Англичанин-спорщик, охотник до закладов и притом отличный пловец, прибыл во Францию на людей посмотреть и себя показать. Переехав пролив и остановившись в гостинице в Кале, он тотчас же стал расспрашивать, какие в этом приморском городе есть известные пловцы и водолазы. Ему назвали несколько человек. Он осведомился, кто и где они, сказав, что желал бы с ними познакомиться.
Англичанин пошел пройтись по городу, а хозяин гостиницы и несколько дармоедов, занимающихся тем, чтобы ловить на удочку богатых проезжих англичан, стали расспрашивать служителя про приезжего гостя и, узнав все, что им нужно, – то есть что он богат, чудак, спорщик, охотник до закладов и что ему нет ровни в искусстве плавать и нырять, – тотчас разгласили об этом по городу.
Не успел он воротиться в гостиницу, как к нему уже явился скорый и бойкий француз, сказавший о себе, что он первый пловец и водолаз во всей Франции.
– А-а… – сказал англичанин. – А я не последний в своем отечестве. Стало быть, нам не стыдно потягаться?
– Я готов, извольте назначить час, место и условия.
– Час, – сказал англичанин, – хоть завтра с рассветом; место – да вот взморье, у пристани; а условия – тысяча фунтов (на наши деньги шесть тысяч целковых).
Ударили по рукам, пробеседовали дружно вечер, запили условия и положили плыть вдоль берега, покуда один из двух, выбившись из сил, откажется.
Англичанин выходит в назначенный час на берег, готовый кинуться в море, и видит, что бойкий противник его уж тут и также готов, но тащит с собой какой-то огромный мешок.
– Это что значит? – спросил англичанин, который хотел пуститься в море как мать на свет родила и без всяких припасов.
– А это моя дорожная сума с харчами, – сказал француз. – Тут хлебца немного, сыру, ветчинки, баклага с водой – ведь воду, по которой мы поплывем, пить нельзя, – да еще три бутылочки вина для подкрепления сил.
– К чему же это, куда?
– Как к чему! Да разве вы хотите меня уморить голодом! Этого уговора не было!
– Я полагал, что достаточно будет закусить на берегу и пообедать по окончании дела.
– Благодарю покорно, я не намерен во все время постничать.
– Да на сколько же времени вы собираетесь в поход? – спросил озадаченный англичанин.
– Не знаю, как сила возьмет. Я, бывало, суток по трое и по четверо держался. Я беру харчей на неделю. Говорится: едешь на день, а хлеба бери на неделю.
Англичанин, не говоря ни слова, поклонился и, достав шесть тысяч целковых, отдал их французу, раскланялся и отправился домой.
Таким образом балагур француз получил заклад, а еще никому не было известно, умел ли он плавать!
Полтавец, который в первый раз от роду пришел с обозом в Одессу, пригнал волов своих в море на водопой. Волы понюхали да и отворотили рыло от воды в сторону. Чумак удивился, отчего у него волы не хотят пить такой чистой воды, а потому по привычке своей зачерпнул ее рукой и сам отведал. Выплюнув ее и поморщась, он покачал головой и сказал:
– Тим-то воно таке здоровенне, ще його не який бис не пье!
Почти у всех европейских народов заведено праздновать в море день перехода судна через экватор – это самая срединная полоса земного шара, средина жаркого пояса. При этом поздравляют, а иногда и купают или окачивают водою тех, кто в первый раз переходит из Северного полушария в Южное. Распоряжается всеми затеями обыкновенно первый проказник между матросами, которому командир дозволяет явиться на шканцы в наряде морского царя, или дедушки-водяного.
