Идет реформа дяди Гайдара и его команды. Гайдар шагает впереди, а я, мама, папа, бабушка, дедушка и сестренка – позади.
1. Сегодня мама сказала, что еды в доме осталось на 15 минут жизни. Уже прошло три минуты.
2. Недавно почему-то умер дедушка. Второй месяц копим деньги на похороны. Но похороны дорожают быстрее, чем мы копим. Комнату с дедушкой сдали коммерческой фирме. Они почему-то не захотели работать вместе с дедушкой и похоронили его.
3. Приехали родственники из Киргизии. Они беженцы, у них там совсем нечего есть. Мама сказала, будем голодать вместе, так даже веселее.
4. Старшая сестренка ходила искать работу, но не нашла. А только забеременела, сейчас нас будет еще больше.
5. Сегодня в доме радость. Мама наконец-то принесла зарплату за позапрошлый год – два мотка колючей проволоки. Папа унес их на Урал продать в каком-нибудь лагере.
6. Видела по телевизору сниккерсы и твиккерсы. Попросила маму купить. Мама сказала, все лучшее – детям, и отломила мне со стены последний, самый жирный кусок известки. Было очень вкусно. Теперь известка в доме кончилась, переходим на штукатурку.
7. Под нашими окнами упал самолет. Говорят, не хватило горючего. Пассажиры будут жить пока у нас. Хорошо, что их осталось только двое.
8. Всю неделю ждали спасателей. Пока их ждали, под окнами упал вертолет. Это прилетели спасатели.
9. По радио передали, что ожидается землетрясение. Но был пожар. И наводнение. Поэтому ничего не сгорело, а только все утонуло. И уж потом началось землетрясение. Было нисколечко не страшно, потому что мама предоставила политическое убежище иракским курдам. А они такие веселые. Все землетрясение пели песни и танцевали танцы. У них на родине такие землетрясения считаются просто плохой погодой.
10. Вчера вернулся с Урала папа. Он принес колючую проволоку обратно. Там ему сказали, что свою девать некуда. Мама решила попробовать сварить спагетти из колючей проволоки.
11. Потерялась бабушка. Мы все – с киргизами и курдами прочесали соседний парк, но бабушку не нашли. А когда вернулись, нашли от нее записку: “Ушла на панель. Ваша бабушка”. Вечером бабушка вернулась радостная с полной сумкой гвоздей. Она сказала, что сделала бартер с плотниками. Мама сразу же сварила суп-лапшу из гвоздей. А на второе папа приготовил горошницу из дроби. Все получилось многоразового пользования.
12. И, наконец, самая радостная новость – у меня появился племянник. И еще. Я влюбилась в мальчика. Он приходил к своему папе – директору коммерческой фирмы, которая сидит в дедушкиной комнате. Его зовут Толик.
1. Сегодня в семье скандал. Мы все: я, мама, папа, бабушка, сестра Марина, кот Мишка и песик Рада объелись икры, и нас всех стошнило. Просто давно уже не ели икры – целую неделю. А папа принес сразу два килограмма.
2. Сегодня в семье опять скандал. Мама ругала папу за то, что он купил ей дешевый костюм. Она видела точно такой же, но в два раза дороже. “Как я в таком дешевом буду ходить? Что я людям скажу?” – плакала она.
3. И сегодня в семье скандал. Мой друг Вовка попросил взаймы миллион, и я дал ему из бабушкиного комода. Мама, когда узнала, закричала:
– Ты бабушку обокрал!
А бабушка меня обняла и сказала:
– Подумаешь, обокрал. Должен же мальчик на ком-то тренироваться.
