Петров получил приказ от командующего 51-й армией не только остановить противника, но наступать своими частями, отбить у противника Ишунь и восстановить положение, которое было неделю назад.

Вопросы, касающиеся артиллерийской поддержки, подвоза боеприпасов, авиационной поддержки, не были решены. Совсем не было танков. В штабе армии требовали только одного: «Быстрее вперед, иначе противник займет через два дня весь Крым!»

Понимая сложность положения, генерал Петров и его штаб стремились как можно быстрее выдвинуть части на фронт. Петров и полковник Крылов встречали эшелоны на станциях за Симферополем. Пока войска выгружались из вагонов, генерал ставил задачу командирам, и полки форсированным маршем направлялись на боевые позиции. 22 октября вступила в бой 2-я кавалерийская дивизия, которой командовал полковник П. Г. Новиков, 23 октября – 95-я дивизия под командованием генерал-майора В. Ф. Воробьева и полк чапаевцев. 25 октября сражались уже все части Приморской армии.

22 октября последовала директива Ставки, согласно которой было образовано командование войск Крыма во главе с вице-адмиралом Г. И. Левченко. Генерал Батов стал его заместителем по сухопутным войскам, генерал-полковник Ф. И. Кузнецов передал армию П. И. Батову. Таким образом, определилась и решилась судьба Приморской армии. Теперь она, сохраняя свою организацию и название, входила в состав войск Крыма целиком, как армия, только уже не Отдельная.

Несмотря на все трудности, приморцы наступали и на некоторых участках своими решительными действиями не только остановили врага, но и принудили его отходить. 25 октября немецкие дивизии были вынуждены даже перейти к обороне. Но 26 октября, подтянув резервы, Манштейн двинул на узком участке семь пехотных дивизий, усиленных большим количеством танков и самолетов. Если пехоту приморцы могли отбивать стрелковым оружием, то с танками бороться было просто нечем. Противник потеснил дивизию на левом фланге, на правом фланге двинулся в стык между 9-м стрелковым корпусом 51-й армии и Приморской армией и стал обтекать войска армии.

Наши части несли большие потери, было уже ясно, что прорыв противника неотвратим. Поступила директива Военного совета войск Крыма, в которой предписывалось отходить на юг, на промежуточные рубежи в глубине полуострова.

После получения этой директивы связь с командованием войск Крыма была прервана.

Положение генерала Петрова было очень сложным. Ему теперь приходилось принимать решения, исходя только из личных соображений, руководствуясь только собственной оценкой создавшейся обстановки и способностью заглянуть в будущее. Тяжесть ответственности, ложащейся на плечи командующего, он ощущал сейчас с особой остротой.

Петров, конечно, понимал, что части Приморской армии, хотя и не по его вине, все же опоздали к решающим боям на Ишуньских позициях. Более того – даже прибыв сюда, пусть и с опозданием, они не смогли удержать гитлеровцев на тех рубежах, где с ними встретились. Они отходили, и это удручало, несмотря на все объективные причины: малочисленность, необеспеченность артиллерией, техникой.

Однако Петров был не из тех генералов, которые в тяжелой обстановке поддаются унынию. Он старался найти выход из создавшегося положения. Но какие бы усилия он ни предпринимал, реальностью оставался факт: части Манштейна ворвались в Крым и стремительно продвигались по степным просторам к Феодосии и Керчи, а в центре, обтекая Крымские горы, рвались к Ялте и Севастополю.

В ночь на 31 октября на окраине небольшого поселка Сарабуз в глинобитном домике собрался Военный совет Приморской армии. Коротко обрисовав создавшееся положение, генерал Петров высказал мнение, что отходить Приморской армии на Керчь, куда путь пока открыт, нет смысла, потому что в этом случае Севастополь – главная база Черноморского флота – останется неприкрытым: в городе нет сухопутных частей, способных защищать его. Исходя из этого он считал, что Приморской армии следует отходить в сторону Севастополя, несмотря на то, что здесь придется не просто отходить, а уже пробиваться через немецкие части, которые обошли левый фланг армии. Члены Военного совета поддержали мнение Петрова.

Такое решение возлагало на плечи командующего огромную ответственность за жизнь многих тысяч людей. Поэтому Петров созвал еще одно совещание. Он приказал начальнику штаба к 17 часам вызвать в район поселка Экибаш, в сорока километрах севернее Симферополя, командиров и комиссаров дивизий, которые входили в Приморскую армию, и тех, которые поступили в его подчинение в последние дни.

