Глава 2. Показания Белки

Двое суток Гертруда Гольфштейн молчала, сидела перед Гобовдой почти не шевелясь, лишь иногда просила воды. Кажется, она даже не слышала вопросов следователя. И только сегодня, когда ей предъявили найденные при обыске квартиры в глубоком тайнике документы и вещественные доказательства, обличающие её, она стала говорить.

Призналась в принадлежности к шпионской организации «Народный союз немцев, проживающих за границей», назвала, кличку: «Белка».

После эвакуации немцев из Поволжья Белка осталась жить на прежнем месте, так как была женой русского фронтовика, но агентурные связи, которые ранее поддерживала ее мать, нарушились.

В конце 1942 года ее посетил человек «оттуда», привез деньги, побеседовал и включил в небольшую мобильную диверсионную группу. Демаскировка крекинг-завода была одним из заданий Белки. Она назвала фамилии и адреса трех членов группы.

Пятичасовой допрос утомил и следователя, и Гольфштейн, но, прежде чем сделать перерыв, лейтенант Гобовда решил ещё раз уточнить кое-какие детали. Он чувствовал – далеко не всё сказала ему эта белокурая женщина с пустыми глазами.

– Под какой фамилией приходил к вам посланец «оттуда»?

– Хижняк Арнольд Никитич.

– После эвакуации ваших родственников из города были еще встречи, кроме тех, о которых вы уже рассказали? Учтите, Гольфштейн, честное признание облегчит вашу вину!

Женщина пошевелила губами, потом с усилием подняла голову и снова попросила воды. Пила жадно, проливая воду на кофточку. Промокнула губы рукавом и заговорила быстро, взволнованно.

– Я понимаю, для меня все кончено! Еще девчонкой, в восьмом классе, я по поручению матери знакомилась с красноармейцами, командирами и узнавала от них многое. Я и замуж вышла по выбору матери за военного. И прямо скажу, была горда беззаветной службой своей родине – Германии. А когда мать умерла, я осталась совсем одна! Страх заставил думать. Нет, не о том, что поступаю неправильно, я боялась быть схваченной, умереть. Особенно когда Хижняк послал меня ползать в грязи с ракетницей. Это был ужас! Я хочу жить! Расскажу все, что знаю. Хотя и понимаю, что оказалась мразью…

– Остановитесь! Вы отвлеклись, Гольфштейн, и не ответили на вопрос.

– Хижняк, кроме денег, оставил мне посылку для другого человека.

Гобовда постучал по столу карандашом и тихо попросил:

– Успокойтесь. Сосредоточьтесь, Рассказывайте не торопясь, подробно.

– В тайнике, где вы нашли шифроблокноты, радиодетали и оружие, совсем недавно лежал ящичек, зашитый в парусину, с сургучными печатями. Очень похожий на посылку. Хижняк сказал, что за ним придет мужчина и представится: «Я Тринадцатый!» Мужчина не пришел, а позвонил по телефону. Мы встретились во дворе кинотеатра «Центральный» после последнего сеанса, и я передала ему посылку.

– Опишите его, – подсказал Гобовда. – Было темно… Выше среднего роста, плотный, голос грубоватый, в фуражке, в солдатском бушлате.

– О чем говорили?

– Ни о чем. Он только поблагодарил. Хотя нет. Подождите… Он спросил: «А усилитель здесь?» Я не знала содержимое посылки. Вот все! – Гольфштейн начала выдергивать ниточки из рукава и накручивать их на пальцы. Выдернув несколько ниток, подняла глаза, – Он был в солдатском бушлате без знаков различия. Когда прятал посылку под бушлат, на петлице мундира я увидела авиационную эмблему.

– Не ошибаетесь?

– Я хорошо знаю знаки различия. В это время он вышел из тени, а была луна.

– Тогда вы видели и лицо.

– Козырек… Большой, квадратный, закрывал… Лицо широкое.

– У вас начинает прорезаться память, Гольфштейн, это хорошо.

– Я устала.

