– Ну ты меня за дурака держишь, да? – опечалился Корнышев. – Где ты видел инспектора, который за просто так сделает доброе дело лицу кавказской национальности? Так что по факту дачи взятки будем дело возбуждать … По возвращении …

– Взятки не было! – не испугался Али.

– Разберёмся, – поддакнул Корнышев.

– Чего надо? – спросил со вздохом Рустамов.

– Девочку, – с готовностью сказал Корнышев.

– Я девочку дам. Но ты скажи, зачем ты здесь.

– На отдыхе, – широко улыбнулся Корнышев. – Да ты не дрейфь. Если я отсюда в хорошем настроении вернусь, так я про тебя забуду навсегда.

Али не очень-то поверил, но некуда было деваться.

– Кого хочешь? – спросил он с хмурым видом.

– Эльвиру. Только ты это, – пощёлкал пальцами Корнышев. – Ты предупреди её, чтобы шёлковой была. Чтобы не взбрыкивала. Не люблю я этого.

Рустамов вызвал из автобуса Эльвиру и что-то ей втолковывал с глазу на глаз целую минуту, время от времени указывая на стоявшего в стороне Корнышева. И когда он закончил свой инструктаж, Эльвира уже дошла до кондиции. Рустамов вошёл в автобус и автобус уехал. Эльвира подошла к Корнышеву и сказала с выражением щенячьей преданности на лице:

– Добрый вечер!

Как будто и не сидели они за одним столом всего лишь меньше часа назад.

– Расслабься, – ухмыльнулся Корнышев. – Пойдём ко мне в номер.

Они прошли в лифт. Пока поднимались на нужный этаж, Эльвира стояла, целомудренно потупив очи. Ни дать ни взять секретарь-референт, сопровождающая своего босса на важную деловую встречу. Корнышев понял, что не ошибся в своём выборе.

Открыв дверь своего номера, Корнышев пропустил Эльвиру вперёд, и только потом вошёл сам. Эльвира стояла в центре комнаты и вопросительно смотрела на Корнышева, ожидая его распоряжений.

– Тут такое дело, – сказал Корнышев. – Ты теперь моя жена. Мы с тобой, правда, не расписаны, живём гражданским браком …

Эльвира нисколько не удивилась и по-прежнему смотрела выжидательно. Видимо, среди её клиентов попадались такие отвязные фантазёры, что на их фоне Корнышев смотрелся человеком, начисто лишённым воображения.

– Меня зовут Святослав Геннадьевич Корнышев. Запомнила?

– Да.

– Повтори!

– Святослав Геннадьевич Корнышев.

– Мы живём с тобой в Москве на проспекте Вернадского. Я служу в органах. Мы с тобой приехали на Кипр на несколько дней: я по делам, а ты просто со мной за компанию, хотя так никогда не делается.

– Это я тоже должна запомнить?

– Да.

– А зачем?

– Чтобы не попасть впросак. Здесь есть одна девушка, которая должна обязательно поверить в то, что мы с тобой муж и жена. Мне нужно, чтобы она не боялась меня. А семейных людей опасаются реже. И ещё у меня к тебе просьба. Ты не будь вот такой зажатой, как сейчас. Веди себя так, как вела в ресторане час назад. Ты приехала на Кипр. Пляж, солнце, у тебя хорошее настроение … Договорились?

Он потрепал Эльвиру по щеке и будто нажал какую-то невидимую кнопочку. Хмурое выражение с её лица испарилось, она улыбнулась и вдруг подмигнула Корнышеву. Корнышев рассмеялся.

– Молодец! – оценил он. – У тебя мобильник есть?

– Есть.

– Скажи номер!

– Зачем?

– Тебе Али разве не сказал, что ты должна делать всё, что я посчитаю нужным?

– Сказал, – подтвердила Эльвира. – Только я думала, что это про другое.

Она усмехнулась. Продиктовала номер. Корнышев занёс его в телефонную книжку своего мобильника.