В условиях тяжелых боев трудно было собрать командиров, трудно было и им самим оставить свои части, но они все прибыли к назначенному сроку в Экибаш, понимая, что предстоят очень серьезные перемены. Совещание состоялось в помещении местной больницы. У простого стола на табуретках заняли места Петров и член Военного совета бригадный комиссар М. Г. Кузнецов. На расставленных вокруг скамьях садились командиры.

Петров смотрел на каждого из своих старых боевых соратников и старался по их лицам определить настроение. Не растерялись ли? Все же в их боевой жизни это первые неудачные бои. От границы в июне и то отходили более организованно, по своим приказам и графикам, а не по воле противника.

На совещание прибыли командир 95-й стрелковой дивизии генерал-майор Василий Фролович Воробьев, командир 25-й Чапаевской дивизии генерал-майор Трофим Калинович Коломиец, командир 2-й кавалерийской дивизии полковник Петр Георгиевич Новиков, командир 40-й кавалерийской дивизии полковник Филипп Федорович Кудюров. Присутствовал командир вновь вступившей в состав армии 172-й стрелковой дивизии моложавый, с энергичным лицом полковник Иван Андреевич Ласкин. Были командиры полков, находящихся поблизости.

Петров встал, окинул всех внимательным взглядом и, подергивая от волнения головой, сказал:

– Мы вызвали вас, чтобы вместе обсудить создавшееся положение и посоветоваться о дальнейших действиях армии. Противник захватил Джанкой и преследует части Пятьдесят первой армии, которые отходят к Керченскому полуострову. Перед фронтом нашей армии натиск врага несколько ослаб. Однако он ослаб только потому, что противник делает все возможное для охвата наших флангов. Предотвратить этот охват, особенно слева, нам нечем, мы не располагаем необходимыми силами. Сегодня утром немецкие танки появились в нескольких километрах южнее Симферополя. Дорога на Севастополь, идущая через Бахчисарай, по-видимому, уже перерезана. Связи с командованием и штабом войск Крыма у нас сейчас нет. Из Симферополя штаб убыл. Последние указания, которые я получил от командования войск Крыма, сводились к тому, что Приморская армия, сдерживая противника, должна отходить на очередной рубеж. Оборудованного рубежа, на котором мы могли бы остановить противника, в нашем тылу сейчас нет. После изменений, которые произошли в обстановке за последние часы, постепенный отход от рубежа к рубежу, на мой взгляд, не имеет смысла. Противник обошел нас уже с трех сторон. В степи мы его не остановим. Дальше начинается предгорье. Постепенный отход все равно привел бы нас в это предгорье. Отходить в горы и обороняться в горах? Но мы дадим простор и свободу действиям противника по дорогам и на открытой местности в направлении Севастополя и Керчи. У нас нет организованного тыла, не будет и снабжения. Практически перед нами два пути: идти на Керчь или на Севастополь. Путь на Керчь еще не закрыт. Есть пока достаточно широкий проход, воспользовавшись которым мы могли бы за ночь достигнуть Керченского полуострова и занять там оборону. Однако туда, как вы знаете, отходит Пятьдесят первая армия. Думается, она закрепится на Ак-Манайских позициях, ее сил будет достаточно для удержания эти позиций. Свободного пути на Севастополь уже не существует, во всяком случае для всей армии. Идти туда – значит идти с боями. Но Севастополь – главная база Черноморского флота. Удержать ее необходимо ради сохранения нашего господства на Черном море. Не секрет, что с суши город не прикрыт: полевых войск там нет. Если к нему не пробьется Приморская армия, если значительные силы противника ее опередят, Севастополь может пасть. Давайте же с учетом всего этого обсудим, куда следует идти армии. Мнение каждого командира и комиссара будет принято во внимание.

Петров помолчал некоторое время, давая возможность каждому обдумать и подготовить свое мнение. И затем повернулся к сидящему с краю командиру 161-го стрелкового полка 95-й дивизии:

– Полковник Капитохин, начнем с вас, с левого фланга. Прошу.

Александр Григорьевич встал и четко сказал:

– Я за то, чтобы мы шли оборонять Севастополь. Рядом с Капитохиным сидел начальник артиллерии 95-й дивизии.

– Полковник Пискунов, – обратился к нему командарм.

– Считаю, нужно идти защищать Севастополь.

– Я думаю, идти надо к Севастополю, – говорит командир 25-й Чапаевской генерал-майор Коломиец.

Такого же мнения и комиссар этой дивизии, бригадный комиссар А. С. Степанов.

