Утренние гости

Гость на гость – хозяину радость.

Русская пословица

Белал – Лилит – бригадирша

Белал

Он одним глотком выпил коньяк и с тоской заглянул в пустой стакан.

– Еще один? – спросил Гудвин.

– По совести говоря, – отозвался падший ангел, – мне не нравится ваше слово «один»…

О. Генри, «Короли и капуста»

Наступил понедельник, определённый всем коллективом и каждым в отдельности как день решительного «выхода в поле». Когда ж ещё, как не в понедельник? Зачем же ещё он и нужен, понедельник, как не для того, чтобы начинать, наконец, что-то делать? Великий день. Фундамент. Краеугольная бутылка шампанского о борт отплывающей в капустное поле вечности. На-ча-ло. Дожили до понедельника, начавшегося в субботу. Инна Чурикова в обнимку с Вячеславом Тихоновым в футболках с надписью «НИИЧАВО» в одной команде с забивающим победный гол югославам Виктором Понедельником.

Понедельник целиком под Луной. Мундей. Покровительствующий ангел понедельника Самцил с доброй улыбкой возвещает: «Пора, ребята, на работу». На работу! Даёшь капусту трудовому народу!

Но у понедельника, у Мундея, были ещё и демоны – Белал и Лилит, они-то знали, что понедельник не просто день, а день тяжёлый, поэтому готовы были принять любой облик и вооружиться любой идеей, только бы не допустить в этот день никого до работы, особенно до дел, касающихся капусты, ибо в Мундей дел с капустой иметь нельзя, это грозит катастрофическими расходами на всю неделю.

«На работу!» – говорит Самцил.

«На какую работу? – удивляется Белал. – Понедельник пространственно ориентирован на северо-запад, а капустное поле где? На юго-востоке капустное поле. Так что купаться и ловить рыбу».

«На работу! – не сдавался правильный ангел Самцил. – На работу, в поля, где политая потом и соляркой земля родит нам…»

«Неудачника она вам родит в понедельник, неудачника, – вмешивалась Лилит, – уж я-то знаю детей понедельника!»

«Да бросьте вы свои еврейские приметы!» – отбивался в неравном споре Самцил.

«Еврейские!? – забрызгали жидкой и обильной слюной Белал и Лилит. – Да это только на Руси и называли этот день похмельником, поминками по воскресенью».

Да, да. И только Африке и Фландрии понедельник в радость, так что пусть и работают по понедельникам в Африке. И Фландрии. Понедельник ещё характеризует неприятный запах…откуда же ему взяться, приятному, в понедельник? А вообще понедельник – день рыбаков и моряков (святой Брендан в обнимку с адмиралом Нахимовым или Фаддеем Фаддеевичем уже отмечают), но уж никак не земледельцев.

Самцил, тот, что за созидательный труд по своим родным понедельникам, проснулся вместе с Капитаном, и его голосом прямо в палатке закричал: «Па-адъём!». На работу, на работу, ребята, капуста ждёт, стране нужна белокочанная, особенно если она квашеная, да с морковкой, да с клюковкой, да после ст… стоп, стоп, стоп»! Просто: подъём и на работу!

Капитан-Самцил вылез из палатки на белый свет и увидел, что демон Белал, который против какой бы то ни было работы в понедельник (а уж особенно с капустой), сидит в камуфляжном костюме около едва дымящегося костра напротив полутрезвого Орликова и что-то пишет на планшете. Рядом с белым бакеном легко покачивался катер, на корме стояли ещё два демонёнка-Белалчика, рангом, видимо, помельче, но один из них с автоматом, что добавляло ему значимости, а за стеклом в каютке маячила ещё одна серая фигура.

– Вот, товарищ начальник, – обратился лукавый (похмелился!) Орликов к Капитану, дистанцируясь от надвигающихся неприятностей, – протокол на вас, били-мыли, составляют.

«До чего же он полутрезвый сволочь! Радуется… не похмелять его, гада, пусть мучается!» – подумал Капитан.

– Что случилось?

– Конфискуем, – Белал был мрачен и тяжёл, даже Орликову, наверное, было легче. – Бредень ваш? – три слова дались ему с трудом.

– Какой бредень?

