Глава 5. Добровольный прыжок

Лидия А. Гроховская вспоминает:

…При переезде в столицу мы потеряли Рона. На одной из станций Павел выскочил за кипятком и взял собаку «на выгул» без поводка. Чистоплотный Рон побежал от платформы в кустики. И к отходу поезда не вернулся. Павел висел на подножке, в надежде увидеть собаку… Дальше ехали горюя.

В Москве нам была предоставлена небольшая комната, в полуподвале. Два окна на улицу позволяли прохожим видеть все, что стояло на подоконниках, так как полы были чуть ниже уровня тротуара. Некоторые люди останавливались, пытаясь уразуметь, что за сосуды видны через стекло. Наверное, думали, что видят логово хозяина посудной лавки. А это сушились модели агитбомб, стояли другие наши поделки.

В комнате никелированная полутораспальная кровать с блестящими шишечками, обеденный стол, покрытый красной с белыми горошинами клеенкой, четыре простеньких стула и черная полированная этажерка с тремя полками, заставленная фотопринадлежностями, – все это стоило двести рублей, и было взято в кредит. Пышный светло-зеленый абажур из шелка и очень яркая лампочка создавали чудесный свет вечером. На окна я повесила репсовые темно-зеленые шторы. В общем, все как у людей со средним достатком и, может, только чуточку провинциально.

Павел работал в Научно-исследовательском институте ВВС летчиком-испытателем и одновременно занимался изобретениями. Большее время – изобретениями. «Носилки для перевозки раненых в самолете», матерчатая дистанционная агитбомба, «зажигательный авиационный прибор», «химическая авиабомба» для тушения пожаров, «громкоговорящая установка на самолете» – вот что было у него в разработке.

В свободное время Павел знакомил меня с Москвой. Столица поражала меня величием и угнетала масштабами. Я привыкла к Евпатории, где все уютно, все близко, а здесь, чтобы попасть в Центральный парк культуры и отдыха, нужно было ехать бесконечными улицами, застроенными старыми деревянными домами, церквушками и причудливыми особняками. Но Красная площадь, Кремль, храм Василия Блаженного… – глаз не оторвешь! Смотрела бы и смотрела! Хотелось попасть внутрь Кремля, храма, но туда не пускали.

Мы ждали ребенка. Я чувствовала себя неважно, все чаще подташнивало, лизала куски штукатурки, и вскоре меня все перестало радовать. Павел, как мог, отвлекал меня, заставлял пить какие-то лекарства, нагружал легкой работой, хотя моя помощь ему нужна была все реже и реже.

Первым помощником Павла стал инженер из НИИ Владимир Иосифович Малынич¹³ – худощавый симпатичный молодец среднего роста, очень вежливый. Он часто заходил к нам после работы, мы все вместе пили чай, потом они с Павлом корпели допоздна над чертежами.

К концу 1929 года были сконструированы, построены и испытаны подкрыльный бензобак, планшет для летного состава, подвесная кабина для перевозки раненых. Понимала из разговоров, что они готовят и что-то более серьезное.

Однажды Малынич пришел к нам в неурочное время крайне озабоченным, растерянным и, забыв поздороваться, выложил из портфеля тщательно отработанные чертежи и описание изобретения, подготовленные к сдаче в патентное бюро. Нервничая, раскрыл папку. Все бумаги были испорчены, во многих местах пропитаны маслом, там же лежали масляные тряпки. Использованную грязную ветошь завязали в папку! Посмотрев на это безобразие, Павел недобро усмехнулся и грохнул по столу кулаком:

– Дуралеи! От зависти, что ли?.. Засучивай рукава, Владимир Иосифович, опять пахать будем.

Если Малынич кручинился, что опыта технического конструирования у него маловато, то у Павла его совсем не было. Но он поражал умением выдумывать такие необыкновенные конструкции, что высокограмотным специалистам это с первого взгляда представлялось бредом. Но только на первый взгляд. Сделав соответствующие расчеты, «прощупав» изобретение со всех сторон, они приходили к выводу: «Стоящая вещь!» И это кому-то не нравилось, но вредили пока втихомолку, таясь.

