Цитаты из книги «Москва и москвичи. Репортажи из прошлого»

И ах! как легки после тяжелой дороги от Вологды до Ярославля показались мне лапти

Впоследствии не раз в жизни мне пригодилось цирковое воспитание, не меньше гимназии.

Немец Робст ни слова не знал по-русски, кроме: «По-шель, на уколь, свинь рюски», и производил впечатление самого тупоголового колбасника.

Оба сторожа, николаевские солдаты, никогда не могли себе представить, что можно ребят не пороть.

Эта ферма была родоначальницей знаменитого и доныне вологодского масляного производства.

Нигилистки коротко стриглись, носили такие же очки, красные рубахи-косоворотки, короткие черные юбки и черные маленькие шляпки, вроде кучерских.

Я молчал, и все мои переживания прошлого выходили в строках и успокаивали меня, вполне вознаграждая за вечное молчание.

Девиз калмыка такой: табун ушля – я ушля. Табун пропал – я пропал.

Налево от передней помещался кабинет Антона Павловича с полками книг и письменным столом, на котором всегда лежала папка с начатым рассказом или повестью. Он обыкновенно при гостях работал урывками, но все-таки писал каждый день: напишет немного, потом оторвется от работы, выйдет к гостям поговорить, затем опять садится писать. Иногда во время обеда он внезапно вставал из-за стола, уходил в кабинет, набрасывал несколько строк и, вернувшись в столовую, продолжал застольную беседу. Удивительно легко у него гостилось. Всякий делал что хотел, никто никому не мешал. И в то время, когда он писал, к нему можно было входить в кабинет, не боясь помешать. Так, по крайней мере, на моей памяти это всегда бывало в Мелихове.

Немало квартир переменили Чеховы, во всех приходилось мне у них бывать. Припоминаю один курьез из тех времен, когда они жили на Большой Якиманке. Пришел я к Чеховым как-то под вечер и нашел Антона ходящим из угла в угол по кабинету: лицо – бледное, осунувшееся. – Что с тобой? – Живот болит. Завязал шарфом – не помогает, надо радикально лечиться, – и позвал служившего у него мальчика: – Бабакин, сходи в аптеку и купи касторки в капсулах. Аптека была рядом, и мальчик живо принес касторку. Чехов развернул коробку и со смехом показал мне две огромные капсулы. – Каковы? За кого они меня приняли? – Он взял перо и крупными буквами написал на коробке: «Я не лошадь». Бабакин снова отправился в аптеку и на этот раз принес шесть капсул в коробочке. Аптека получила желанный автограф.