сергиеве, в больших и малых городах и совсем без городов, во множестве монастырей и кремлей; в следующие эпохи он достигнет своего апофеоза в Кремле Московском.

Над этим стоит задуматься. Вряд ли увенчалась бы успехом попытка исчерпывающе объяснить это явление одними соображениями военно-политическими, техническими, даже общекультурными. Другие страны, расположенные в сходных географических условиях, в эпоху тех же феодальных отношений и, если можно так выразиться, в схожих религиозных климатах, создали, однако, совсем другие художественно-мистические символы, другие эстетические образцы и, в частности, архитектурные каноны. Архитектурный ансамбль вообще далеко не везде перерос в первенствующий символ, в синтетическое отражение трансмифа, в каменное подобие «Града взыскуемого». В такой символ он перерос в Египте и Вавилоне, в Индии и некоторых странах буддизма, в Афинах, но этого не случилось ни в Иране, ни в Японии, ни в североиндейской культуре, и даже о таковом значении средневековых аббатств можно говорить только с натяжкой. Очевидно, мы имеем здесь дело с фактом иррациональным, может быть с духовным вкусом сверхнарода. Корни же духовного вкуса уходят в неисследимые его глубины, к закономерностям, связующим сверхнарод с надстоящей над ним второй реальностью».

Нет ничего более удивительного, чем этот факт. Народ, строивший государство в суровом климате, на земле лишенной больших и доступных залежей каменного строительного материала, в условиях катастрофических перепадов температуры, что наиболее разрушительно именно для каменных построек, народ, который на протяжении всей своей истории испытывал нехватку рабочих рук для ведения хозяйства и обеспечения себя жизненно необходимыми продуктами, этот народ создал не только самое огромное, по размерам, государство человеческой истории, но и свою самобытную каменную архитектуру, гораздо раньше многих европейских наций, живших в более благоприятных географических условиях. Если же говорить о традициях деревянной архитектуры, то тут Русь достигла абсолютных вершин, которые с ней не может разделить ни один народ в мире.

Архитектура, и, особенно, сакральная архитектура, представляет собой в совершенно определенном смысле икону в камне и дереве. В архитектурной форме культовых памятников, в особенностях градостроительных принципов, да и в гражданской архитектуре, этнос в овеществленных, окаменевших формах запечатлевает свой неповторимый духовный облик.

В архитектуре же заключена и особая цифровая система пропорциональных закономерностей, которые являют собой определенную математическую модель, используемую при описании сакрального пространства и мироздания в целом. Известные с глубокой древности нумерологические знания о числовом выражении определенных пропорциональных закономерностях мироустройства в христианской традиции были воцерковлены, будучи очищенными от пантеистического балласта в горниле Священного Предания.

Формы архитектуры, ее пропорциональные закономерности, в силу вышеуказанных причин, сопряженные с духовным складом народа, с его верой и культурой, уходящей корнями в священные глубины традиции, имеют освященные этой же самой традицией незыблемые канонические закономерности своего выражения. При этом мы не должны понимать под каноном только или преимущественно некий юридическо-нормативный акт, обязательный к исполнению. Канон есть мера некой формы, началом своим имеющая священный прототип или первообраз. Соблюдение священной меры дает ощущение не только внешней красивости, но и позволяет через зрительное восприятие пропорциональных закономерностей постичь нечто, что не всегда доступно прямой рассудочности, но что от этого не становится менее реальным. Без этой священной меры само понятие прекрасного будет неотделимо от пошлой экстравагантности.

Именно через эту священную мерность, непостижимая красота и таинственная мистика открываются даже непосвященному, но открытому и честному духовному взору соотечественника или иностранца в русских памятниках, в русском народном характере, в христианской культуре вообще.

Европейский гость Виконт Дарленкур так описывал свои впечатления от увиденного им храма Василия Блаженного: «Как изобразить это здание, самое непостижимое и чудное, какое только может произвести воображение человека».

Английский писатель Пристли свидетельствовал: «Русские отнюдь не ординарные европейцы или (и это присущая всем ошибка) восточные люди. Они – русские, народ суровых восточных равнин, раса сосредоточенных людей, твердых и в то же время мечтательных…(которые) полагают, что они обладают исключительной, ни с чем не схожей и, возможно, мистической судьбой».

Немецкий комендант города Валдая во время войны подметил: «(народ русский) оставил во мне впечатление чего-то великого и таинственного по скрытой в нем непонятной силе».

Поразительная сила воображения, таинственная сила воли и характера, мистическая судьба нашего народа есть внешние свойства-символы, свидетельствующие миру о принадлежности его к священному первоисточнику этих даров, к православной вере.

