Маленькая комната.

Приводят в порядок туалет Зины.

Н а т а ш а. Ты на него не обижайся.

З и н а. Ой! На всех дураков обижаться, Наташа-а!

Н а т а ш а. Почему же на дураков?

З и н а. Потому что только настоящий дурак будет умничать перед женщиной.

Н а т а ш а. А что он такого умного сказал?

З и н а. Ничего, конечно.

Н а т а ш а. Почему же он дурак?

З и н а. Поэтому и дурак, что ничего умного сказать не может.

Н а т а ш а. А-а-а!

З и н а. Подержи. Ага, спасибо. (Стоит перед зеркалом.) У тебя, значит – всё? Дура, ай, дура!.. Подержи!.. И вот здесь…

Большая комната.

А л е к с а н д р. Видел? И не верится, что это Зинка. Такую бабу в жены и – никакая наука не нужна.

С е р г е й. А без бабы тебе наука зачем?

А л е к с а н д р. Гм… Когда я ещё в армии служил, лейтенант наш, двухгодичник, всегда говорил: «Плох тот солдат, который не мечтает защитить докторскую диссертацию».

С е р г е й. Ты, выходит, ученый от ружья?

А л е к с а н д р. А ты думал…

С е р г е й. Нет, нет – не думал.

А л е к с а н д р. Ещё один мой учитель говорил: чтобы стать настоящим ученым, нужно выработать в себе три качества: чувство долга, чувство меры и чувство юмора.

С е р г е й. А чуть-чуть любить свою науку можно?

А л е к с а н д р. Любить можно (Кивает на дверь в кухню.) салат из кальмаров, и вот – пиво с раками. Гм… Любить…

Входят Наташа и Зина.

З и н а. О! Мужи про любовь заговорили.

А л е к с а н д р. (Встает навстречу.) Теперь больше ничего и не идет… на ум мой холодный.

З и н а. Что так?

Н а т а ш а. Пошли, Серёжа, на кухню!

С е р г е й. Хоть на кухню…

Уходят.

А л е к с а н д р. По секрету… (Наклоняется к уху.) Сражён! Не ожидал!..

З и н а. Покурим?

А л е к с а н д р. (Кричит.) Натали! Здесь курить можно?

Н а т а ш а. Идите в маленькую, откройте форточку.

Кухня.

И р и н а. Ну, Зинка!

Н а т а ш а. Что Зинка? Полкило помады, полсотни булавок и пол-литра одеколона. Как была с Урала, так и осталась.

С е р г е й. Про своих же подружек!..

Н а т а ш а. Сам-то про Сашку… Слышал, у него – холодный ум, а ты с ним споришь.

С е р г е й. Не путайте, девочки, холодный ум с пустой головой… На что я вам понадобился?

Н а т а ш а. Картошка, вот нож, вот фартук, форвертс!

Звонок.

И р и н а. Пупок!

Все сбегаются к двери. Входит Миша. Здоровается, хлопают по рукам, целуются.

С е р г е й. Вот кто приходит всегда вовремя! Самый желанный гость.

М и ш а. Где это вы меня возжелали? На кухне?

С е р г е й. На кухне, на кухне.

М и ш а. Картошку раздевать?

С е р г е й. Как всегда. Тебе же думается лучше, когда руки заняты, правильно я помню? (Снимает фартук.) Вручаю.

М и ш а. Дай хоть осмотреться.

С е р г е й. В кухне осмотришься.

М и ш а. Ладно, для начала подчинюсь.

Миша, Ирина и Наташа уходят на кухню, Сергей садится в кресло и листает Евтушенко.

Кухня.

М и ш а. Как говорится, и ахнуть не успел…

И р и н а. Рассказывай лучше, как живёшь, какие свершения, новости?

М и ш а. Как живу?.. Стараюсь незаметней, да все никак не выходит… Свершения идут к завершению. А из новостей – вновь обретенная свобода, больше нет.

И р и н а. Что? Неужели развёлся? Третий раз?

М и ш а. Чему удивляться: где два, там и три.

Н а т а ш а. Вот ведь как! Серёжа, друг твой, всегда слыл ловеласом. И до сих пор холостой, а ты, умничка, девчонок не замечал, на дискотеки не ходил – и на тебе? Трёх жён уже сменил!

М и ш а. Потому и сменил, что в свое время этого вопроса не изучил… досконально.

И р и н а. Ничего и не надо изучать. Вон Пуп, до свадьбы, поди, и не целовался…

М и ш а. Пупку повезло, как новичку в карты… хотя какое там везенье – двое пискунов, что тридцать рублей зарплаты и живет в коммунальной.

И р и н а. Ты откуда знаешь?