– Ты живёшь в этом отеле? – спросил он.

– Да. Мой номер 806.

– Никуда из номера не выходи и всё время держи мобильник под рукой. Я могу позвонить тебе в любое время и тогда ты за две секунды должна примчаться сюда. Ты всё поняла?

– Не всё.

– А чего ты не поняла?

– Мы с вами спим, – показала Эльвира на широкую застеленную кровать, – или не спим?

– Спим, – кивнул Корнышев. – Но только каждый в своей постельке. Всё, до свиданья! Жди звонка!

* * *

Глеб, воспользовавшись тем, что Женя ушла в магазин, вошёл в её комнату. Он никогда не говорил ей, что периодически сюда наведывается, и ни за что в этом не признался бы, хотя ничего постыдного в своих поступках не видел. Лечащий медицинский персонал должен знать как можно больше о жизни своих пациентов, это помогает назначить правильный курс лечения и своевременно его корректировать по мере необходимости, а Глеб как раз и считал, что с Женей у него тот тип отношений, который складывается в паре «врач-больной».

Его интересовало всё. Новые вещи, которые появлялись в комнате Жени. Месторасположение старых вещей. Какая-нибудь видеокассета, оставленная Женей на столе, могла подсказать Глебу, что за фильм Женя смотрела накануне допоздна, и почему сегодня утром за завтраком их разговор коснулся именно той темы, которой он коснулся, а не какой-то другой, и откуда в речи Жени появились новые фразы, никогда от неё прежде не слышанные Глебом – из фильма они появились, из этого самого, и так ещё одной загадкой в поведении Жени для Глеба становилось меньше. Или вдруг однажды он мог увидеть неизвестно откуда взявшуюся икону на столе, а рядом – открытый молитвенник, и текст молитвы подсказывал ему, что творилось в душе у читавшего молитву человека.

Глеб осмотрел стол, стоявший у окна, пробежал взглядом по книжным полкам – никаких изменений с момента его последнего визита в эту комнату. Цветы в горшках на подоконнике вот только подвяли. Запустила Женя. Забыла? Чем-то отвлекалась? А ещё пыль на столе. Раньше он не замечал. Надо к Жене присмотреться. Откуда эта рассеянность?

Встал на стул, чтобы проверить, нет ли чего-либо на книжных полках сверху. И увидел сложенный вчетверо бумажный лист. Недавно туда положенный и не успевший ещё запылиться.

«На твой мобильный телефон будут приходить SMS-сообщения. Каждый раз это будет адрес, по которому тебе надлежит явиться. Делай это без опаски, это делается для тебя твоими друзьями. Ключ для первого посещения находится в этом конверте. Деньги предназначены тебе, можешь их тратить. Ни в коем случае не делись этой информацией ни с кем. Этот листок сожги после того, как прочитаешь».

Глеб прочитал отпечатанный на принтере текст, ничего толком не понял, и ещё раз тщательно проверил, нет ли чего-либо на полках, но не обнаружил ни конверта, ни ключа, ни денег, о которых говорилось в тексте. Всё ещё не понимая, как к прочитанному следует относиться, он быстро осмотрел комнату и под магнитофоном нашёл вскрытый конверт без каких-либо надписей. В конверте лежали одна тысяча долларов стодолларовыми купюрами. Никакого ключа в конверте не было, но теперь он понимал, что и ключ тоже был. И из абракадабры, больше похожей на чью-то неумную шутку, никем не подписанный текст превратился в пугающую реальность. Впервые за последнее время Глеб обнаружил, что Женя вовлечена в какие-то события, которые происходят за его спиной, и о которых он даже не догадывается. И ещё Женя что-то предпринимала втайне от него. Последнее открытие испугало Глеба.

* * *

Виталия Сергеевича Иванова привезли в Москву, но поместили не в следственный изолятор ФСБ, а доставили на один из спецобъектов в черте города, представляющий собой особняк за глухим забором.