Но есть и еще одна тайна не только нашего народа, но и любого народа, не потерявшего связь со своей священной традицией. Это мистическая связь с предками, которая вечно омолаживает национальные духовные и творческие силы.

В одной из своих работ, а именно «Унтерменши, морлоки или русские», замечательный русский публицист Борис Башилов приводит один свой разговор, состоявшийся еще в Сталинской России до войны: «Я навсегда запомнил то, что мне говорил в дни моей юности шаман племени селькупов Ямру Окатетто, устами которого вещала народная мудрость, жизненный опыт бесчисленных поколений: «Только большевики хотят быстро все делать. Кто им не верит, тех убивают…Глупый ум, злое сердце. Большевики думают – всегда будут жить. Они долго жить не будут. Они только о живых думают, о мертвых забыли. А в душе каждого живого – тысячи мертвых живут. Все, кто жил до нас. Мертвых больше, чем живых. Телом умерли, а душой в наших душах живут. Мы так хотим делать, по-своему, а умершие предки против идут, серчают. Говорят: «Разве мы все дураки были? Почему все по-своему хотите делать?». Только большевики и дураки не знают, что мертвые повелевают живыми. Мы не замечаем этого, а делаем так, как умершие предки делали. Как они, радуемся, как они, плачем, как они, ненавидим. Все – как они делаем. Нам только кажется, что мы все по-своему делаем. Большевики убьют много людей, друг в друга стрелять будут и ничего не сделают. Только большевики да дураки думают, что сделают. Живых убить можно, а как мертвых убить? Предков, которые в душе каждого живут?». Я вспомнил эти слова шамана Ямру Окатетто, когда прочитал в одном из сочинений Гоголя: «Мертвецы также вмешиваются в дела наши и действуют вместе с нами». Я был страшно поражен своим открытием. Тем, что великий писатель великого народа и неграмотный шаман племени селькупов думали одинаково. Позже я понял, что тот, кто пьет воду из источника народной мудрости, накопленной за тысячелетия, не только равен тому, кто питается плодами отвлеченной книжной мудрости, а иногда и выше их».

Изучение истории предков, умение взглянуть на вещи их глазами превращается из простой, «научной любознательности» в настоящее таинство, в священный акт приобщения к вечно живой народной душе к ее творческим энергиям и волевым импульсам.

Само изучение истории должно носить инициатический характер и рождать живое, всеобъемлющее трепетно-священное чувство сопричастности с прошлым своего народа, чувства, без которого не возникнет и сопричастности национальному будущему.

В связи с этим, необходимо понимать, что существует определенная система допуска к тайне Русской истории, к священным основам ее государственности, культуры, национального становления и жизни.

Такая система допуска предусматривает, помимо прочего, посвящение в знания цифрового кода нашей традиции, имеющего исторически устойчивую форму, выраженного числовыми показателями пропорциональных закономерностей культовых памятников национальной архитектуры.

Именно этим обусловлено наше особое внимание к памятникам христианского церковного зодчества, которые сохраняют для нас возможность быть посвященными в мистерию национальной традиции, обрести ключи к ее знакам и символам. Эти знания позволяют нам постичь священные закономерности, ритмы нашей исторической жизни, усвоить верный духовный акт постижения и приобщения к национальному историческому мифу.

Важно четко себе представлять, что человек вообще не живет, не существует в религиозной, культурной, социальной, политической, экономической, семейно-бытовой, наконец, среде без мифов, структурирующих его поведенческие мотивации, позволяющих ему занимать определенную этическую позицию.

В безмифической среде нет человека, нет человечества. Миф – духовный кислород его бытия.

Но, зачастую, на место подлинных, сакральных мифов, человек создает мифические суррогаты, часто в обертке последних достижений позитивной науки. Человек начинает насыщать свою естественную мифологическую среду обитания суррогатами политических и научных доктрин.

Чего стоит только теория происхождения жизни на земле после большого взрыва во вселенной, который разделяется многими в ученом мире. Удивительно, как это вообще может укладываться в рамки позитивного знания, когда совершенно ясно, что взрыв есть явление хаотизации, разрушения. Каким образом из хаоса вдруг возникает упорядоченный космос, да еще в результате его усугубления посредством разрушительного эффекта спонтанного взрыва материи, ни один здравомыслящий человек не объяснит. Вера же в эту концепцию большого количества людей лишь ярко свидетельствует о невозможности человека жить вне мифа о зарождении мыслящей жизни. Но, когда утрачено священное знание о первоначалах, в вакуум мифологического сознания человека проникают лжемифы.