М и ш а. А кто ему что даст? Он же рохля… Но мне даже так не повезло. Меня ваша сестра обманывала, как хотела… не обидно, если б умные обманывали, а то ведь всё дуры.

Н а т а ш а. У вас женщины – всегда дуры.

М и ш а. Почему, можно и не быть дурой, но для этого, как минимум, необходимы три вещи: во-первых, быть замужем или иметь детей; во-вторых, не иметь высшего технического образования и, в-третьих, никогда не спорить с мужчинами, даже если они неправы.

И р и н а. Просто обо мне, ох!

Маленькая комната.

А л е к с а н д р. Глянул на твои сапожки, сразу понял – вошла женщина.

З и н а. Да я теперь по обуви больше специалист, чем по железякам. Только не люблю об этом, сейчас все налетят, не отобьшься.

А л е к с а н д р. Железяки, значит, по боку?

З и н а. Без меня им лучше, а мне без них! Слава богу, не свихнулась в вашем институте! Хватит… Правда, не просто. Но что сейчас просто? Знаешь, сколько наш Греков вбухал, чтобы забыли о его высшем образовании? Ты за год столько не заработаешь.

А л е к с а н д р. Он, наверное, теперь специалист по натуральной коже?

З и н а. Почему по коже? Мало ли мест для умного человека?

А л е к с а н д р. Да-а, крысы бегут…

З и н а. Сам вы – крысы!

Кухня.

И р и н а. Как же ты до этого додумался?

М и ш а. Постепенно… Когда я первый раз был женихом, я думал, что нам достаточно пожениться, и моя бедная подруга поумнеет… Ведь говорил же Гельвеций, что нет такой глупой девушки, которую бы любовь не сделала умной. Оказалось, жениться недостаточно, любовь и женитьба, как гений и злодейство, две вещи несовместные. Второй раз моя суженая снова была дипломированным специалистом и снова – дурой, но я, глядя на других женщин, подумал, что ей достаточно будет родить и она поумнеет. Оказалось, опять недостаточно. Потом я понял, что достаточно не связываться с инженерами, и будешь счастлив. Но, как вы уже знаете, и этого недостаточно. И вот, окончательно сделавшись холостым, я кое-что обобщил и выявил, что независимо от образования, характера, цвета глаз и количества зубов женщина не должна спорить с мужчиной… даже если он не прав. Причём, всё это не является достаточным, а лишь необходимым условием какого-то ума у женщины, ибо сплошь и рядом встречаемся с бессловесными материями со средним образованием, и они все равно… (Делает характерный жест.) Вот так.

И р и н а. Да… ты всегда отличался туманностью мыслей.

Н а т а ш а. Философ! Его даже дразнили Спинозой, помнишь?

М и ш а. Какой я был философ, просто фарс! Всё книжное, неживое, мозги плесневеют, а думаешь, что ты – мыслитель…

И р и н а. А теперь?

М и ш а. Ну теперь… В первом браке я увидел смерть свою и по слабости характера уже решил смириться, но, поверьте, последующая суета между загсом и судом, которая хоть кого сведет в жёлтый дом, меня, наоборот, воскресила – я понял бренность всего сущего: дутость обрядов, ничтожность страстей, невесомость слов, особенно женских – и, кажется, понял, что значит быть философом. Не стал им, а только понял, что это такое.

Наташа и Ирина насмешливо переглядываются.

И р и н а. И что же это такое?

М и ш а. Совсем не то, что мы думаем.

Н а т а ш а. Ты только попроще, мы ведь женщины.

М и ш а. Тут все просто. Доктор философии, знающий наизусть всех древних, классических и настоящих мудрецов, гораздо меньше философ, чем какой-нибудь дядя Костя-алкоголик, потому что есть философия – наука, и философия – образ жизни. Можно с кафедры восторгаться Диогеном и его бочкой и в то же время не спать ночей из-за слабого продвижения в очередь на какую-нибудь безделушку.

Н а т ш а. А кто была твоя третья жена?

М и ш а. Вы её не знаете, чего, к сожалению, не могу сказать о себе. Есть, девочки, на свете такая шикарная пустота, что при встрече с ней долгое время видишь один этот шик, очаровываешься им, попадаешь к нему в рабство, а уж как попадешь, шик исчезает, и остается одна только пустота. Звали её… Это уже неинтересно.

Маленькая комната.

З и н а. Не один Греков – с нашего выпуска много по торговой части пошло. Куда только не приклеились, прямо поле чудес!

А л е к с а н д р. Приятное известие… Поле Чудес бывает ведь только в стране Дураков. (Выходят в большую комнату.)

Большая комната.

