Глава 5

Никак не думал Трофим, что попадет в такую засаду. Берег и лелеял свой хабар, на сборке голодал, чтобы сберечь припасенный харч. Готовился сделать свой вклад в блатной общак. Чай, сало, галеты…

Он пытался отдать братве свою заначку, но Витой вежливо отказался. И взглядом показал на шконку, на которой он мучился в ожидании воровского суда.

Никто с ним не разговаривал, никто ничем не помогал. И бумагу бы ему для малявок никто не дал. Но ведь он бывалый зэк, для того он и прихватил из дома тетрадь с ручкой. Почта в хате работала исправно, поэтому он в первый же день разослал свои писульки по адресам. Он был уверен в том, что его лагерные дружки отпишут со знаком плюс, но пока малявы до них дойдут, пока вернутся с ответом… Не мог же он вечно жить в петушином кутке, нюхать отвратную вонь с параши. Вонизм, убивающая духота – все это было мелочью по сравнению с тем унижением, которое выпало на его долю. А виновник его страданий жил как ни в чем не бывало – ел, пил, ходил на допросы, даже на свидания. Трофима в упор не замечал – как будто его здесь и не было…

На четвертые сутки Трофима выдернули на этап в Чернопольск. На «воронке» с утра доставили в прокуратуру, до обеда продержали в подвале в специальном боксе, откуда и конвоировали в кабинет следователя.

Младший советник юстиции Мамаев. Мощная, как у бульдога, голова на широкой литой шее, покатые борцовские плечи. На тонких губах фальшиво-радушная улыбка, в глазах липкие цепкие щупальца. Трофим видел его впервые.

– Знаешь, зачем ты здесь? – спросил он.

– Ну, по делу… А что, нет?

– По делу, но по какому?

– Вам видней.

Следователь полез в ящик стола, достал оттуда «наган», упакованный в целлофановый пакет.

– Узнаешь?

– Ну, мой ствол… Так я ж не отпираюсь. Да, стрелял. Да, виноват…

– Понятно, что виноват. Понятно, в кого стрелял… А откуда ствол?

– Так я же говорил, нашел. Там в деле записано…

– Что ж, и я запишу. Нашел… – Мамаев сделал пометку на листе бумаги. – Следующий вопрос. У кого?

– Как это – у кого? На речке нашел…

– Ты хотел сказать, возле речки. На улице Линейной, дом восемнадцать…

– Начальник, я не понял! – встрепенулся Трофим.

– Все ты понял, – жестко усмехнулся следователь.

Он действительно понял. Что выдал себя, понял. И надо было ему трепыхнуться…

– Не, ну я знаю, где Линейная улица…

– И где дом восемнадцать… И гражданина Лялина ты тоже знаешь!

– Не знаю такого.

– А я говорю, знаешь! – громыхнул во всю мощь своего голоса Мамаев.

– Да откуда?

– Оттуда!.. Это его «наган». Его!

– Откуда вы знаете? На нем что, написано?

– Не написано, но я знаю. И ты мне сейчас все расскажешь!

– Расскажу, – усмехнулся Трофим. – Как я с девочкой дружу…

Он понял, что следователь берет его на понт. Наверняка вместо доказательств одни догадки. Может, прошла где-то шняга, что у покойного Лялина «наган» был, такой же ствол взяли при задержании у Трофима – отсюда и вывод.

– Как бы с тобой не задружили, Трофимов, – отнюдь не весело улыбнулся Мамаев.

– Это вы о чем, гражданин начальник? – нахмурился Трофим.

– Да все о том же… Не шути со мной, парень, не надо. Я ведь хороший, когда со мной по-хорошему. Если мне грубить начинают, то и я на дыбы становлюсь… Ты мне сейчас расскажешь, как ты грабил и убивал гражданина Лялина.

Трофиму поплохело. Уверенности в том, что следователь ничего не знает, поубавилось. Обвинения еще нет, но фабула уже звучит. Ох как плохо звучит. Грабеж, убийство, группа лиц…

– Э-э, я вам грубить не буду, – выдавил из себя Трофим.

– Не будешь грубить и все расскажешь, я правильно тебя понял?