Бредень, новенький двадцатиметровый бредень, три дня назад разложенный вдоль берега, теперь лежал кучей возле катера. Капитан настолько натурально удивился (а удивился он тому, что расстелили и забыли, за три дня дело до бредня не дошло), что Белал прекратил писать и поднял измождённое от перебора и недосыпа лицо. Видно было, что сегодня работа особенно в тягость: воскресные браконьеры откупались щедро и разнообразно, да вот разъехались – понедельник! Браконьеры разъехались, а его, Белала, отдохнуть не отпустили. Говорить ему было непросто, поэтому вместо слов были красноречивые гримасы, и Капитан прочитывал их:

«Этот, какой же ещё? Ну, скажи, что первый раз видишь…»

– Но мы-то тут при чём? Валялся и валялся…

«Давай, давай, заливай…»

– Чего мне заливать? С бреднем же надо в воду, а кто ж в такую пору в воду полезет? Мы даже не купались ещё.

Из палатки выполз Африка, хотел подойти к костру, но решил, видно, не мешать чужому разговору, разделся догола и с традиционным криком «Утро, здравствуй!» бросился в реку. На плеск вылез Поручик и тоже бросился в воду, только в плавках.

Белал усмехнулся и продолжил писать.

Подплывая к берегу, Африка сообразил, в чём дело, крикнул как бы никому:

– Во! Бредень! Чей бредень? Новенький! – в смысле «чей туфля?».

Белал оторвался от протокола. Африка подошёл к костру.

– Продаёте? Жаль, мы не рыбаки.

Капитан развёл перед рыбнадзором руками, но в этот момент из палатки зарычал проснувшийся Аркадий:

– Я вам продам! Двадцать пять рублей в кооперации!

По-честности, сволочь…

Белал теперь заговорил, тяжело, зато без двусмысленностей:

– И бредень, и транспортные средства.

– Что транспортные средства? – это приплыл Поручик.

– Конфискуем. И лодку, само собой. Май. Нерест. Запрет.

– За вот эту кучу ниток?

– За бредень. Документы на машину и мотоцикл.

– Чего? – прорычал голый Африка.

Белал махнул рукой, и демонята выпрыгнули на песок.

– Удочка чья?

– На два крючка, – Аркадий тоже выбрался наружу, понял свой косяк с бреднем, но удочку решил отстоять. – По-честности, на два крючка можно.

– А донка? А чешуя? Знатная чешуя!.. а потроха, а ещё чешуя? – демонята знали свою работу.

Капитан-Самцил нервничал: в Дединово кончается завтрак, Тимофеич уже, психуя, ходит вокруг автобуса…

– Ладно, командир, забирай ты этот бредень, нам пора.

– Документы на машину… и мотоцикл, – не поднимая головы, с трудом повторил Белал.

– Может, договоримся?

– Предложения?

– Виночерпий!

Как гостю, ему налили в точёный стаканчик. Белал не выпил, а как будто закинул содержимое в рот, покрутил изящный прибор в руке и с неожиданной собачьей грустью взглянул на Капитана… А вот после третьей завязалась дружеская беседа, и Белал велел принести из лодки пакет с подлещиками. В ответ пригласили к дастархану демонят. После пятой появилась килограмма на полтора щука (Капитан был уверен, что та самая, что ещё десять лет назад подружила его с Сергеем Ивановичем, а теперь вот разруливает с рыбнадзором). После седьмой Белал предложил покататься на катере. Отказались и налили «на посошок». После посошка один демонёнок начал блевать, а роняющий голову Белал через великую силу спросил пьющих с ним наравне и не пьянеющих физиков: «Вы кто?».

Капитан многозначительно ткнул пальцем в небо: мол, сейчас расскажу, но Белал дожидаться рассказа не стал, посмотрел вслед за пальцем в облака.

– Я так и знал!..

Когда удалось оттолкнуть катер от берега, была уже половина десятого…

Серый в рубке, не выходивший на берег, вызвал кого-то по рации и доложил: «Нет, не эти, – несколько минут слушал, а потом взорвался и наорал в микрофон: – Да какой десант!? Так, пьянота браконьерская…»

И отплыли.

Лилит

Аморфо (не имеющая формы) – одно из имён Лилит.

«Мифологическая энциклопедия: Демоны»

Самцил тряхнул кудрями: успеем ещё! На работу! В поле! Но…

Но с дороги на косу, слегка прихрамывая, спускалась толстушка-Лилит, тоже с небольшой свитой. Вид у неё был обиженно-воинственный.

– Смотри, живая… а её-то чего сюда несёт? Ничего вроде не забывали.

Лилит окинула взглядом косу, следы широкого, уже утреннего, сабантуя, а её спутники, так же, как недавно и камуфляжные, заглянули даже в палатки.

– Где девчонки?

– Ничего себе вопрос! – возмутился Африка.