Несмотря на ранний час, в особняке уже были и генерал Калюжный, и Горецкий. Они прошли в комнату, где под присмотром двух охранников находился Иванов. Когда Калюжный и Горецкий вошли в комнату, Иванов вскочил со стула и вытянул руки по швам. Горецкий отметил про себя, как этот человек изменился за последнее время. Ещё больше похудел и во взгляде добавилось безысходной тоски.

– Садитесь, – сказал Калюжный и сделал движение рукой, выпроваживая охрану за дверь.

Комната представляла собой каменный мешок без единого окна и освещалась только светом зарешёченных ламп. Кричи – не докричишься.

Иванов опустился на стул и исподлобья наблюдал за перемещениями Калюжного. Генерал прошёлся перед Ивановым, не сводя с него глаз, а когда оказался за спиной у сидевшего на стуле человека, Иванов заметно сжался, будто ожидал удара.

– Кто вы? – спросил Калюжный.

Иванов вскочил, будто он сидел на сжатой пружине, и заученно затарабанил:

– Осуждённый Иванов Виталий Сергеевич, статья …

Калюжный похлопал его по спине, сказал негромко:

– Ладно, сядьте.

И Иванов послушно плюхнулся на стул. Калюжный из-за его спины выразительно посмотрел на Горецкого, кивнул ободряюще, сказал:

– Работайте!

Он вышел и плотно закрыл за собой дверь. Иванов проводил Калюжного взглядом, после чего перевёл взгляд на Горецкого.

– Вы меня помните? – спросил Горецкий.

– Да, – ответил Иванов и нервно двинул кадыком.

– Кто я? Откуда вы меня знаете?

– Вы приезжали ко мне. Вы и ещё один товарищ. Недавно.

– О чём мы с вами говорили?

– Про моё дело.

– А что у вас за дело?

– Уголовное. По факту убийства.

– А о чём ещё мы говорили?

– Про людей про этих. Которые убиты, в смысле.

– И ещё мы с вами кое-что интересное обсуждали, – напомнил Горецкий и выжидательно посмотрел на собеседника.

– Так точно, – осторожно согласился Иванов.

– Что мы с вами обсуждали?

– Вы мне сказали, что моя фамилия – не Иванов.

– Правильно, – кивнул Горецкий. – Видите, вы всё помните. Надо только постараться. Скажите, за то время, которое прошло после нашей первой встречи, вы что-нибудь ещё вспомнили?

– Нет, – замотал головой Иванов, но по нему было видно, что он готов вспомнить всё, что угодно, если уж этим людям так хочется.

И снова Горецкий, как тогда, в первую их встречу, выложил на стол удостоверение полковника Ведьмакина Александра Никифоровича.

– Вам это знакомо? – спросил он.

– Да.

– Откуда?

– Вы мне показывали.

– Правильно, – подтвердил Горецкий. – Но показывали мы вам его совсем недавно. А ещё раньше, несколько лет назад, вы этим удостоверением пользовались лично. Ежедневно носили его в кармане, отправляясь на службу.

Иванов смотрел на собеседника так, будто хотел сказать, что прекрасно понимает, что гражданин начальник вешает ему лапшу на уши, но только пока не понимает – зачем.

– Вы когда-нибудь видели президента? – спросил Горецкий.

– Нашего президента? – осторожно уточнил Иванов. – А как же!

– В Кремле?

– Зачем в Кремле? По телевизору.

– А в жизни?

– В жизни – нет.

– А если подумать?

– А чего тут думать? – пожал плечами Иванов. – Я же в Кремле не был. Я и в Москве никогда не был.

– А преступление, за которое вы осуждены, вы совершили в Москве, – напомнил Горецкий.

Иванов посмотрел озадаченно.

– Ведь так? – участливо уточнил Горецкий.

– Да, – не очень уверенно подтвердил собеседник.

– И вот посмотрите. По материалам дела вы участвовали в распитии спиртных напитков на территории воинской части в Северном административном округе Москвы. Вы как туда попали?

Иванов растерянно пожал плечами в ответ.