Первое русское судно перешло экватор 26 ноября 1803 года под командой капитана И. Ф. Крузенштерна. Один только командир до этого бывал уже в Южном полушарии, остальные все были новички. Должность дедушки-водяного, который в пеньковом парике и тулупе наизнанку вышел встречать гостей своих, поручена была матросу Павлу Курганову. Он явился с острогой, или трезубцем, красно балагурил, много насказал о чудесах жарких стран и выпросил у командира по чарке вина на команду, так как у него самого для потчеванья и угощения дорогих гостей не было никаких запасов, кроме морской соленой воды. Этою водою он и окатил на угощении всю команду. Обыкновенно все это делается так.
Получив тайком позволение командира потешиться, морской царь засылает гонца, разубранного и расписанного сажей и мелом. Гонец этот иногда ходит на деревяшке или на костылях и торопится вприпрыжку из-под бака в ют. По словам: «Милости просим!» – выползает из люка сам морской царь, в вывороченном тулупе, в шутовской шапке, с острогою в одной руке и с кузнечным мехом в другой, – значит, он же и царь ветров. Иногда царедворцы сажают его на колесницу из пушечного станка, в которую запряжены львы или медведи. У царедворцев его у кого рыба в руках, у кого рак или раковина, и у всякого по ведру воды из-за борта.
Водяной допрашивает команду, зачем они пришли в царство его, и требует с них за это дань. После разных шуток он освобождает от дани всех тех, кто уже проходил царство его, то есть экватор, и платил пошлину прежде, а остальных окачивает водой.
Иногда водяной высылает после гонца звездочетов своих, которые берут высоту Солнца, делают исчисление и объявляют, что корабль вошел в царство водяного и вот сейчас только переваливается из Северного полушария в Южное.
Конец всего этого – много шуток и смеху да чарка вина.
Гуляя в праздник, матрос угостил себя и товарищей музыкой: они встретили цыгана со скрипкой. Натешившись вволю, хозяин пирушки этой дал цыгану гривну и пошел было с товарищами своим путем. Но скрипач нашел, что ему за труды мало гривны, и стал неотступно просить еще хоть пятака. «Один камаринский больше стоит, – говорил цыган жалобно и настоятельно, – а я камаринского сыграл вам раз десяток».
– Нет у меня ни гроша, – сказал матрос, – хоть обыщи сейчас. А коли ты сыграл нам лишку, так давай сам сдачи: играй камаринского на пятак назад!
Не знаю, правда ли, а говорят, будто нашего брата русака подчас одолевают три супостата прирожденные: авось, небось да как-нибудь. Есть и пословица, сложенная на этот лад: «Русский-де человек на трех сваях стоит: авось, небось да как-нибудь».
Поклеп это, как я полагаю, и русский человек такому греху не причастен. Мало ли что врут; ведь говорится же и такая пословица: «Бей русского – часы сделает!» Так будто и это правда? Говорят же: «Мужик глупее вороны и хитрее черта». Так будто и это правда?
Однако с чего-нибудь да берутся такие речи. От слова не сбудется, но слово-то с чего-нибудь да взялось; с ветру только губы смякнут.
Когда идешь на худое дело, не говори авось, вот тут-то супостат этот и обманет. Не думай: «Авось пройдет, авось не увидят, не узнают» – спохватишься шапки, когда головы не станет, – авоська веревку вьет, небоська петлю накидывает. А коли путное, молодецкое дело на уме, тогда пускайся смело на авось: тут оно редко тебя выдаст.
Когда худое на уме, не говори небось: беспутному делу небось плохая подмога. Стыдно тебе станет, коли храбрость твоя пойдет на худое, да еще и удачи не будет: небось тебя выдаст как пить даст. А после плохо, сам знаешь: каяться-то можно, да вернуть нельзя. А коли закричать: «Охотнички, за мной!» – тогда не раздумывая говори небось — и пошел.