– Нам откуда знать? – с встречным вызовом рыкнул Поручик.

– Они же у вас вчера остались!

– И вслед за вами смылись.

– Куда?

– Мы что, следили? Пошли носики попудрить, и свалили, динамистки.

– Хватит врать! – брезгливое презрение у Лилит получилось на «пять». Поручик-ловелас понимал, что толстушку не столько волнуют подруги, сколько душит обида.

«Этого только не хватало!» – Капитан опустился на ящик. Ему сразу вспомнились мордовские рассказы о пропадающих на косе козах и телятах и, конечно, куда как ясные намёки Сергея Ивановича, что бабам просто так на косу нельзя.

– От нас-то чего хотите? – почти прорычал Африка, после двух неудачных вечеров подряд чувствующий себя дураком.

– Где девчонки?

– Они их, били-мыли, утопили, – пошутил Орёл, настолько не к месту, абсурдно, что, как всё абсурдное, шутка была к правде ближе самой правды.

– Может, к рыбакам каким в гости зашли? У нас выпили, пошли к другим выпили… Тут на катерах катают… – у Поручика в голосе явно слышалось мужское поражение, и это у них с Лилит было общее.

Лилит не ответила, но посмотрела на Поручика так, что про мужское он забыл.

– К рыбам они в гости зашли, – продолжил противненькое хихиканье Орёл. – Нырнули и, били-мыли, в русалок… того… били-мыли, превратились.

– О-о!.. – Капитан стукнул кулаком по колену.

– Да в лес они нырнули, вон в те кусты, носики попудрить, пос…ть заодно.

– А может, они там вырубились? Выпили ведь… – кинул соломинку Виночерпий.

– Пошли, пошли, поищем, – ухватился за неё почуявший новую беду Капитан, и скоро они с Поручиком, Африкой и всей лилитовской командой исчезли в черёмухах.

– Ну что, Сеня, поработали и сегодня? Пошли-ка лучше зарядим донку.

– Тебе рыбы мало?

Через пять минут вернулся Африка.

– Нашли? – на лице Николаича был испуг.

– Не-е.

– Чего ж ты вернулся?

– Не нравится мне эта пионервожатая… боюсь нагрубить.

Бригадирша

…нам прежде всего надо предвечные вопросы разрешить, вот наша забота.

Ф. М. Достоевский, «Братья Карамазовы»

С высокого берега донёсся треск трактора. Как говорится, если ты не идёшь на работу, с работы придут к тебе. Женщина в сапогах и комсомольской косынке так же, как и полчаса назад Лилит, решительно спускалась на косу. Шёл уже, между прочим, двенадцатый час…

– А ведь это бригадирша, по-моему, Зоя, Зоя Павловна, – узнал её Виночерпий.

– Петровна, – поправил Аркадий, пока сама Петровна не подошла на расстояние слышимости.

– Кто у вас тут главный? – без предисловий почти прокричала бригадирша.

– Вот так, без всякого «здравствуйте»? – как будто обиделся Семён.

– Да вы тут и без меня здравствуете.

– Давайте поздравствуем с вами, присаживайтесь! – Семён слез с ящика.

– Со мной здравствовать будете в поле… – Женщина явно не собиралась идти на контакт. – Так кто главный?

– Главный по чему? – законно спросил Африка.

– Почему? Потому что назначили, наверное. Так кто главный?

– Главный по чему? – повторил Африка, ударяя на последнее слово, дураком ему нравилось.

– Самый главный!

– Самый главный в Америку сейчас уехал, денег просить и страной торговать… шкура. А у нас есть главный по рыбе, по вину, по техническому обеспечению… – развернул картину Семён.

– По совести у вас главного нету?

– Есть, он же, правда, и по рыбе! – Семён кивнул на Аркадия.

– Я не по совести, я по честности, – поправил Аркадий.

– Ах ты, спутал, – как будто даже расстроился Семён. – Вам по честности старший не подойдёт, Зоя Павловна?

– Петровна, – она вздохнула, осознав бесполезность своей миссии.

– У нас, Петровна, нет главного, у нас все равны, правда, двое равнее других, но их нельзя трогать ни при каких обстоятельствах. – Все, неуважительно забыв про бригадиршу, посмотрели на него: кто же такие? – Вот: Аркадий, потому что младший, поскрёбыш, его даже на войну нельзя, и Виночерпий…

– Потому что старший?

– Потому что Виночерпий – должностное лицо.

– Это ж до 18-го века, – Виночерпий в поблажках не нуждался.

– Привыкай.

