2

Пышные кусты шиповника с шорохом качались на ветру, создавая эффект надвигающейся на берег морской волны. Торопов не боялся утонуть в них, но все-таки воспринимал их с опаской. Вчера, преследуя киллера, он опрометчиво нырнул в шиповник, колючая ветка больно хлестнула его по щеке. А если бы в глаз?..

Сейчас, продвигаясь по тропинке, он аккуратно раздвигал ветки, а еще внимательно смотрел под ноги. В нескольких десятках метров от забора шумела шоссейная дорога, может, какой-то водитель совсем недавно побывал под этими кустами. Но все чисто, и можно не опасаться за санитара, с отрешенно-пренебрежительным видом шедшего позади. Вид у этого щекастого здоровяка был настолько глупым, что Павлу казалось, будто в медперсонал диспансера его взяли из числа бывших пациентов. Бывают же тихопомешанные олигофрены, не представляющие особой опасности для общества. Так это или нет, но Торопов почувствовал вдруг обязанность заботиться об этом парне. А может, Эльвира Тимофеевна внушила ему это чувство, когда навязывала сопровождение? Ведь он был благодарен ей за то, что ему позволили вести расследование.

Еще он обследовал ветки кустарника, нашел одну сломанную, другую, и обе на уровне лица. Первая ветка могла ударить по лицу его, вторая – киллера. Если так, то их можно взять на анализ, ведь на них остались микрочастицы кожного покрова преступника. Еще есть анализ ДНК, но это сложно, а в его положении и вовсе невыполнимо.

Но вместе с мыслью об анализе у Торопова возникло предположение, что на лице киллера могла быть такая же отметина от ветки, как у и него – бледно-розовая полоса через всю левую щеку.

Павел подошел к высокому забору из бетонных плит, плотно сомкнутых между собой. В том месте, где киллер преодолел преграду, в плитах имелись как будто специально сделанные выбоины, достаточно широкие для того, чтобы с ходу и с прыжка попасть в них ногой. Попасть, зацепиться, перенести вес тела на руки, чтобы затем схватиться за верхний срез плиты. Именно так вчера и поступил киллер, уходя от погони. И Торопов повторил его путь; правда, ему пришлось сдать назад, разогнаться… Взять это препятствие он смог только с третьей попытки. Еще вчера, переваливаясь через преграду, он успел заметить, что по верху забора натянута колючая проволока, и только в этом месте она отсутствовала. Вне всякого сомнения, ее срезали те, кто пользовался этой лазейкой. И если киллеру известен этот путь, значит, диспансер для него – дом родной или что-то вроде того. Может, он работает здесь, а возможно, лечится, симулируя душевное расстройство. А возможно, он и настоящий псих, помешанный на убийствах. Но где он тогда взял пистолет? И кто запустил в небо ракету?..

– А у вас здесь кто лечится? – спросил Торопов у санитара.

– Кто лечится?! – с инфантильным каким-то удивлением посмотрел на него парень. – Люди лечатся.

– Понятно, что не звери. Обычные люди или, может, под следствием которые? Ну, на обследовании там.

– А Эльвира ничего не сказала?

Голос у санитара тонкий, высокий, как у евнуха, что резко контрастировало с его крупным телосложением. Но, может, он потому и подался на работу в психиатрическую больницу, что комплексовал из-за этого недостатка. А так, среди ненормальных, он выглядел чуть ли не совершенством, чем и тешил свое самолюбие.

– Да как-то не дошли до этого, – пожал плечами Торопов.

– Ну, и я тогда ничего не буду говорить.

– Эльвиру боишься?

Павел поднял с земли пустую и поблекшую от непогоды пачку «Явы», потянулся к сломанной пыльной расческе. Вряд ли эти предметы обронил киллер: слишком долго пролежали они на земле, но все равно надо бы все собрать, спрятать куда-нибудь, чтобы не исчезло.

– Почему боюсь? Просто полицаев не люблю. И разговаривать с тобой не хочу.

– А чего ж ты нас так не любишь? Натворил что-то? – с едкой усмешкой глянул на санитара Торопов.

– Чего это натворил? – напыжился парень.

– Тебе виднее.

– Не было ничего!

– Да ладно, не было! У всех что-то было. С кем-нибудь когда-нибудь дрался? А это уголовное преступление! Пьяным за руль садился? Это уже почти преступление… А может, документы подделывал? От уплаты налогов уклонялся?..