– Рассказал бы… Но я ничего не знаю…

– Ну зачем ты меня огорчаешь, Трофимов. Я же с тобой по-хорошему, а ты за нос меня водишь… Все против тебя, Трофимов. Револьвер, с которым тебя задержали, гражданину Лялину принадлежит…

– Ну, наверное, принадлежал. Я же говорю, револьвер на речке нашел… А он что, этот Лялин, тоже возле речки живет? Ну, если на Линейной?.. Так, может, он купаться ходил да забыл… Хотите, я покажу вам то место, где я «наган» нашел?

– Значит, за дурака меня держишь? Ну, ну, – многообещающе глянул на него Мамаев. – Я думал, мы с тобой договоримся…

– Да я бы с радостью. Если бы убивал, сознался, а так, извините, гражданин начальник. У меня и своих слонов хватает…

– Будет тебе слон, Трофимов. Обязательно будет… Мы еще вернемся к нашему разговору.

– А я чо? Я ничо!.. Приятно будет увидеться, гражданин начальник!

Следователь даже ухом не повел. Как будто не услышал Трофима. Вызвал конвойного и велел увести подследственного.

Всю дорогу до следственного изолятора Трофим молчал, руками обхватив голову. Он уже почти точно знал, что никаких улик против него нет. Но плохие предчувствия скапливались над его головой, как снежные шапки на крутых горных вершинах. Казалось, вот-вот громыхнет выстрел, и на него со всех сторон обрушатся снежно-ледяные лавины…

В изоляторе он целый час простоял в душном «стакане», прежде чем караульная смена снизошла до него. Ошмонали, отправили в камеру.

А на хате его ждали. Сам смотрящий лично подозвал его к себе за стол, разрешил присесть на скамейку. Хороший знак. Да и братва не морщила нос в присутствии Трофима.

– Ну что могу я тебе сказать, пацан, – скупо, но без холода в глазах, улыбнулся Витой. – Малявку с воли подогнали. Матушка твоя разбор устроила, уважаемые люди за тебя подписались. Не был ты ни в каком пионерлагере… На Икше был, на малолетке, а с пионерами не-а, не дружил… Но пионером же был, да?

– Был, – кивнул Трофим. – Пока не исключили…

Это было не совсем правдой. Из пионеров его действительно исключали, за то, что флакон одеколона на уроке выдул, в шестом классе еще. Нажрался в зюзю, дебош устроил, самого директора далеко послал… Но ведь потом его восстановили. Правда, в комсомол в восьмом классе не приняли. А в девятом он сел…

– А в комсомол на малолетке не принимают, – в приподнятом настроении усмехнулся он.

Он еще точно не знал, какие именно уважаемые люди подписались за него. Но догадывался. Воронья Слободка – особый мир, и уважаемых в преступном мире людей там хватает. И есть кому провести разбор – выяснить, был ли тогда-то Трофим в пионерском лагере… Так что не зря Трофим матери малявку отбил, она всех кого надо подсуетила.

– Не принимают, – кивнул Витой. – Кстати, и от кента твоего малявка пришла. Ваня Локоть пишет, что пацан ты правильный. Хоть и по хулиганке сел, но по жизни воровской пацан… И еще малява пришла… Говорят, ты баклану на угле ухо отгрыз…

Трофим торжествующе усмехнулся. Настроение улучшилось. Одно к одному – и он уже в отмазе, нет за ним никаких косяков. Да еще и заслугу в репутацию вписали – чмошный фрукт не смог бы отгрызть ухо зарвавшемуся баклану.

– Да «пассажир» африканский, ля, попался, – в ухарском угаре сказал он. – Меня менты конкретно прессанули, в трюм зашвырнули – весь ливер, гады, отбили, на ногах стоять не мог. А тут отморозь какая-то… Ты же знаешь, Витой, я не беспредельщик, если в хате, то я сначала на разбор иду, а потом уже все такое. А тут как прорвало. Сил нет, чтобы кулаками махать, так я ему в ухо вгрызся…

– И как на вкус? – хохотнул босяк по кличке Башмак.

Трофим не знал, за что ему дали такую кликуху, но предполагал. Здоровенный парень, кулаки что кувалды, а нога размером под пятьдесят – попробуй на такую башмак подбери…

– Да ничего, – куражно усмехнулся Трофим. – Если б еще соли немного…

– Будет соль, – мрачно изрек Витой.

