Так и сделал. Взял тихонько мамин платок (мама задремала, сон сморил) и припустил к овражку. Угадал – там и правда ручей оказался. Да не простой, Олак таких еще не видел: из крутого склона торчал вроде как обрубок, но внутри полый, и из него вода тонкой струйкой стекала. Олак поковырял обрубок: что за дерево? Может, дуб? Нет, не похоже. И на орешник не похоже, и на клен – ни на что. «Так это, наверно, Великаны соорудили», – сообразил Олак, и стало ему страшновато. Ну да бояться некогда, маме вода нужна. Намочил платок, набрал полную горсть – и назад. Обратно идти труднее: попробуй-ка с полной горстью воды по склону подняться да через кусты лезть – узнаешь.

Однако донес. Мама еще спала, но только Олак подошел, глаза открыла – услышала.

– На, мама, пей! – и подставил ладошки. И платок мокрый с плеча скинул. И объяснил, что ручей нашел. А про ягоду ничего говорить не стал: удивить хотелось. Мама совсем проснется – а корзина-то полная! Как, откуда? Тут он все и расскажет. А если сейчас сказать – может заругаться и не отпустить.

Как Олак задумал, так все и вышло: мама напилась и опять задремала. А он скинул курточку, завязал – и вперед.

Ягода на большой поляне росла редко, бегать за ней надо было. Тут Олак пригляделся и увидел вот что: посреди поляны рос большущий дуб, а вокруг – кусты бересклета. И вот возле этих кустов ягоды было больше. Направился он туда. И верно: ягода здесь росла гуще, и курточка стала быстро наполняться.

Олак уже почти закончил, последнюю ягоду добирал, когда услышал странный шум: вроде как деревья в лесу падали одно за другим, или камни в реку покатились. Но нет, не так, этот шум был ни на что не похож. Сказано же – странный. И он приближался, быстро приближался! Олак на всякий случай в кустах спрятался. И вовремя: заревело, заурчало совсем рядом, и на поляну, с дальнего ее края, выскочило такое… Нет, Олаку это совсем не с чем было это сравнить! Оно было огромное, как гора, белое, как молоко, блестящее, как река в полдень, оно летело, как рассерженный Носач! И оно пело! Да, теперь Олак понял: то, что он принял за шум, был не шум вовсе, а песня. Только дикая какая-то и очень громкая. И тут у него в голове всплыло когда-то услышанное от взрослых слово: Поющий Дом. Да, вот что это было: Поющий Дом Великанов! Его во всем Народе всего двое или трое видели.

Между тем Поющий Дом приблизился к тому месту, где Олак в овраг за водой спускался, и остановился. А потом взял – и раскрылся! И оттуда вышли Великаны. Олак сжался за кустами, глядел во все глаза: вот оно, настоящее приключение! Наконец он увидел Великанов! Что его сразу поразило – что они оказались разные: одни ростом с дерево, а другие намного меньше, с Носача или косулю. Большие стояли или ходили медленно, а маленькие начали бегать, прыгать – аж земля задрожала. А еще удивило, что Великаны говорили как-то тихо: Олак думал, что они будут реветь, как Медведь или как Река на перекате, а их было еле слышно, Дикая Песня все заглушала. Как они вообще друг дружку понимают?

Пока Олак на все это глядел и удивлялся, из леса вынырнул второй Поющий Дом, уже красного цвета, и остановился возле первого. Из него тоже полезли Великаны, и их стало ужасно много. Только что поляна казалась большой, просторной, а теперь оказалась вся заполнена. Вот что значит Великаны, сколько же им места надо!

Наверно, и Великаны почувствовали, что им тесно, потому что вдруг пошли в разные стороны. Один направился прямо к дубу, под которым сидел Олак.

Вообще-то скрытню спрятаться не проблема: прилепился к стволу, курточку запахнул, руки поджал – и стал как кусок коры, не отличишь. Да только нет на Олаке курточки – ягодой занята. Пришлось лепиться к корням, в траву зарыться. И курточку в траву поглубже засунул.

А Великан подошел совсем близко, а за ним другой, маленький. Олак, хотя и спрятался, но все равно глядел: интересно же! Когда Великаны подошли, он понял, почему они разные: тот, маленький, был просто ребенок, вроде Олака. И пальцы у него были другие, чем у большого, и он был не толстый. А тот, настоящий Великан, был толстый, он ужасно топал и пыхтел. И он держал в руке какую-то палку с белым наростом на конце. Пока Олак гадал, зачем ему эта палка, Великан размахнулся – белый нарост блеснул на солнце – и ударил ей по ветке. Ветка была засыхающая, но еще живая, и Олак расслышал, как она вскрикнула. Но Великан ударил еще и еще, и ветка надломилась и упала. А Великан отломал еще несколько веток, поднял все это и понес. И маленький Великан тоже схватил несколько прутиков размером с Олака и пошел за большим. Тогда Олак перевел дух и снова стал глядеть. А поглядеть было на что.

Возле перелеска, откуда Олак пришел, Великаны разожгли огонь. Получилось это у них удивительно быстро: только что не было никакого огня – и вот нате, горит. В него стали кидать ветки и даже целые деревья, и скоро огонь стал прямо до неба. Тут Олак забеспокоился: успела ли мама проснуться и уйти. А то великанский огонь того и гляди деревья зажжет.

А еще Великаны стали доставать из своих Поющих Домов разные странные яркие Предметы и класть их в кучу. А другие достали какую-то круглую штуку и стали ее кидать высоко в воздух. «Это же игра! – догадался Олак. – Они играют!» Никто до сих пор не говорил, что Великаны умеют играть. Вот будет новость, когда он вернется и обо всем расскажет!