Бригадирша, Зоя Петровна, вздохнула ещё раз и сказала уже с другой интонацией:

– У меня же из-за вас третий день два трактора стоят, а вам всё праздник…

– Праздник – это репетиция общего отеческого дела, тоже не абы что.

– Репетиция…

– Нагоним, били-мыли, Петровна, наго-оним, – шутник Орликов попробовал подняться, но не удержался на ногах и завалился в костёр. Пока Семён с Виночерпием его вытаскивали, Аркадий поддержал тему:

– Нагоним, ей-ей, по-честности, – и знаменито постучал ребром ладони в грудь. – После обеда выйдем сразу на четыре трактора и соберём, Петровна, всю твою капусту… по-честности!

– Её ещё посадить нужно, – бригадирша качала головой, последний раз пытаясь воззвать если не к совести, то к разуму. – Вы же умные люди!.. Или вы только в городе умные?

– Только в городе, – быстро отреагировал на «умных» Николаич. – Потому что ум, он для выживания. А здесь, – вздохнул, повернувшись к реке, полной грудью, – здесь жизнь. Где жизнь, там ум ни к чему.

– Пьяницы вы.

– Пьяницы, – согласился Африка, – святых нема.

– И на кой ляд вы сюда приехали?

– Мы не приехали, нас прислали.

– И на кой ляд прислали?

– Самим бы у кого спросить… Разве вон у Лёхи. – Чёлн, вынырнувший из ниоткуда, ткнулся в берег, рыжий шкипер с трепещущим мешком подошёл к костру. – Лёха, на кой ляд нас сюда прислали, не знаешь?

Рыбак бросил мешок к ногам Виночерпия и коротко отрубил:

– Надо…

– Но раз присылают, работайте! – Лёхино «надо» бригадирша поняла по-своему: выпить местному рыбаку надо.

– Мы что, били-мыли, муравьи или китайцы какие-нибудь, без понимания работать?

– Ну-ну… – Она ещё раз обвела застолье медленным взглядом, перевела его на реку, на секунду изменилась в лице. Давно не испытываемая благодать на эту секунду посетила её, глаза блеснули счастливым умиротворением, дрогнули в обещании улыбки уголки губ, но фраза-выдох «как хорошо-то тут!» прозвучать не успела, как будто кто дёрнул её за руку. – Ну-ну, – повторила она, мгновенно постарев, и пошла прочь. Удаляющаяся спина не предвещала ничего хорошего.

– Представляю, какие мы в её глазах черти, – сокрушённо выговорил Виночерпий, – вот, думает, выродки…

– Что она про нас знает?

– Всё. Главное знает: в холодильнике дома мышь повесилась, а фляга первача – вот она, стоит.

– Давай, давай: дорог нет, зато какие болота!

– Дорог на земле нет, а в космос – есть.

– Зарастают и туда.

– Сейчас в другой космос надо.

– Ума не хватит.

– Туда ума не надо, туда душа нужна.

– Ну, этого добра у нас…

– В космос… до поля бы добраться… надо было её хоть рыбкой угостить или с собой дать.

– Да ладно! Два трактора! Полстраны простаивает – хоть бы хны, а из двух тракторов обязательно тему сделают, – Аркадий оправдывался, значит, соглашался, что черти.

– Для неё полстраны – это, как раз, два трактора из четырёх.

– Да!.. – присоединился к Аркадию Орликов. – Россия гибнет, а она, били-мыли, со своей капустой!

– А ведь мы и вправду черти, – подал голос Семён.

– Какие черти? Мы же добрые, – не соглашался Африка.

– Эх, эфиоп!.. В обществе чертей, внутри его, никто, конечно, и не догадывается, что они черти. Друг к другу они относятся по-братски: они ведь братья, от одной же чёртовой бабушки, и если б они друг к другу относились, как черти, они бы друг друга извели к чертям собачьим, и их бы быстро не стало, значит – относятся по-братски, и потому они друг для друга добрые, не черти, а ангелы. А черти они для другого сообщества, в котором внутри тоже ангелы, но которые тоже черти для других ангелов.

– Винч, без тебя не разобраться.

Винч открутил свою фляжку.

– И как же узнать, кто чёрт, а кто не чёрт, если изнутри разобраться невозможно? – зажёвывая пересохшей коркой, спросил Африка.

– Ноуменальная ограниченность замкнутой системы. Поскольку изнутри разобраться невозможно, то есть невозможно по отношению к своим, значит, только по отношению к чужим. Не чёрт тот, кто не чёрт по отношению к другому чёрту, как, скажем, Россия к Европе, – выдал Николаич.