И уничтожающе посмотрел на Бутона. Воровская шестерка мгновенно сорвалась с места и притянула к столу обреченного на заклание бесогона.

Бутон, как обычно, держался спокойно – как будто ничего и не происходит. Трофим презрительно глянул на него, но тот как будто и не заметил этого. Или у парня крепкие нервы, или он действительно такой дебил, что не понимает, в какое дерьмо вляпался…

– Ну что, фуцан, готов ответку держать? – холодно глянул на него Витой.

– За что? – глазами глупой коровы посмотрел на него Бутон.

– За гнилую предъяву, которую ты пацану бросил.

– А-а, это… Так две недели сроку же. Еще не время…

– Ну и кому ты малявы по его душу забросил? – кивнув на Трофима, спросил смотрящий. – Кто тебе отписал?

– Да друзьям своим…

Наконец-то Бутон занервничал. И даже кинул быстрый взгляд в сторону шконок, где кучковались арестанты из его «семьи»… Трофим зловеще ухмыльнулся. Он-то прекрасно знал, что никто из мужичья не рискнет заступиться за тупоголового Бутона…

– Никому ты ничего не писал, – покачал головой смотрящий. – Коней ты по дороге не гнал, я видел. Трофим гнал, а ты нет…

– Так я это, на свиданке когда был. Брат ко мне приходил, старший. Я ему сказал…

– Что ты ему мог сказать? Ты даже не спросил, кто такой Трофим, как его фамилия… Что ты мог у брата спросить, а?

– Ну, я его описал… Ну, как выглядит…

– Описал, – кивнул смотрящий. – И описал, и обделал – с ног до головы… Бажбан ты, Бутон, и фуфломет…

Это был приговор, не подлежащий обжалованию. Но вольтанутый свистун этого не понял.

– Да, но мне показалось, что я его видел… – метнув на Трофима полный досады взгляд, сказал Бутон. – Был у нас в лагере похожий на него пацанчик…

– Так показалось или был? Он или похожий? – угрюмо спросил Рубач.

Хоть и не очень то жаловал он Трофима, но и Бутона не поддерживал.

– Ну, может, обознался…

– Обознался он, – в страшной ухмылке скривил губы Витой. – Знаешь, что за такие обознатушки бывает?.. Ты человека чуть не зашкварил… Какой спрос за петуха, да? Ты так думал, когда беса гнал?

– Я… Я просто ошибся…

– Просто?!. За такое просто простом и расплачиваются… Что с этим фуфлогоном делать будем, братва?

– Опускать, – спокойно, как о чем-то давно уже решенном сказал Рубач.

– Петух он проткнутый! В кукарешник его! – вспенился Башмак.

Братва подвела печальный для Бутона итог. Витой многозначительно глянул на Трофима, но тот покачал головой:

– В падлу эту гниль седлать… Да и мало ему этого. У меня с ним свой разбор…

Он провел пальцем по горлу, показывая, что жить Бутону осталось совсем чуть-чуть.

– Твое право, – понимающе сказал смотрящий.

И перевел взгляд на Рубача. Тот согласно кивнул.

– Я, конечно, не любитель, но если братва постанову дала…

Он медленно поднялся со своего места, подошел к съежившемуся Бутону, какое-то время в упор гипнотизировал, а потом вдруг резко пришел в движение. Бил он с размаха, поэтому Бутон успел подставить руку под удар. Но тяжеленный кулак летел в него с такой силой, что эта уловка не спасла его.

Бутон не удержался на ногах, сел на задницу. И тут же на него со всех сторон, как вурдалаки на упавшего Хому из «Вия», набросились «быки»… Приговоренного скрутили, животом уложили на его шконку, содрали штаны, на круп положили сеанс – фотографию голой женщины…

Больше всего на свете Трофим боялся оказаться на месте Бутона. Лучше смерть, чем такое унижение. Не так страшна дырка в миске и кружке, как ужасен вечный позор…

Рубач самолично привел приговор в исполнение, Бутона загнали под шконку, которую занимал Трофим. Его же самого перевели на более престижное место, на вторую шконку, поближе к блатному углу.