– Какие документы? – разволновался санитар. – Какие налоги?

– Тебе виднее… Может, бабу какую-нибудь изнасиловал. Она заявлять не стала, и тебя не тронули. А может, убил кого-то по случаю. Разругался с другом по пьяному делу и пырнул ножом почем зря. Или подругу. Труп в подвале закопал. Или, может, на части порубил да в мусорку выбросил! – наседал Торопов.

– Никого я не убивал! И не рубил! – побледнел парень.

– Тогда остается баба. Кого ты там изнасиловал? Подругу школьных лет или так, случайную?

– Не насиловал я, – не очень уверенно мотнул головой санитар.

– Тогда что? Может, кто-то другой насиловал, а ты присутствовал?

– Да пошел ты!

– А вот это ты зря! Я ведь и всерьез могу за тебя взяться. Друзей твоих поспрашивать, знакомых; с одного бока зайду, с другого – глядишь, и найду склеп в твоем подвале… Поверь, у каждого есть такой склеп. Ну так за что ты нас не любишь?

– Прилип как банный лист, – опустив голову, подавленно буркнул парень.

– Зовут тебя как?

– Гена.

– Ну вот, уже и на вопросы отвечаешь. Лед, как говорится, тронулся… Лишь бы ты сам не тронулся, с такой-то работой.

– А что? Работа как работа!

– Да, но ты же в тайны мадридского двора играешь. Одно можно говорить, другое нельзя, третье – как начальник скажет. Запутаешься в том, что нельзя говорить, и свихнешься. Или нет?

– А чего путаться? Чего скрывать?

– Ну, ты большой, тебе видней… Что тут у вас за клоуны через забор прыгают?

– Клоуны?! Через забор?! – прыснул в кулак Гена.

– А что, в дурдоме не может быть клоунов?

– Да нет, хватает… В принципе у нас тут каждый второй клоун. Один под Гитлера косит, другой под Сталина, Клинтон тут недавно заезжал, Монику Левински искал…

– А кто в Горуханова стрелял?

– В какого Горуханова?!

– Ты в Ульянове живешь?

– Да.

– И не знаешь, кто такой Горухан?

– Не знаю.

– Ну как же не знаешь? Он раньше весь город держал. Братва, бригады, стрелки, разборки…

– Ну, было такое. Только я тогда совсем пацан был, в школе учился…

– Да это и сейчас есть. Бандиты никуда не делись. Только ведут себя чуть потише. И Горухан особо не высовывался. У него в Ульянове легальный бизнес остался, он за него взялся, тихо все было, спокойно, ну, до вчерашнего дня…

– Не знаю я, кто такой Горухан.

– Его вчера убили. На Фабричной улице… Что, не слышал?

– Не-а, не слышал.

– Но теперь-то в курсе?

– Теперь да, теперь в курсе, – с инфантильным видом кивнул Гена.

– Его клоун какой-то убил. Вернее, киллер, который под клоуна рядился. Теперь понимаешь?

– Понимаю. Клоун его убил.

– Пусть будет клоун. Он через этот забор перелез… – не поднимая головы, движением пальца Торопов прочертил крутую траекторию, по которой киллер преодолел преграду на своем пути. – А я за ним…

Теперь нужно было показать место, где преступник подкараулил его и нанес удар по голове. Но для этого нужно было перелезть через забор.

– Боюсь, что повторить подобное я не смогу.

Торопов посмотрел вверх, и голова у него сильно закружилась, пришлось опереться рукой о заборную секцию. А ведь ему нужно было попасть на территорию больницы. Что ж, придется возвращаться к воротам контрольно-пропускного пункта, а оттуда идти к месту, куда спрыгнул преступник. Но сначала надо припрятать пачку из-под сигарет, расческу… К этим предметам добавился запыленный пузырек из-под йода, пакет из-под молока, сломанная зубная щетка со срезанной щетиной и цоколь разбитой лампочки. Все это Торопов спрятал под кустом шиповника.

– Значит, клоунов у вас здесь хватает, – небрежно сказал он, с хлопаньем потирая ладони, чтобы сбить с них пыль.

– Да, хватает, – хмыкнул Гена, с колкой иронией глянув на Павла.

– Кто там у вас? Гитлер, Ленин… А где Наполеон?

– От старости, говорят, умер. Гитлер и Ленин помоложе будут, поэтому пока что еще живут…

– Шутник ты, однако, Гена. Только не знаешь, что Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить.