Павлу становилось тесно в отведенной ему руководством НИИ комнатенке, не хватало исполнителей: художников, чертежников, модельщиков. За помощью он обратился в Московский комитет ВЛКСМ к секретарю Александру Косареву. Встретившись с ним, Павел напомнил комсомольскому вожаку о его речи на VIII съезде комсомола в 1928 году, где Косарев говорил о том, «что должен делать Союз молодежи на этапе социально-экономической и культурной перепашки страны», и в связи с этим поднял вопрос о квалифицированных, преданных делу пролетариата молодых кадрах. По-моему, Гроховский и Косарев понравились друг другу с первого свидания. «С этим парнем можно гору свернуть!» – сказал тогда Павел, восхищаясь работоспособностью Косарева. Впоследствии сотрудничество их было очень плодотворным и перешло в дружбу.

Особенно Павел восхищаясь организационными и бойцовскими качествами Косарева, приводил такой пример. Как-то, будучи генеральным секретарем ЦК ВЛКСМ, Саша Косарев на заседании комсомольского ЦК говорил о вовлечении молодежи в науку, о ее участии в создании новой техники. Ему возразил присутствующий Бухарин, крупная фигура в партии большевиков:

– Торопитесь, молодой человек. Прежде чем лезть в науку, комсомольцам надо научиться чистить зубы.

Косареву не понравился барский выпад против товарищей, и он осадил Бухарина:

– Нам нужны свои деятели науки, которые смогли бы повести молодежь к вершинам коммунистического общества. Если мы воспитаем такую молодежь, то она будет способна научить и вас, Бухарин, чистить зубы…

Косарев помог Павлу. Шумливая комсомолия вычистила один из подвальчиков в НИИ, устроив там просторную мастерскую. Нашлись и чертежники, и мастера по моделям. Раздобыли инструменты, два стареньких станка, столы и табуреты. А главное, как радовался Павел, стало весело работать… А чтобы было еще веселее – он купил патефон… |

Малынич очень рано приехал к Гроховским, даже постоял у двери, не решаясь утопить кнопку звонка. Взглянул на часы: без трех минут пять!

– «Поругают, но что делать…»

Когда его впустили, понял, что хозяева бодрствуют давно. В комнате царил такой беспорядок, за который даже корифеев техники беспощадно ругают их жены. Лидия Алексеевна Гроховская, в цветастом халатике, сидела вместе с мужем на полу и на цементную болванку наклеивала длинные кассовые ленты. Вокруг них валялись обрывки бумаги, тесьма, деревянный молоток, короткий металлический стержень и другие малопонятные для Малынича вещи.

– Веревка! По-научному – дистанционное управление. Примитив, конечно, но время экономит. Я на двери соорудил простенькую штуку и теперь впускаю гостей не сходя с места. Дерг за конец шпагата, и ты тут… Проходи!

Присмотревшись, чем Гроховские занимаются, Малынич посетовал:

– По-моему, вы губите время на то, что уже давно сделали?

– Повторение – мать учения, – проворчал Гроховский и, будто оправдываясь: – Понимаешь, работаю агитационные бомбы новой конструкции. Совершенно иной принцип действия, чем у первых. Для больших праздников… Летят самолеты, и летчики сбрасывают их на парашютиках. Взрыв, море бенгальского огня, и из него высыпаются листовки… или цветы! Красиво?! А? Работа, как видишь, сугубо домашняя.

– Да, но…

– И «но» предусмотрел. Именно в нем собака зарыта: при военных действиях моя бомба легко превращается в осветительную, меняем только начинку.

– Павел! – укоризненно остановила поток слов Лидия Алексеевна. – Ну, нельзя же так… – И обращаясь к Малыничу: – Вы уж извините, Владимир Иосифович, за беспорядок. Ночью ему пришла в голову мысль, он поднял меня в три часа и засадил за эту нудную работу. Вы очень кстати, вместе позавтракаем. Я мигом… – И, тяжело поднявшись с пола, она скрылась за занавеской. Запахло керосином, послышался стук поршенька, и звук раскочегаренного примуса.

Пока Лидия Алексеевна возилась на кухоньке, Гроховский продемонстрировал Малыничу новые изобретения – ботинки с пружинами на подошвах.

– Для будущего десантника! – с этими словами он обулся в них, залез на стул и прыгнул. Ботинки подбросили его вверх и вбок, но Гроховский удержался на ногах, в последний момент «уцепившись за стену».

– Думаю сделать еще пневматическую, надувную подошву, – сказал он, снимая ботинки. – Вычитал о них в старом журнале, думаю, будут полезны¹⁴

Впоследствии парашютист Николай Остряков¹⁵ довольно удачно испытал оба вида ботинок для десантника, прыгая в них с самолета на парашюте. Но в дело они не пошли, так как выпуск их в большом количестве требовал дополнительно немалых средств, и было решено, что «овчинка выделки не стоит».