В радушных чувствах он забыл на время об опущенном обидчике. С ним он еще разберется. А сейчас он должен был сделать то, к чему так долго шел.

Все последние три ночи он спал на голых железных полосах, потому как побрезговал воспользоваться сброшенной на пол скаткой. И сейчас матраца у него не было, зато в хабаре чистое белье, которое он так долго берег для светлого часа. Простыней застелил ложе, накрыл его чистым пододеяльником. Конечно же, это не осталось без внимания со стороны братвы.

– Мазево живешь, братан! – заметил Башмак.

– Я же домой шел, для дома все и взял, – с благодушной улыбкой, но с чувством собственного достоинства изрек Трофим.

– Нормально.

Наконец-то Трофим мог внести свой вклад в общак. С видимой безмятежностью, но с внутренним трепетом поднес к столу свои богатства – чай, сало, вобла, печенье.

– Это для людей, – сказал он.

– И откуда это? – участливо спросил Витой.

– Из хабара. Из дома взял. Для общака берег…

– Это дело, – кивнул смотрящий. – Раз так, то двигай к столу…

– Угощай, раз такое дело, – вставил свое слово Рубач. – Твой чай – твой деготь.

Это значило, что Трофим сам должен был заварить чифирь. А дело это ох какое сложное. Розеток в камере нет, даже лампа освещения нарочно утоплена в потолок и закрыта специальным решетом, чтобы арестанты не смогли подключиться к электричеству. И Трофим бы ударил в грязь лицом, если б не вышел из положения без посторонней помощи. Но не зря же он прихватил из дома кружку-тромбон, ситечко, запас чая и сухого спирта. Вода в кране…

Приготовить хороший чифирь не так уж и трудно. Главное, угадать с дозой. На каждый сорт чая своя пропорция. Но Трофим брал с собой хорошо известную ему заварку, поэтому имел все шансы на успех…

Он приготовил воду, отломил от плитки чая солидный кусок, бросил в кипяток… Главное, не ошибиться. Слабоватый чифирь – это «Байкал», он не прихватит, не попрет. Чересчур сильная концентрация может вызвать спазмы в животе…

Чай пропарился, распустившиеся листья осели на дно. Полученный напиток нужно было пропустить через ситечко – в тюрьме этот предмет обладал ценностью культовой святыни. И уже одно то, что Трофим обладал столь дорогой вещью, поднимало его в глазах братвы.

Чифирь пьют из одной кружки – гоняют по кругу. По большому счету, это такое же священнодействие, как выкурить трубку мира. Строго по два глотка. И на голодный желудок – чтобы получить настоящий приход. На малолетке, где Трофим мотал свой первый срок, говорили, что после еды чифирь пьют не чифиристы, а чифирасты… И сахар в чае – это святотатство. За такое сам тюремный бог наказывает: сладкий чифирь может пробить на боль в сердце и даже инфаркт…

Витой первым припал к кружке. И не замедлил с оценкой:

– Яд!

Трофим облегченно вздохнул. «Яд» – это наивысшая похвала для чифиря.

Рубач косо глянул на него, но тоже похвалил. И все остальные согласились, что чаек удался.

Трофим и сам чифирнулся. Действительно, деготь удался. Аж до нутра пробрало, по коже пробежали веселые мурашки. И градус арестантского счастья повысился. Душа открылась, развернулась… Он еще не был принят в блаткомитет, даже разговор о том не шел, но братва уже держала здесь за своего. И он сам очень хотел быть черной масти…

Это только со стороны может показаться, что блатному в тюрьме живется в кайф. Может, оно, с одной стороны, так и есть – лучшие места, доступ к общаку, уважение, все такое. Но слишком много надо знать и уметь, чтобы не упороть косяк. Казалось бы, простое дело чифирь, но сделай Трофим три глотка из кружки – это уже такой косяк, за который и опустить могут… Само собой, одних только знаний мало. Нужно уметь постоять за себя. Но главное, дал слово – сдержи его. Трофим обещал расправиться с Бутоном, сам себя обязал упокоить его. Да и нет у него другого выбора. Братва пока не сомневается в том, что он способен дать ответку за себя. Но если он станет медлить, то сначала на него ляжет тень подозрения, а затем и темное пятно позора…