Гобовда открыл тощую папку, вынул из нее бумажку, поднес к глазам женщины:

– Вот этот адрес найден в вашей квартире. «Петровский район, лесхоз 10, Корень». Кто такой Корень?

Ракетчица откинулась на спинку стула и прикрыла веки. Вяло и безразлично ответила:

– Не знаю. Такого не помню. Еще до войны мы всей семьей ездили в лесхоз отдыхать. Там заповедник, красивые места. Может быть, это кто-то из знакомых матери.

– Его фамилия? – резко спросил Гобовда.

– Чья? – встрепенулась Гольфштейн.

– Агента, которому вы передали посылку около кинотеатра.

– Я ж говорила. Он мне известен только как Тринадцатый.

Гобовда обмакнул ручку в чернила и протянул ее женщине, пододвинув к ней листы синеватой бумаги.

– Прочтите протокол допроса, подпишите и можете отдыхать.

Она расписалась, не читая.

Передав арестованную часовому, лейтенант Гобовда открыл окно, сел на подоконник и задумался. Допрос, длившийся трое суток, почти не продвинул дело. Есть косвенная наводка на какого-то Корня, есть словесный портрет Хижняка, а вот Тринадцатый – совсем темная лошадка.

Гобовда посмотрел на улицу. Редкие прохожие ещё различались в сгущающихся сумерках. В чистом небе вырисовывался серп луны. Шли машины с синими щёлками подфарников.

Глава 3. Экзамен

По авиашколе распространился слух, что приехала государственная комиссия. – Пока нет, но сегодня прилетит генерал со свитой, – уточнил пришедший из штаба старшина.

– Тыловик? – поинтересовался Шейнин. – «Гусей» не наставит в летные книжки?

– Не дрейфьте, генерал боевой! К нему в дивизию попасть считают счастьем! – старшина пошел вдоль коек. Его наметанный глаз заметил прикрытую газетой пару нечищеных, с налипшей грязью сапог, указав на них старшина недовольно проворчал, – вы, Шейнин, скоро будете офицером, а культуры ни на грош.

– А скажите, товарищ старшина, вы, конечно, лично знакомы с генералом? – курсант постарался отвлечь внимание старшины.

– Не заговаривать зубы! – Выхваченные из-под койки сапоги полетели на середину казармы. Белейшим носовым платком старшина аккуратно вытер руки. – За нечистоплотность – наряд вне очереди!

Шейнин вытянулся и свел босые пятки:

– Есть! Понял! Драить полы – знакомая и непыльная работенка. Но смею заметить…

– Жень-ка! – укоризненно протянул Тугов, и Шейнин, скорчив недовольную мину, замолчал.…

* * *

На аэродроме трубно ревели двигатели, самолёты вешали в штилевом воздухе пыльные занавески. Звонкие голоса запрашивали у руководителя полётов разрешение на посадку, и он довольно улыбался, когда тяжёлые горбатые машины нежно проглаживали траву у посадочного знака, и крякал, видя грубую встречу с землёй.

Но вот в трубный рев штурмовиков вплёлся мягкий рокот. Из-за Соколовой горы выплыл транспортный самолет СИ-47. Красиво подвернув на посадочную полосу, он сел и подрулил к командному пункту. Из кабины вышел пышноусый генерал, за ним несколько офицеров.

– Смирно! – руководитель полетов шагнул вперед для рапорта. Генерал протянул ему широкую ладонь.

– Тянуть не будем. Показывайте машину, на которой я буду летать с курсантами. И подполковнику самолет. Знакомьтесь – мой заместитель.

Руководитель полетов поздоровался с моложавым подполковником.

– Лавров, – представился тот.

Фамилия была известна авиаторам. Будучи командиром полка, Лавров разработал несколько новых схем боевых порядков истребителей и успешно применял их в бою. Лавров отмечался в приказах по воздушной армии. В военной печати появлялись его статьи, обобщающие боевой опыт авиации.

Подполковник Лавров внимательно прочитал список курсантов, назвал несколько фамилий и направился к самолету.

– И на штурмовике летает? – руководитель полетов кивнул в сторону подполковника.

– Освоил «Ильюшина» за пару дней. Цепок, чертяка! – с гордостью ответил генерал.