За то, чтобы идти в Севастополь, высказался командир 40-й кавалерийской дивизии полковник Ф. Ф. Кудюров с тремя боевыми орденами Красного Знамени на груди и другие.

За отход на Керчь: командир 95-й дивизии В. Ф. Воробьев, ее военком полковой комиссар Я. Г. Мельников и начальник штаба подполковник Р. Т. Прасолов. Генерал-майор Воробьев так определил свою точку зрения:

– Мы не знаем истинного положения в районе Бахчисарая. Весьма вероятно, что немцы успели выдвинуть туда порядочные силы. Имея противника справа и слева, армия рискует втянуться в мешок, который потом окажется завязанным. К тому же у нас мало снарядов, чтобы отбиваться. В горах мы неизбежно потеряем остатки своих тылов. А в сторону Керчи еще можно пройти свободно. И это значит сохранить армию. Вот почему я за то, чтобы идти туда и обороняться там.

Когда высказались все, Иван Ефимович подвел итог:

– Четверо из присутствующих высказались за отход к Керчи, остальные, то есть подавляющее большинство, за Севастополь. Это большинство поддержало решение, к которому Военный совет армии в принципе уже пришел минувшей ночью в Сарабузе. Итак, мы идем прикрывать Севастополь. Отвод главных сил с обороняемого рубежа начнем с наступлением темноты. Прошу командиров подойти к моей карте, я укажу частям направления движения.

Петров определил маршруты и поставил задачу: выйти к утру на рубеж реки Альмы.

Совещание заняло не больше часа, и в конце его был отдан и подписан боевой приказ. Получив конкретные указания, командиры и комиссары разъехались.

Принимая это ответственное решение, Иван Ефимович Петров проявил способность широкого стратегического мышления. Он нашел в себе силы подняться над той опасностью, которая нависала над армией и над ним лично. Он мыслил крупно, масштабно. Он исходил из того, что с потерей Севастополя противник сможет силами флота выйти прямо к побережью Кавказа, осуществлять десантные операции. Удерживая черноморскую базу, наши войска оставались в тылу врага и тем самым сохраняли за собой часть Крымского полуострова. Оборона Севастополя, так же как это было с Одессой, поможет Приморской армии отвлечь на себя большое количество войск противника, которые не смогут участвовать в наступательных операциях в направлении Кавказа. Таким образом, противник не получал прямого пути на Кавказ, захватить который Гитлер так стремился.

Любой поступок человека объясняется его взглядами, стремлениями, убеждениями, характером. Истоки любой черты характера или поведения человека можно найти в его биографии, воспитании, в жизненных испытаниях, которые он прошел.

Совсем недавно, всего за четыре года до совещания в Экибаше, о котором мы говорили, были в жизни Петрова такие превратности, которые несомненно подтолкнули его здесь, под Симферополем, на этот не совсем обычный в военных делах широкий совет с боевыми соратниками.

Петров всегда верил в товарищей, был надежным другом, и тем же ему отвечали люди, с которыми он дружил или служил в одних частях. Именно поддержка сослуживцев по армии, товарищей по партии однажды очень помогла ему в весьма драматической ситуации. В предвоенные годы клеветники и доносчики возбудили «дело». Петров обвинялся в связях с человеком уже репрессированным, связях, «которые выразились в неслужебном общении и с выпивками», ставилось ему в вину даже то, что он служил «в белой армии и скрывал свое офицерское прошлое».

Обвинения, выдвинутые против Петрова, сегодня выглядят странно, надуманно: он ведь не скрывал своего офицерского прошлого, даже мы, курсанты, знали это. Записи в протоколе о службе «в белой армии» показывают, насколько не правы были люди, обвинявшие его. Петров ни одного дня не служил в белой армии, которая, как известно, возникла после революции и боролась с ней. Петров служил в царской армии, а в дни революции добровольно вступил в Красную Армию.

В ходе обсуждения один из членов парткомиссии, Васильев, в своем выступлении высказал ряд обвинений в адрес не только Петрова, но и полковника М. А. Филатова, который был заместителем начальника училища по строевой: «Филатов является исключительно вредной личностью! Предлагаю изъять Филатова из училища, поставить этот вопрос перед Военным советом».