4. Сегодня в семье скандал. Мы все ехали на джипе на дачу, нас остановили гаишники, папа дунул в трубку, и она все показала. Они с мамой закодировались на дозу, но врач что-то перепутал. Во-первых, их организм понял так, что доза – не меньше бутылки. Больше можно. И во-вторых, что каждый день. Когда у папы трубка показала, мама сказала, тогда машину поведу я. Но и нее трубка показала. Тогда за руль хотела сесть старшая сестра Марина, но и у нее трубка показала. Тогда дунул я – и у меня трубка показала. Гаишники из интереса хотели дать трубку коту Мишке, но он вцепился одному в нос. И его забрали за сопротивление милиции. Озверел с валерьянки. И только у нашей собачки Рады трубка не показала. Потому что она уже старенькая. Я не знаю, сколько ей лет, но она еще дышит. Папа что-то шепнул гаишникам, и они нас отпустили. Все законно, один член семьи трезвый – ехать можно.
5. Вчера у папы были американцы. Они просят продать патент на папино изобретение. Папа, когда ушел из института ракетостроения, целый год думал, что бы такое изобрести поглупее, чтобы покупали. И изобрел. Противогаз-глушитель для зада человека. С его помощью можно пукать где угодно, когда угодно и с кем угодно. И даже куда угодно. Хоть любимой девушке в ухо. Она все равно ничего не почувствует.
Папа записал американцев в очередь, потому что желающих много, и прибор должен пройти испытания.
6. Сегодня проходили стендовые испытания прибора и презентация одновременно. Была куча гостей, иностранцы и все конструкторское бюро, которым раньше руководил папа.
В испытаниях участвовали два бывших штангиста-тяжеловеса. Они покушали горошницы, и испытания начались.
Первым пукнул штангист в противогазе. Никто ничего не услышал и не почувствовал.
А вторым пукнул второй штангист, без противогаза. Ударной волной снесло всю приемную комиссию. Двоих контузило, одного оглушило, один отравился газами. В спортзале выбило окна. Гостей разметало по углам.
Бывшие папины сотрудники кричали ”ура”, качали папу на руках и просились к нему на работу.
Когда я вырасту, закончу институт, защищу докторскую, стану, как папа, академиком, я тоже буду изобретать такие приборы.
А пока я влюбился в девочку Машу. И чувствую, что мне очень трудно совмещать любовь и учебу.
К ЗАГСу подъезжает кортеж машин и автобусов. Из первого “мерседеса” выходят ослепительные молодые: Анатолий Принц и Мария Ницше. Из следующих “мерседесов” выходят их родители. Из первого автобуса выходят беженцы из Киргизии во фраках и декольтированных платьях. Из второго – мужчины в шортах и женщины в мини-юбках. Это иракские курды. Пассажиры с самолета и спасатели с вертолета выходят из третьего автобуса. За восемь лет ожидания следующих спасателей их заметно прибавилось…
– Горько! – эхом летает под сводами роскошного старинного ресторана…
Не, что ни говори про “МММ”, а я выиграл. Заложил тещину квартиру вместе с тещей и выиграл. И купил квартиру в элитном доме.
Ну, мать честная – в соседях банкиры, генералы, бизнесмены. Все вселились и сказали:
– Вот и слава богу, вот и перешли к капитализму.
Конечно, на работе в цеху ребята на меня коситься стали. Однажды мастер говорит:
– Мужики, завод тонет, надо балласт скидывать, сокращаться надо. Все дружно на меня посмотрели. Я говорю, мужики, вы чо? При чем тут я? Я, что ли, плохой слесарь?
– Не, слесарь ты хороший, – говорит мастер, – но душком от тебя буржуазным веет. Давай, сокращайся.
Взял я с завода свою приватизированную долю – верстак и две болванки… и сократился.
Верстак в кабинете своем поставил, кресло к нему подкупил итальянское, крутящее-сися. И каждый день к восьми утра иду из спальни на работу – в кабинет к верстаку. Стружку на него насыплю из мешочка – я с завода горсть родной стружки взял – и размышляю.
Раньше мы с Валентиной у тещи жили, в однокомнатной. Какая там мебель. Дай бог, чтоб самого куда на ночь поставили. А тут – красота, четыре комнаты, просторы, объемы.