– Ну давайте и мне кого-нибудь.

Генерал проверил в воздухе несколько человек и остался доволен.

– Хватит, что ли? Или еще одного? Ты мне, старина, наверное, лучших подсовываешь, а кого похуже прячешь в казарме. Знаю я вас! Ну-ка дай списочек наряда.

Генерал долго просматривал фамилии и, наконец, произнес:

– Шей-нин… Давайте его!

Старшина разыскал Шейнина в кухне, где тот рассказывал поварам анекдоты и одновременно таскал со сковородок стреляющие жиром шкварки. Шейнин пулей вылетел из кухни, уселся в автомашину.

– Как генерал?.. Ничего?

Старшина промолчал. Шейнин вздохнул и затянул ремень потуже.

– Злой, что ли, генерал? – тронул он за плечо шофера.

– А вот сейчас увидишь, – ответил тот и остановил машину против командного пункта.

Из-за угла КП вышел генерал. Шейнин до того растерялся, что так и остался сидеть в машине. Генерал поглядел, сдвинув брови, потом приложил руку к шлему и доложил:

– Товарищ курсант, эскадрилья проводит учебно-тренировочные полеты. Происшествий нет. Доложил генерал-лейтенант Смирнов!

Шейнин вскочил, багровый румянец облил щеки.

– Товарищ генерал! Курсант Шейнин прибыл по вашему приказанию!

– Разгильдяй, а не курсант!.. Марш в самолет! Сачок! Посмотрю, каков ты в воздухе.

Выскочив из машины сержант бежал со всех ног к штурмавику и боялся оглянутся…

…Самолет носился над приволжскими степями сорок минут. Резкими и неожиданными были его воздушные пируэты.. Из пикирования – в боевой разворот. Из боевого разворота – в вираж. Крутые и энергичные «восьмерки». При больших перегрузках широкое лицо генерала наливалось кровью, отяжелевшие веки прикрывали задорные глаза, а голос прорывался сквозь гул мотора.

– Хорошо! Кто научил тебя делать недозволенные фигуры? Ты и в воздухе разгильдяй! Ну ладно, давай еще разок, это неплохой финт для воздушного боя. Да не так! Давай покажу… Вот сейчас правильно! Выйдет из тебя штурмовик. Молодец! Набирай высоту. А теперь в «штопор»! Не можешь, боишься? – Генерал хватался за управление. – Что, не нравится? Этого не умеешь? То-то!.. Научишься падать сейчас – не упадешь в бою…

Шейнин; окрыленный похвалами генерала, отлично посадил самолет. Отпуская курсанта, Смирнов сказал:

– Неплохо. И откуда» в таком «чижике» сила? Беру к себе! Но если чуть что… смотри! А как у тебя дела? – обратился он к своему заместителю.

– В дивизию отобрал восемь человек. «Отлично» заслужил только один курсант Тугов, – сдержанно ответил подполковник Лавров.

А сержант Шейнин позже рассказывал всем, что генерал сразу присвоил ему звание «Сачок», что означает, если расшифровать: советский авиационный человек особого качества.

Глава 4. Радист

В радиоцентре Саратовского управления НКВД боевая тревога. Поднял ее дежурный радист третьего поста. Контролируя свой поддиапазон, он наткнулся на незапланированную передачу. Почти сплошным потоком лилась из динамика морзянка. Радист схватился за карандаш, но потом со злостью бросил его и нажал кнопку магнитофона.

Световой сигнал тревоги: заплясал на электротабло дежурных пеленгаторов, и через несколько секунд начали медленно вращаться круглые антенны направленного действия.

На настольном пульте полковника Старикова тоже засветилась красная надпись: «Работает Неизвестная радиостанция!»

Стариков вышел из кабинета, неторопливо спустился с третьего этажа, прошел через двор и в радиооператорской выслушал рапорт командира связи.