З и н а. (Осматриваясь.) Наташка хоть с приветом, а не зевает. Книг сколько приволокла – все оттуда?

А л е к с а н д р. Таких здесь просто не купишь.

З и н а. (Берет одну книгу.) Платонов… про нечисть?

А л е к с а н д р. Нет, это про… чудиков.

З и н а. Вроде Шукшина?

А л е к с а н д р. Гм… Слегка тоскливей…

С е р г е й. Бери, Зинуля, пример с Сашки: он книги не только собирает, даже читает.

Звонок. Пуп и Олег. Пуп – маленький, Олег – высокий, крепкого сложения. Оба навеселе.

А л е к с а н д р. Двое из ларца одинаковы с лица.

Н а т а ш а. А я-то думаю, где Пуп, где Пуп?!

П у п. (Смущается, неловко оправдывается перед Наташей.) Я… Мы…

О л е г. (Перебивает.) Не поверите, мы встретились в гастрономе на «Факеле». И уже второй час добираемся.

Н а т а ш а. Тут пешком – десять минут.

О л е г. Но отстояли в очереди за красненьким, потом выпили его по старой памяти под чердаком, потом опять стояли и заехали на «Ухтомку»…

И р и н а. И опять его выпили!

О л е г. Да!.. То есть не всё. Пуп! (Достает из портфеля у Пупа шесть бутылок портвейна.) Но пиво на «Ухтомке» стало хуже! А когда зашли в Булонь, даже слезу вышибло: вся бродячая жизнь перед глазами встала… О! Майкл! Здорово, старый! О тебе страшные слухи: двух жен прогнал! Молодец! Жми дальше и не давай им спуска. Мсти за нас, слабовольных! И – будем жить!

Пуп ходит следом и здоровается со всеми за руку.

Академику! Ого, Лев Толстой! Вот кого мне хотелось увидеть… Ты коньяк привез?

С е р г е й. Какой?

О л е г. Забыл? На банкете спорили, что через год после диплома тебя в толстом журнале читать будем. Институт тебе дышать не давал! Забыл? Я через тебя все журналы листать стал, в эрудиты попал, а тебя всё нет и нет. Или я просмотрел?

И р и н а. Балабол ты, балабол. Когда же утихомиришься?

О л е г. Ирочка! Ласточка!.. И почему же мы с тобой не поженились шесть лет назад? А? У меня жена сейчас такая ведьма, от одного воспоминания страшно делается. Бр.р… Слушай, давай разведусь! По боку ведьму, пацана бабке… заживём! Пить брошу… может быть… на вторую работу устроюсь, воровать начну – заживём! Не веришь?.. А что вы такие тихие? Пуп, даю слово, они ещё ни в одном глазу. Пуп наливай!

Н а т а ш а. Идите в маленькую, там столик накрыт, выпейте, а мы на кухню. Пуп, замерз?

П у п. Я?.. Да я…

О л е г. Что значит «идите»? Пойдемте вместе выпьем по одной за встречу, а потом ступайте на свою кухню.

М и ш а. Один человек. Заладили: «На кухню, на кухню!»

Все идут в маленькую комнату.

Маленькая комната.

З и н а. За встречу!

Пьют.

А л е к с а н д р. Пуп, клянусь кандидатской прибавкой, ты в том же пиджаке, что и пять лет назад.

О л е г. Что и восемь лет назад.

П у п. А что… плохой разве?.. он… того ещё…

И р и н а. Пуп, милый, где ты его нашёл?

П у п. Я его купил ещё в школе, к выпускному… (Его не слушают.)

О л е г. Пуп, значит, милый, а меня нашли! Это я его нашёл, мало того, что нашёл, ещё и довёл.

П у п. Ну… (Оборачивается к Наташе и все дальнейшие свои реплики адресует ей с одинаковым выражением стыда и обожания.)

О л е г. Всё, Пуп, всё…

Наташа и Ирина выходят.

Вы, пожалуйста, побыстрей. Жрать охота, и надо успеть, пока Пупок не сломался, за столом посидеть.

П у п. Ну…

О л е г. Ладно, Пупок, не буду… А где остальной народ?

С е р г е й. Какой тебе ещё?

О л е г. Наш… Лыткаринские, Балашов, Гога, Старый, Антон, Грек, девчонки?..

А л е к с а н д р. Девчонки, как я понимаю это слово, все здесь, даже лишние; лыткаринские – давно уже не лыткаринские, а московские… их днём с огнём не найдёшь.

З и н а. Захочешь, найдешь…

О л е г. А Балашов?

Н а т а ш а. (Входит с тарелками.) Балашов всегда заставляет врать жену, что его дома нет. Дикий стал…

А л е к с а н д р. Старый женился, уехал в Мелекес.