Ладно, думаю, раз ребята меня в капиталисты вытолкали, буду жить и работать по-капиталистически. Тещу забрал к себе, ее квартиру сдал в аренду. Живу, к соседям присматриваюсь.
Раз приглашает нас к себе сосед Сергей, молодой парень, бананы из-за бугра тащит. Мы пришли, жена Сергея говорит:
– Садитесь, пожалуйста, креветки кушайте.
Ну, это рачки такие, как саранча или стрекоза. Я первый раз их видел. Крыльев нет, ног нет, что там и жрать-то. Я взял одну и сразу хлоп – в рот. А жена Сергея говорит:
– Вы зря ее не почистили.
Да я, говорю, никогда их не чищу. Самое вкусное в них – это шкурка. А она продолжает:
– Вы, Василий, по какой части бизнесмен: по финансовой, по недвижимости или шоу-бизнес?
– Та шо вы, шо вы? Какой бизнес? Я, наверное, по недвижимости.
Она говорит, как интересно, расскажите.
Я говорю, вот в прошлом году у меня Валентина ногу сломала и три месяца в гипсе была. Так я ее звал русская недвижимость. Хотя она татарка, голубоглазая.
Короче, про бизнес отболтался, а вот коньяк они мне налили – влюбился я в него с первой рюмки. Выпили мы у них по бутылке на брата, и я думаю, ну, завтра все, хана, башка треснет. Утром проснулся, прислушиваюсь к ощущениям. Голова не болит, глаза открываются. И закрываются. А мысли, как песни идут, аж рифмованные. С ума схожу, что ли? Разбудил Валентину. Обычно у нее с похмелья лицо такое гладкое, как зад. А тут лицо как лицо. Нос, глаза, все прощупывается. И она говорит:
– Вась, что с тобой? Уж больно ты свежий для похмелья. Уж не заболел ли?
И тут дошло до нас, что коньяк – беспохмельный.
Бросились мы в магазин коньяк этот покупать, не потому что голова, а так – для порядка, раз накануне приняли. Я на бумажку название русскими буквами у соседа списал, говорю продавцу, одну. А она отвечает, 100 долларов. Вот тут-то нас и хватануло похмелье. Оказывается, здоровье сто долларов стоит, один пузырь.
Бурду, конечно, пить мы уже не стали, стали копить на коньяк. Каждый день ходим трезвые, как последние банкиры. Собачку Кустика по двору выгуливаем чаще обычного. Обычно-то раз в неделю.
Но у Валентины на работе неприятности начались. Она в столовой поваром. И вот после тех креветок отшибло у нее вкус к мясу. Даже с работы домой его не несет. Подавай ей каждый день креветки. Исхудала. Осталось-то в ней килограммов сто. Подружки смеются, чо, говорят, Валентина, в манекенщицы пойдешь али в фотомодели, эротические.
Да еще бабки из соседних хрущевок оплевали ее всю. У нас сейчас двор железным забором огорожен. И вот бабки с утра идут к забору на дежурство. Берутся за прутья ручонками и злобно глядят на чужую жизнь: на “мерседесы”, на женщин в шубах, на генералов в лампасах. И никого не пропустят. Генералов вообще куда подальше посылают, вплоть до Чечни.
А тут Валентина из подъезда вышла в драповом пальтишке. И они как начали в нее плевками плеваться, слюневыми. Да с разбегу, да в прыжке. Чтоб доплюнуть. И кричат:
– Ишь, прикидывается, шубу норкой внутрь надела.
Я тоже попался по неопытности. Кто-то из нашего дома джип купил. Ну, такой джипистый, что я подошел посмотреть. Я вообще не могу спокойно стоять, когда оно большое и джипистое. Я стою у забора, любуюсь. А за забором, оказывается, фронтовик в засаде лежал. Он там окопался, замаскировался и подстерегал клиентов из нашего дома, которые на джип, как на приманку, шли.