И тут Олак впервые подумал о том, как будет возвращаться. До сих пор некогда было этим заняться – так быстро все случилось. А теперь задумался, и вышло, что дела у него плохи: выбраться с поляны никак не получалось. Возле перелеска, где осталась мама, горел огонь. Левее, где Олак только что ягоду собирал, Великаны в мяч играли. Возле оврага, где ручей, сидели женщины-великанши и что-то делали. (Олак вначале не различал, где у Великанов женщины, где мужчины, а потом различил: женщины были с волосами и голыми ногами). А еще правее стояли страшные Поющие Дома и гремели, ревели жутко. Окружили Великаны Олака почти со всех сторон, нигде не пройти! А где осталась свободная полоска, там, как нарочно, трава низкая. Да и если удастся там прокрасться, выведет эта свободная полоска совсем в другую сторону, далеко от своих. А места Олаку совсем незнакомые, как обратно к маме вернуться, неизвестно.

Едва Олак это понял, как ему тут же страшно захотелось назад, к своим. До сих пор было интересно: сиди и смотри. Вон сколько всего небывалого, чудесного! А теперь вдруг расхотелось. Зачем узнавать чудесное, если о нем нельзя никому рассказать? Все удовольствие сразу теряется. А как расскажешь, как выберешься, если Великаны рядом ходят? Вот сломают они все кусты, вытопчут всю траву вокруг дуба, и останется Олак со своей ягодой на голом месте – что тогда делать? От таких мыслей ему совсем плохо стало. А тут еще Поющие Дома ревут не переставая – иногда ничего, а иногда ужасно противно.

Однако Великаны не стали ломать его убежище. Они вдруг бросили играть в мяч и все собрались возле женщин и расставленных на земле Предметов. Тут Олаку снова стало интересно, потому что Великаны стали есть. Честное слово, они ели, совсем как Лесной Народ! Только у них все было чудовищных размеров. Они раскрывали огромные рты, куда мог бы целиком поместиться Олак вместе с курточкой, показывали страшные зубы, и клали туда какую-то незнакомую, странно выглядевшую еду, и что-то пили из кружек.

Тут один маленький Великан что-то не так сделал. И на него большие стали ругаться. Малыш послушал-послушал, потом повернулся, ушел от стола и направился к дубу, возле которого прятался Олак. Подошел, сел на корточки. И тут Олак увидел еще одно удивительное зрелище: маленький Великан плакал! И это они тоже умеют! Малыш ревел, слезы текли – с кулак!

Известно, что никакой скрытень не может вынести, если рядом кто-то мучается – ему самому плохо становится. Уж кто только над этим свойством Лесного Народа не потешался: и вороны, и белки, и рыжухи – ну, все. А еще раньше, в древние времена, рассказывают, гномы очень смеялись. Но тут ничего сделать нельзя: такой уж у скрытней характер. Вот и теперь Олак, как услышал плач великанского малыша, увидел слезы размером с кулак, так стало ему самому плохо, и он стал думать, как малышу помочь. И, представьте, придумал! Достал из курточки одну ягоду покрупнее и катнул ее по земле к малышу. Ловко получилось: прямо тому к ногам.

Малыш, как увидел ягоду, неведомо откуда взявшуюся, плакать перестал, стал оглядываться: откуда она? Поглядел вверх: не растут ли, дескать, эти красные штуки на дубе? Нет, не видать. Влево – вправо глянул. Ничего не разглядев, взял ягоду, – и в рот положил. Прямо целиком! Сразу видно – понравилось, еще хочется. Он опять вверх стал глядеть. А Олак взял – и катнул вторую! Уже просто так, из озорства. Поглядеть хотелось, как малыш будет головой вертеть. Но тот вертеть головой не стал, а начал вглядываться в то место, где Олак сидел. А потом как вскочит, как что-то своим закричит! Олак, конечно, великанский язык не понимал, но догадался, что малыш своих зовет, объясняет, что тут кто-то есть, в траве прячется. Его, правда, никто не услышал, так настырный малыш побежал к ним, стал взрослых теребить и что-то говорить. И на дуб рукой показывает. И уже один взрослый Великан, – наверно, отец малыша – начал вставать.

Олак понял, что пришла настоящая беда. Сейчас искать будут. А спрятаться по-настоящему и негде! Что делать-то?

И тут прямо за его спиной раздался знакомый голос:

– Олак! Эй!

Обернулся – а в траве позади него сидит Прак – путешественник! И говорит так сердито:

– Ты что, оглох? Кричу ему, кричу – ничего не слышит! Пошли скорей!

– Прак, ты?! – закричал Олак, от радости забыв о всякой осторожности. – Как ты сюда попал?

– Сейчас увидишь, как, – еще сердитее сказал Прак. – Пошли, говорю тебе, скорее, пока Великан далеко.

Ну, Олака уговаривать не пришлось. Схватил свою курточку с ягодой – и за Праком. Оказалось, что в нескольких шагах в траве начинается канавка. Оба скрытня нырнули в нее – и вперед, прочь от дуба. Правда, уводила канавка совсем в ненужную сторону – к овражку с водой, возле которого стояли Поющие Дома, – но Олак об этом не задумывался и совсем не боялся. Ведь теперь он был не один! Даже когда пришлось между двумя Поющими Домами пробираться и над головой рев стоял – и тогда Олак не испугался.

Ну, а потом и вовсе легче пошло: спустились в овражек, вдоль воды побежали вниз, вниз, дальше от страшной поляны. Шли, шли – и пришли к своим. Уж как мама Олака обнимала, как радовалась! И совсем не ругала, ни капельки!