– Вот этот другой чёрт обрадуется и сразу загрузит, будешь на него горбатить. Нет, по отношению к чёрту можно быть только чёртом, иначе хана.

– Но ведь и когда все друг другу черти, тоже хана.

– А когда же не хана?

– Когда все друг к другу ангелы.

– Где ж ты столько ангелов наберёшь?

– Нигде.

– Выходит – хана?

– Выходит.

– Ну, давай тогда, выпьем хазбрантвейну.

Выпили ещё. И ещё.

– Нажалуется, завтра приедет председатель парткома…

– Нет, приедет секретарь профкома.

– Почему это? Дело-то партийное…

– У него дача в Луховицах, он и приедет, как бы разбираться.

– Так он, выходит, чёрт?

– Кто? Секретарь профкома? Кудин? Чёрт.

– А председатель парткома? У него где дача?

– В Воскресенском районе.

– Он не чёрт?

– Чёрт.

– Даже в Воскресенском районе, и – чёрт! Как жить? А директор чёрт?

– Ого-го!

– А…

– И не спрашивай! Там вообще только чертей допускают, ибо – служба.

– Так вот приедет завтра чёрт, прикинется одуванчиком и будет нас, как последних чертей, трепать. А мы разве черти?

– Уже нет.

– А знаешь, почему секретарь парткома – чёрт? Потому что он против ядерной техники и против сельского хозяйства.

– И ещё против здравоохранения.

– Я серьёзно! Ведь только чёрт может такое придумать: физик, головища, в колхозе капусту сажает, а колхозник Гарков – секретарь парткома ядерного учреждения. Может, мы спим?

– Ещё нет. Вот если бы мы сейчас сажали капусту…

– Да не хочу я эту капусту сажать! Луну хочу заарканить…

– И ревновать к Копернику?

– Да, да!.. звёзды в мешок собрать и реку вот выпить, а корешки в землю тыкать не хочу. Когда захочу, всю Землю утыкаю, мало не покажется, а сейчас – не хочу! Ты не капусту сажаешь, ты великую национальную идею убиваешь, добровольно!

– Это ж не по-честности: жрать – давай, сажать – не хочу. Не в раю ещё.

– Плевать! Подавитесь своим раем, не надо рая, дайте Родину мою. Серёга, мы ещё живы, мы с тобой, Серёга! – кричал Семён в сторону Дединова, туда, за него, где через сорок восемь изгибов Ока приветствовала родину великого русского поэта…

С криком вытек кайф, стало грустно и стыдно.

– Какое сегодня число? – спросил тихо.

– Шестнадцатое. Мавра-молочница. Сегодня щи зелёные варить надо.

– Бабушка рассказывала?

– Бабушка. А именинники сегодня – Николай и Тимофей.

Семён вздрогнул. Не старый, но уже лысоватый орловский профессор Тимофей Николаевич из вчерашнего сна снова возник перед глазами.

– А разве не вчера у него… у них именины были?

– Вчера у Бориса и Глеба, сеятелей. У Тимофея и Николая сегодня.

«Ну, прости, поторопился, – прозвучал в Семёновой голове профессорский голос. – Поторопился я с Венетой».

«С какой ещё Венетой?» – удивился Семён, но спросить было не у кого.

Аркадий задрал голову к небу и мечтательно произнёс:

– А может, они улетели?

– С чего бы? – удивился Африка.

– Лето на носу, они и улетели.

– Лето, по-твоему, это когда летают? – привычно отозвался на очередную Аркадьевскую глупость Семён.

– Не по-моему, а по-честности, и как же по-другому? Потеплело, да ещё выпили, да ещё у костра… превратились в птице-дев, их как раз трое, Сирин, Гамаюн да Алконост, и улетели. Лето.

– Да это совсем разные слова – «лето» и «лететь»!

– Ты что, глухой?

– Да мало ли совпадений!

– А то, что дети у Лета летали! Оба! Это как? И каждое лето летали на лето к маме, которую так и звали – Лето, много-много лет? Ты меня не путай и Фасмером не стращай, я в воду смотрел!.. Бери-ка вон червей, пойдём донку зарядим.

– Да куда тебе этой рыбы? Смотри, её сколько!

– Это не такая, надо, чтобы на крючок.

Подошли к мыску, где мель обрывалась в бездонье.

– Вот сюда, на самый скат, тут с глубины обраточка, лещ тут и кормится, – объяснял диспозицию рыбак.

– Груз завезёшь или так бросишь?

– Брошу.