– Ну почему не знаю? Он мне сам лично об этом говорил. И еще он сказал, что живее всех живых.

– Кто сказал?

– Ну, Ленин. Из семнадцатой палаты… А ты что подумал?

– Да мало ли, вдруг ты с духами общаешься.

– Нет, мне с духами по инструкции общаться не полагается.

Они вышли из полосы кустарника, по старой тротуарной и густо поросшей травой дорожке вдоль забора направились к въездным воротам. Торопов и санитар уже подходили к ним, когда за спиной, в отдалении, Павел услышал истошный хохот. Обернувшись, он увидел вдруг вчерашнего клоуна. Высоко выбрасывая вверх колени, он бежал тем же путем, что и вчера, только в обратном направлении. И распрямленные ладони он выкидывал вверх в такт своему фиглярскому бегу. Копна рыжих волос, синие щеки, зеленый лоб, красный шарик носа, клоунский костюм.

Не раздумывая, Торопов бросился за ним.

– Эй, ты куда? – удивленно протянул вслед Гена.

Но Павел даже не попытался что-либо объяснить. Расстояние до клоуна метров семьдесят-восемьдесят, сам он находился не в лучшей физической форме, одним словом, глупо было тратить силы на разговоры, сбивать дыхание…

Впрочем, далеко Торопов не убежал. Голова снова закружилась, почва ушла из-под ног, небо поменялось местами с землей, и он сильно ударился головой обо что-то твердое…

3

Эльвира Тимофеевна слушала внимательно, но, похоже, не воспринимала Павла всерьез. И как оказалось, у нее были на то причины.

– Вы говорите, что побежали за рыжим клоуном, но санитар Котов не видел никакого клоуна.

– Санитар Котов? Гена? Он ничего не видел? – ошеломленно протянул Торопов.

От волнения он приподнялся на локте, но Эльвира Тимофеевна осадила его движением руки.

– Лежите, лежите, вам сейчас никак нельзя вставать. Надо было сразу определить вам постельный режим, а то пошли у вас в поводу…

Она заботливо поправила под Павлом подушку, и он лег, удобно разместив на ней голову.

Торопов смутно помнил, как его в полусознательном состоянии доставили в эту одноместную палату, положили на койку, сделали укол, после чего он провалился в глубокий сон. Ему нужен был покой, и он его получил, но какой ценой? Может, ему вкололи какое-то психотропное лекарство, да и не один раз? Может быть, он проспал сутки, а может, и неделю?

– Давно я здесь?

– Один день вы провели здесь после первого клоуна и трое суток после второго. Только был ли клоун?

– Я видел его собственными глазами.

– У вас было сотрясение мозга, а это само по себе причина для возникновения всякого рода галлюцинаций.

– Эта галлюцинация бежала и смеялась.

– Галлюцинации бывают и зрительные, и слуховые, – парировала врач.

– Ну, может быть, – не смог противиться ей Торопов.

Действительно, у него кружилась голова и рябило в глазах; возможно, хохочущий клоун ему привиделся.

– Но ведь первый клоун тоже был.

– И он тоже смеялся? – совершенно серьезно спросила Эльвира Тимофеевна.

– Нет, он не смеялся. Он бил! Он бил меня по голове! – распалился Торопов.

– Павел Евгеньевич, вам нужно успокоиться, – менторским тоном проговорила женщина. – Вам сейчас нельзя волноваться.

– Ну да, у меня же проблемы с головой.

– Нет в медицине такого диагноза «проблемы с головой».

– Да, но проблемы есть.

– А проблемы есть, – кивнула Эльвира Тимофеевна. – У кого-то сотрясение мозга, у кого-то сотрясение души, и от всего этого страдает в первую очередь голова…

– Но с душой у меня все в порядке.

– Охотно верю.

– И тем не менее вы общаетесь со мной, как с душевнобольным.

– Если бы я считала вас своим пациентом, я бы не позволила вам покинуть территорию больницы. Но я предоставила вам условия для работы, для сыскных… Или как это у вас там называется?

– Для оперативно-разыскных мероприятий.

– Мы создали вам условия для таких мероприятий, но, как выяснилось, сделали это зря, – с сожалением сказала врач. – Вам надо было отлежаться денек-другой…

– Да, но у меня работа, у меня начальство.

– Работа, начальство… – эхом отозвалась женщина.