Из протокола видно – и это очень характерно для Петрова, – что он, будучи сам, как говорится, на волосок от исключения из партии, немедленно стал заступаться за Филатова, так как обвинения, по его мнению, были несправедливые. Другой член парткомиссии, Маклашин, тут же отреагировал: «Ваша реплика, товарищ Петров, Васильеву, что Филатов все-таки не враг, говорит за то, что вы, товарищ Петров, становитесь на формальный путь. Товарищ Филатов до сегодняшнего дня продолжает заниматься саботажем, его курсанты не любят, боятся. Да и вообще деятельность Филатова может перерасти во враждебную деятельность».

Я хорошо знаю обстановку в училище в те предвоенные годы, когда им руководил Петров, близко знал много лет полковника Михаила Алексеевича Филатова, поэтому, дабы не сложилось впечатления о каком-то развале, саботаже и прочих неблаговидных делах, скажу несколько слов. Обстановка в училище была прекрасная, учили нас хорошо, жили мы дружной семьей. Любовь к Родине и партии воспитывалась в нас повседневно, мы были беззаветными патриотами. Лучшим и неопровержимым доказательством этому являются жизни, отданные выпускниками училища в боях за Родину. Весь наш выпуск в мае 1941 года был направлен в западные приграничные округа. Из ста лейтенантов, выпускников моей роты, я встретил за тридцать шесть послевоенных лет всего пятерых, остальные погибли. Утверждение, что курсанты боялись Филатова, абсолютно не соответствует действительности, курсанты очень любили его. Корректный, тактичный, Михаил Алексеевич воспитывал в нас чувство достоинства. Конечно, ни о каком саботаже не может быть и речи: Филатов приходил на работу раньше всех и уходил позже многих, отдавая службе и курсантам всего себя, не жалея ни сил, ни здоровья. Филатов прошел через всю войну, стал генералом, командовал дивизией, удостоен многих правительственных наград. Он всю жизнь был другом Петрова, до последних дней Ивана Ефимовича навещал его в больнице. Теперь нет уже и самого Михаила Алексеевича. И он, к сожалению, тоже не оставил воспоминаний.

После разбора персонального дела Петрова на парткомиссий все кончилось сравнительно – для тех времен – благополучно. Петрова не исключили из партии, не сняли с должности начальника училища, ограничились вынесением строгого партийного взыскания.

Но тучи еще долго ходили над головой Ивана Ефимовича. В 1939 году обвинения повторились снова.

Те годы обычно вспоминаются только плохим, чаще говорят о поступках неблаговидных. А вот в связи с делом Петрова можно было наблюдать редкое, но поразительное проявление честности и мужества со стороны нескольких человек.

В личном деле Петрова я обнаружил четвертушки листа серой, плохого качества бумаги. Я читал их и думал, что вот такая небольшая бумажечка решала судьбу человека. На этих бумажках (всего их было разослано двенадцать) под копирку был напечатан запрос о партийном лице И. Е. Петрова, который, как говорилось в запросе, в скором времени будет привлечен к ответственности «за связь с врагами народа» и за свою «антипартийную деятельность». Наверху каждой четвертушки чернилами вписаны фамилии и инициалы того, к кому обращен запрос.

Нетрудно представить состояние человека, получившего в те годы такой запрос. Формулировка его не оставляла никаких сомнений насчет того, что может ожидать Петрова.

И вот к чести людей, написавших ответы на явно тенденциозный запрос, надо сказать, что эти замечательные коммунисты, рискуя очень многим, а точнее – всем, написали правду о Петрове. Мне кажется, читатели должны знать имена этих достойных и смелых людей. Привожу коротко содержание их письменных ответов, которые назывались «Партийный отзыв» (к сожалению, не во всех письмах указаны должности и даже инициалы писавших):

Аналогичные отзывы прислали: Сергеев, член партии с 1932 года; В. Баженов, член партии с 1919 года; П. С. Бочкарев, начальник кафедры Академии имени М. В. Фрунзе, член партии с 1918 года; И. И. Вырыпаев, член партии с 1925 года; Филатов, член партии с 1938 года; Брилев, член партии с 1939 года.

Авторитет Петрова, уважение к нему были настолько велики и прочны, что ни у одного из запрошенных не поднялась рука написать неправду или просто покривить душой.

Я рассказываю о драматических событиях в жизни Ивана Ефимовича Петрова совсем не для того, чтобы вести разговор о репрессиях тех лет. Партия давно осудила все, что творилось тогда незаконно. Но из тех лет, мне кажется, тянутся ниточки и к совещанию под Симферополем, о котором шла речь выше.

Честность коммунистов в свое время спасла Петрова. Мнение людей, их добрый совет всегда были важны для него, а после этого случая его уважение к людям и надежда на поддержку товарищей в критических обстоятельствах стали еще больше.