Даже если предположить, что взрыв в хаосе доводит сам хаос до того предела, где он превращается в свою противоположность, или разлетевшиеся элементы спонтанно сцепляясь вдруг создают некую систему, то и тогда, с точки зрения математической закономерности, таких взрывов должно быть огромное количество.

Эта концепция с очевидностью свидетельствует, сколь убогим и непоследовательным стало наше «научное» сознание в связи с утратой мифологического мышления предков, с утратой священного знания.

Великий мыслитель Густав Лебон утверждал, что народ как биологическое сообщество, должен рассматриваться как существо постоянное, живущее вне времени. Это постоянное существо состоит не только из живых индивидуумов, которые его составляют, но из целого ряда поколений, которые были его предками. Чтобы понять истинное значение народа, увидеть его исторический лик, нужно его изучить одинаково и в настоящем и в прошлом. Только так можно заглянуть в его будущее. Более многочисленные, чем живые, мертвые бесконечно могущественнее и мудрее живых. Они управляют громадной областью нашего бессознательного, той неведомой областью, которая держит под своей властью все проявления нашей жизни, разума и характера. Народ в большей мере ведется по путям истории своими покойниками, чем живыми. Зная это, народ способен к поступательному развитию своих сил и способностей. Игнорируя этот факт, народ может лишь создавать разрушительные «научные» химеры, которые далеко не безобидны, как показал минувший век, когда человечество заплатило за свою наивную веру во всесильность науки и прогресса в отрыве от Творца и традиции, миллионами человеческих жизней и небывалыми страданиями.

Изучая последовательно различные факторы, способные воздействовать на умственный склад народов, можно утверждать, что они действуют на дополнительные и временные стороны характера, но почти совсем не затрагивают его основных, базовых элементов или затрагивают их лишь после наследственных, весьма медленных накоплений.

Из того, что предшествует, мы не можем заключить, что психологические признаки народов способны к изменениям, подобно признакам анатомическим, они обладают очень большой устойчивостью. Вследствие этой-то устойчивости душа народа изменяется так медленно в течение столетий. Только по наружности народ сразу преобразовывает свой язык, свое устройство, свои верования и искусства. Чтобы на самом деле выполнить такие перемены, пришлось бы совершенно преобразовать его душу, что человеческим силам не доступно.

Несмотря на тектонические сдвиги в мире, происшедшие в минувшем веке, народы остаются все теми же неповторимыми и уникальными субъектами мировой драмы, какими исследователь их застает на заре истории.

Густав Лебон отмечал: «Нужно также вспомнить – и этот пункт весьма существенный, – что в нашем психическом строении мы все обладаем известными возможностями характера, которым обстоятельства не всегда доставляют случай обнаружиться. Когда они возникают, то возникает тотчас же и новая личность, более или менее, так сказать, временная. Так и в эпохи больших религиозных и политических переворотов наблюдаются моментальные превращения характера такого рода, что кажется, будто нравы, идеи, поведение – словом, все меняется. Действительно, все изменилось, как на поверхности озера, взбаламученного бурею. Но редко случается, чтобы это было надолго».

Прогремят бури кризисов, политических, экономических и финансовых, и вдруг выяснится, что в глубине священных вод универсума действуют все те же древние духовные течения, энергии и силы, чьими выразителями являются те же древние и вечные субъекты мировой истории – народы земли.

Нравственное и духовное, а за этим только и экономическое возрождение народа возможно только тогда, когда он установит прерванную духовную связь с национальным прошлым, с предками, чья жизнь и знания не являются чем-то безвозвратно ушедшим.

Возрождение русского народа, да и других народов, населяющих Россию не в попытках тем или иным образом изменить существующую экономическую модель, которая есть лишь продолжение определенной мифологемы, чуждой традиционным ценностям европейской культуры, но исключительно в приобщение к святым и органическим идеалам исторического прошлого, к традиции предков, к духу их. Без этого приобщения вера в «светлое будущее» есть лишь примитивное суеверие, если не чудовищное заблуждение.

Россия истинная, настоящая, Россия-идея воспрянет только тогда, когда у подавляющего большинства нашего народа будет верное и глубоко благоговейное отношение к своему великому прошлому, к священным знаниям нашей этнической истории и традиционной культуры, к наследию предков.

В противном случае, Россия останется политическим недоразумением, страной, не выполнившей своей исторической задачи, которую, в лице своих духовных и политических вождей, она верно осознавала и четко формулировала. Эта историческая миссия не отменена ни революциями, ни экономическими и финансовыми потрясениями в мире.

Выход из системного кризиса, в котором находится современная цивилизация, базирующаяся на западных ценностях либерализма, для нашей страны единственно возможный и жизненно необходимый – в возвращении к священным, базисным основам нашего национального бытия.