Во время завтрака, найдя подходящий повод, Малынич спросил:

– О парашюте думали? Я ведь почему рано, вчера вечером увидел меня помощник начальника ВВС Молодцов и укорил, что по главному заданию у нас нуль. Чешетесь, говорит. Пообещал сделать соответствующие выводы. Назвал нашу группу «шарашкой». Я разволновался.

– Да… Молодцов способен на скорые выводы, слава богу, что бодливой корове он рогов не дал… Ничего толкового в голову не приходит, Владимир Иосифович. Проштудировали с Лидой всю историю парашютизма, разобрались детально в парашютах Котельникова, Жюкмеса, Ирвина. Сложные они. И неуправляемые почти, а нам нужно, чтобы десантник не просто спускался на нём, а летел туда, куда ему нужно, падал не наобум, а точно в назначенное место. Думаю, что парашют может не только опускать человека на землю, но и поднимать его в небеса.

– Такое нам пока не требуется, Павел Игнатьевич.

– Кто знает, может, завтра понадобится. Кто знает, дружище, каким будет наш завтрашний день.

– Владимир Иосифович, он завтра думает совершить парашютный прыжок. Ведь в первый раз. Страшно! Не очень опасно, как вы думаете? – обращенное к Малыничу лицо Лидии Алексеевны застыло в тревожном ожидании. – Может, посоветуете ему… Ведь есть молодые здоровые парни, и они с удовольствием…

– Прочь советы! – отрезал Гроховский. – Конструктор должен знать, что он делает и для чего. Испытать на себе. Прыгаю! И не завтра, а сегодня… И на сей раз не поддержит тебя, Лидуся, добрый, отзывчивый ВладимирИосифович. Ты думаешь, он зря так рано прикатил? Едем!..

До Ходынского аэродрома они добрались на трамвае. Почти весь путь проделали молча.

Павел Гроховский никогда не прыгал и мало знал о парашютных прыжках, как, впрочем, почти никакого опыта не было и у других летчиков страны. Можно сосчитать по пальцам кто к этому времени пользовался парашютом: в 1919 году выбросился с самолета пилот Эдельштейн, в 1927 – Громов, недавно – Бухгольц. Вынужденные прыжки, для спасения. Где-то в Америке первые учебные парашютные прыжки совершил командированный туда летчик Минов. Он вернулся в СССР, но опыт свой передать пока не успел никому. Так что Гроховский начинал «в чистом небе». Поэтому, из-за отсутствия опыта, день для прыжка выбрали явно неудачный: ветер у земли дул со скоростью десять – двенадцать метров в секунду, порывами до четырнадцати метров, а на высоте, надо думать, еще сильнее.

– Давайте повторим наш уговор, – попросил Гроховский летчика Иванова¹⁶. – Я из кабины вылезаю на крыло, держусь за стойку и, как только вы протянете руку в сторону, я по этому знаку отрываюсь от стойки. Так?

– На высоте тысяча двести метров, уточнил Иванов, – когда я сброшу обороты мотора и перейду на планирование.

– Подходите к аэродрому, я покидаю самолет на ближней границе поля.

– И вас сносит в центр.

– Будем надеяться! – Гроховский огляделся по сторонам. – Ого, нами интересуются. Приятно!

Любопытных вокруг их самолета «Фоккер С-4» собралось немало. Жаждали необычного зрелища. Одни смотрели на Гроховского удивленно, другие сочувственно, некоторые испуганно разглядывали его: «Диковина! Хочет прыгать по доброй воле!»

Щелкали фотоаппараты, корреспонденты газет что-то записывали в блокноты. Чуть позже в прессе 1929 года этот прыжок будет оценен как «первый в СССР добровольный парашютный прыжок». А в 1935 году его детально опишет в книге «Земля внизу» Н. Бобров.

Павлу Гроховскому внимание товарищей и журналистов нравилось, оно его взбадривало. Он любил быть первым. В день первого прыжка он неторопливо подгонял снаряжение, подтягивал по фигуре лямки подвесной системы парашюта «Ирвин». Опробовали «Фоккер». Мотор тарахтел чисто. Гроховский под струей работающего винта «проиграл» прыжок – залез в кабину, оттуда на крыло, спрыгнул на землю.