– Неизвестный радист дал триста знаков в минуту. Принять смогли только на магнитофон. Пеленги получились неустойчивые и размытые. В зону размыва попали здание сельхозинститута и военный аэродром авиашколы. Сближение оказалось невозможным из-за короткого времени радиосеанса. Даже не успели завести автомашины! Цифровой текст радиограммы принят почти полностью, он сейчас у дешифровщиков. Во время сеанса неизвестного радиста в сельхозинституте шли занятия, а на аэродроме авиашколы производились полеты штурмовиков ИЛ-2. Доложил…

– Вольно! – прервал офицера Стариков. – Что еще можете добавить?

– Есть странности, товарищ полковник. Во-первых, скорость передачи. Даже знаменитый Кренкель не способен на такой радиогалоп! Работал феномен! В «нашей зоне таких радистов нет!

– Как видите, есть, дорогой товарищ.

Офицер немного смутился от вольного обращения начальника, но продолжил рассказ о своих наблюдениях. Он сообщил, что передача велась на радиоволнах, не обеспечивающих дальность. Обычно на этих частотах не работают ключом, а ведут передачи голосом. Необычная скорость передачи оказалась неожиданной для радиста, поэтому он и запоздал с приемом радиограммы. Офицер обратил внимание полковника, что месяц назад они бы не смогли контролировать такую передачу – не было новых ультракоротковолновых пеленгаторов.

К концу дня начальник дешифровальной группы доложил полковнику Старикову о затруднениях криптографов¹ в расшифровке перехваченной радиограммы. Они считали: ключом к цифровому шифру является какой-то текст прозаического или стихотворного произведения, поэтому предстоит трудная и длительная работа…

– Ну, а как подписана радиограмма? – перебил его полковник.

– С интервалом отбита цифра « тринадцать».

Отпустив начальника дешифровщиков. Стариков вызвал лейтенанта Гобовду и поинтересовался ходом следствия по делу Гертруды Гольфштейн.

– Я считаю, она сказала все! – так закончил свой короткий рассказ лейтенант.

Гобовда был совсе6м молодым следователем, и обычно ему поручались наиболее простые дела. Дело Белки дало побочные линии, усложнялось и казалось лейтенанту малоперспективным, почти не раскрываемым. А лейтенанту хотелось быть замеченным, хотелось быстро раскрыть эффектное дело.

– Почему вы так думаете? – спросил Стариков.

– Белка дала нам Хижняка, Тринадцатого и Корня. На Хижняка – только словесный портрет. На Тринадцатого – лишь авиационную эмблему при лунном свете. Как установила экспертиза, адрес Корня записан почерком, не принадлежащим никому из семьи Гольфштейн. В нашем распоряжении были письма всех членов семьи. Давность написания пять-шесть лет. Адрес найден не в тайнике, а в письменном столе, так что человек, проживающий по нему, если он еще там проживает, может быть, и не имеет никакого отношения к нашему делу.

Стариков закурил и, выпуская клубы дыма, пристально смотрел на Гобовду. Ему не понравились ни скороспелые выводы следователя, ни его настроение. Следователь «не вошел» в дело, оно не захватило его. В таких случаях лучше заменить исполнителя. Но опытных сотрудников не хватало. Да и этому крепкому, энергичному пареньку нужно набирать опыт.

– Я вам хочу предложить версию, Гобовда. Она основана пока только на предположении. – Стариков поудобнее устроился в кресле. – Давайте сопоставим показания Белки и некоторые факты. Вы считаете, что она передала Тринадцатому портативную радиостанцию?

– Да, товарищ полковник, его вопрос: «И усилитель здесь?..» – мог относиться только к радио- или электроустройству.

– Допустим. Вы также считаете Тринадцатого причастным к авиации. Понимаю, понимаю… на петлице авиационная эмблема. Допустим и это, хотя форму он мог бы надеть любую. Итак, радиостанция, которая передана Хижняком, обрела хозяина авиатора. Для чего он ее взял?

– Не любоваться же…

– Для работы. И вот сегодня – следите внимательно, Гобовда, – сегодня наши радисты засекли неизвестный передатчик. Пеленг на него прошел через аэродром авиашколы, где в это время летали. Нерасшифрованная радиограмма подписана индексом тринадцать.

– Вот здорово, товарищ полковник!