– Я не помню. Пьяный был.

– Пьяным ехали на своем КАМАЗе? – не поверил Горецкий. – Вам, чтобы с юго-востока проехать на север Москвы, надо было или через всю Москву ехать … Пьяным … Или по кольцевой отмотать пятьдесят километров … Тоже пьяным … И вас ни на одном посту ДПС не остановили?

И снова Иванов пожал плечами.

– Я навёл справки, – сообщил Горецкий. – У вас действительно есть водительское удостоверение. Но там открыта только категория «В». Вы могли водить только легковой автомобиль.

– А КАМАЗ?

– А КАМАЗ – это грузовик. Другая категория. У вас её не было.

– Как же я водил?

– Вы не водили, – терпеливо объяснял Горецкий. – Вы, Ведьмакин Александр Никифорович, никогда в жизни близко к КАМАЗу не подходили. Это Иванов Виталий Сергеевич КАМАЗ водил в Рязанской области.

– Правильно. Потому что я Иванов и есть, – осторожно сказал собеседник, явно боясь хоть что-то сделать не так.

Горецкий покачал головой и сказал печально:

– Иванов Виталий Сергеевич умер в одна тысяча девятьсот девяносто девятом году. На старый Новый год. Выпил поддельной водки и скончался.

Иванов обездвижел.

– Я неспроста спросил у вас про президента, – сказал Горецкий. – Вы запросто могли его видеть. Потому что работали на него и теоретически могли лично с ним встречаться.

– Зачем?

– Вы выполняли для него работу и, может быть, докладывали о том, что сделано. Или докладывали вы другим людям, но сначала всё равно были представлены президенту. Для знакомства, так сказать. Чтобы он на вас посмотрел, прежде чем дать «добро» на ваше участие в операции.

– Какой операции?

– Вы создавали секретный президентский фонд. Прятали деньги, которые впоследствии могли пригодиться президенту. Такая президентская заначка, – сдержанно улыбнулся Горецкий, чтобы несколько разрядить обстановку.

– Заначка, – пробормотал Иванов.

– Да, – кивнул Горецкий. – У вас было целое подразделение. И из всего подразделения у нас пока есть информация только на двоих человек: на вас и на некоего Ивана Алтынова.

Горецкий положил на стол фотографию человека в милицейской форме. Иванов всмотрелся.

– Я же его убил, – вспомнилось ему.

Горецкий не был готов дискутировать о том, действительно убит Алтынов или жив.

– Но до убийства вы его знали? – осведомился он.

Иванов смотрел задумчиво.

– Вы что-нибудь можете вспомнить об Алтынове? – проявил настойчивость Горецкий.

Иванов снова всматривался в лицо на фотографии. Поднял глаза на Горецкого.

– Я хотел его убить, – сказал он.

– Давайте пока оставим момент убийства, – предложил Горецкий. – Забудем о нём на время. Будем думать только о том, что было раньше. Ещё до убийства. Задолго до убийства. Вот этот человек был у вас в подчинении, – ткнул в фотографию пальцем Горецкий. – Что вы о нём можете вспомнить?

– Я хотел его убить, – упрямо повторил Иванов.

– За что? – вздохнул Горецкий.

– Я не помню.

* * *

Ранним утром в номере у Корнышева раздался телефонный звонок. Корнышев в полудрёме прополз по своей огромной кровати, дотянулся до аппарата, снял трубку с рычага, сказал сонно:

– Алло!

И услышал женский голос:

– Доброе утро! Это Катя. Извините, что я так рано. Или не рано? В общем, я внизу.

Корнышев посмотрел на часы. Половина восьмого утра. А в Москве уже половина девятого.

– Нет, что вы, Катя, совсем не рано. Сейчас мы с женой спустимся. Вы подождёте нас минут пятнадцать?

– Конечно!

После этого Корнышев позвонил Эльвире. Долго никто не брал трубку и Корнышев занервничал, но тут Эльвира ответила.

– Алло, – произнесла она со вздохом.