Третий недруг наш – как-нибудь; это мужик – посконная борода. Сделать дело как-нибудь – это не годится, и что бы ни взял в голову либо в руки, все делай не по конец пальцев, не так, чтобы с рук долой, а с ног собаки тащи – а делай так, чтобы работа мастера хвалила. Говорится, что дело мастера боится, а иной мастер дела боится, и вот таким-то мастером, который дела боится, не следует быть никому. Как-нибудь лапоть плетут, да и то концы хоронят: без этого нельзя. Как-нибудь хотел мужик мужика в шею ударить, да свернул себе большой палец: и тут без сноровки нельзя. Как-нибудь тетерка шагает, так и за то в силок попадает: без оглядки не ходи. Сделаешь как-нибудь, так никак не будет, а хуже того, что и вовсе не сделано.
«Нам, – говорят „хорошие“ мастера, – лишь бы мерку снять да задаток взять; тесны сапоги разносятся, а просторные ссядутся – такова наша работа!»
А добрые люди отвечают на это: «Нет уж, носи сам. Сама себя раба бьет, коли не чисто жнет».
Так из трех свай этих, ребята, одна вовсе никуда не годится, пусть она себе без помину пропадает; этой третьей свае кличка: как-нибудь. А о двух первых, которым кличка авось да небось, можно молвить так: ведь на авось мужик и хлеб сеет! Коли дело доброе, бери на авось и веруй в небось, а коли нет – так брось.
Иди в море на неделю, а хлеба бери на год.
За морем телушка – полушка, да рубль перевозу.
На воде ноги жидки.
Хвали море, а сиди на берегу.
Сиди у моря да жди погоды.
Солдат в поле умирает, матрос в море, мужик в яме.
Не море топит, а лужа.
Кто в море не бывал, тот и лужи не боится.
Не верь морю, а верь кораблю.
Плывучи морем, бойся берега.
И в море что в поле: не столько смертей, сколько страстей.
Морем плыть – вперед глядеть.
Под носом вижу, а под килем не вижу.
Без лота – без ног; без лага – без рук; без компаса – без головы.
Не видавши моря, не видал и горя.
Хорошо море с берегу. Море что горе: красно со стороны.
С моря жди горя, а от воды – беды.
От моря хоть горе, а без него нет и того.
За морем теплее, а у нас светлее.
За морем веселье, да чужое, а у нас горе, да свое.
С огнем не шути, с водой не дружись, ветру не верь.
Море даст, что возьмешь.
В 1697 году царь Петр Великий, находясь в Голландии для личного изучения корабельного мастерства, заложил своими руками и построил с помощью взятых им с собой из России дворян и голландских плотников шестидесятипушечный корабль длиною в триста футов, названием «Петр и Павел». Он был спущен, вооружен, оснащен и отправлен в Архангельск – тогда еще у нас балтийского поморья не было, оно было шведское, – и этот корабль, к которому царь ходил на работу с топором за поясом, был первый русский военный линейный корабль.
Но первые корабли русской постройки сделаны были в Воронеже, на верфи, основанной в 1694 году. В 1696-м первая донская флотилия, спущенная на воду, состояла из двух военных кораблей, двадцати пяти галер, двух галеасов и четырех брандеров и из Воронежа прошла Доном в Азовское море. Сорокапушечный фрегат «Ластка» в 1699 году был первым нашим военным судном на Черном море. Он отвез русского посла, думного дьяка Емельяна Украинцова, в Царьград (Константинополь) и нечаянным появлением своим там перепугал турок и наделал много тревоги.
После Воронежа верфь заложена была в Брянске; потом, для Каспийского флота, в Нижнем Новгороде; затем, после завоевания Невы и основания северной столицы, Петр Великий в 1704 году начал там строить суда; а в то же время корабли строились в Архангельске и покупались у англичан и голландцев.
Таким образом прозорливый царь в несколько лет создал гребной и парусный флоты на всех сопредельных нам морях, видя, что без этого пособия не быть у нас свободной торговле, ни даже крепости государству. Только с этого времени Россия стала выходить из-под зависимости Швеции и Турции, а вскоре сделалась и победительницей над ними.
О проекте
О подписке