Я слышу, мне – щелк – по башке. Я оборачиваюсь – фронтовик за забором с клюшкой.
Я говорю:
– Ты чо, батя? Рехнулся?
А он говорит:
– Ты зачем на мои денежки джип купил?
– А когда это ты мне их давал?
– А я их и не давал. Ты сам у меня их отобрал.
– Дак они у тебя, что ли, были?
– Не было. А ты все равно отобрал.
И уж совсем была мне непонятна собачья ненависть. Нет, псы-дворняги из соседних дворов к жильцам-человекам из нашего дома относились даже с почтением. А вот к собакам из нашего дома – со страшной звериной злобой. Только выходит такой холеный дог-бульдог из нашего двора, псы-дворняги стаями вокруг него вьются и норовят откусить от туловища какой-нибудь член. Только хозяин и спасал палкой или еще чем, лучше факелом. Потом уже все наши собаководы на факелы перешли. Вечером смотришь в окно на собачий парк – факельное шествие. Потому что наши договорились собак выгуливать всем вместе, чтоб легче отбиваться было.
А я еще такой феномен открыл – эти псы-дворняги даже своих женщин, ну, их сучек из нашего дома, не щадили. Раз выбегает из двора сучка течная, ну, красавица холеная. Да мимо такой, если б она женщиной была, ни один мужик не прошел бы. Как ее порода-то? В рот веер, вот – вротвейер. Или эрдельпердель? Нет, вротвейер. Кобели, здоровенные дворняги, ее окружили и вместо того, чтоб… они ее б… они ее б… Они ее кусать начали.
Вот как! Идеология у них выше любви поставлена. Они прямо, как Молотов в молодости – свою жену Сталину в тюрьму сдать могут. Такое вот у них большое и доброе собачье сердце.
Короче, злоба и ненависть окружили наш дом. И с первого числа по дому было объявлено осадное положение. Каждый день в семь утра из подъездов сначала выходили саперы. Они разминировали машины во дворе и обезвреживали в лесу за городом. Потом выходили жильцы. Каждый мужчина нес комплект колес от своей машины. Проткнутые колеса снимались, накаченные ставились. Женщины выносили рули. Когда машины укомплектовывались – всем двором выезжали на работу.
Отдых после работы начинался с процесса выкупа заложников: бабушек, дедушек, кошек, собак, захваченных в рабочее время. Такса была четкая: за бабушку – две бутылки пива, за дедушку – бутылка водки. За тещу – коньяк. Они мне дали. В придачу.
После этого весь дом ложился спать по законам военного времени: тридцать процентов спит, тридцать – бодрствует, а тридцать – стоят в дозоре. Ну, то есть я сплю, жена смотрит телевизор, а теща стоит с топором у двери. Потом меняемся, если я проснусь. Но я еще пока не просыпался.
Вы спросите, а где еще десять процентов? А нету их. По законам военного времени, по уставу, процентов остается только девяносто. По уставу. Зато прямой угол – сто градусов.
Как-то ночью Валентина меня будит и говорит, Вася!
Я вскочил, шашку наголо со стенки:
– Что, Валя?
Она шепчет:
– Может, перейдем к своим? К маме опять переедем, ты на завод пойдешь.
Я шашку повесил, спрашиваю:
– А как же коньяк, а шампанское с креветками? Бросим, что ли?
– Да ну их к лешему. Водка, она ведь тоже хорошая бывает.
– Мне не попадалась. Ладно, давай после Нового года. А счас спи.
А Новый год наш дом справлял по-особому. Во дворе свою личную домовую елку поставили и сказали: “В час ночи все могут спуститься во двор на шутки, игрища, розыгрыши и аттракционы. В своем кругу, в час ночи”.
Штурм дома начался в час пятнадцать. Все жильцы были в состоянии хоровода. На словах “порою волк, сердитый волк…” раздался взрыв под джипистым джипом, и на дворовые ворота полезли люди с кольями.
О проекте
О подписке