Поющие человечки

Как-то осенью, ближе к концу сентября, отец привез на каруце мешок травы. Причина такого внимания отца к козе была в том, что на нас часто поступали жалобы от сторожей садов и полей. Конечно же, нас интересовали груши, арбузы, но мы отцу не признавались. Говорили, что нас с кем-то путают. Поверил нам отец или нет, не знаю, но на всякий случай оставил нас дома вместе с козой и кормом для нее.

Мы сначала обследовали двор, затем огород, в котором мы, кстати, должны были собрать по десять кустов картошки, заранее выкопанной для нас отцом. Не обнаружив ничего представляющего для нас интерес, решили расширить географию своих исследований. Дело в том, что в дом (в Молдавии), где мы жили, отец и мама привезли нас из Украины, где мы родились. Отсюда у нас и появился интерес к исследованию и прилегающих к нашему дому и огороду границ.

За красиво сплетенным из камыша и папуры забором мы увидели полное изобилие. Там на ухоженных кустах рос спелый, крупный столовый виноград, арбузы и дыни. Дальше я буду писать не «я и Костя» а, наоборот – «Костя и я», чтобы вы не подумали, что мне принадлежит честь всех начинаний и вредных, по мнению взрослых, инициатив. Так вот, Костя и я, если на то пошло, не устояли перед соблазном. Взяв дома кухонный нож (заметьте Костя), вырезал маленькую, как нам казалось, дырочку в камышовом заборе. Опять же Костя пролез в соседний огород и стал срезать в разных местах виноград, чтобы не так заметно было. Затем дело дошло до арбузов и дынь. Все это он передавал мне. Попировав на славу, мы закопали остатки, вернее отходы пиршества: семена, коркиарбузов и дынь в лунки выбранного нами картофеля. Пресытившись от запретных плодов сада доброй тетушки Татьяны, было решено на достигнутых исследованиях и результатах не останавливаться.

Изрядно расширили дыру в заборе по причине того, что у нас животы несколько увеличились, и можно было легко застрять. Костя пошел к сарайчику, в котором хранился разный хлам. Среди всего этого добра был старый патефон. Костя сказал мне об этом, и мы решили разобрать патефон, чтобы выпустить оттуда поющих человечков, а то они умрут там от голода, если их не освободить. Взяв отцовские клещи, вместо отвертки нож, мы раскурочили патефон на мелкие части. Так и не обнаружив никого, мы зарыли остатки патефона в кучу старых вещей. Видно, хор имени Пятницкого (так было написано на некоторых пластинках) не стал дожидаться, когда мы их освободим, и каким-то образом покинул патефон.

Вечером с работы пришли усталые родители.

– Ну, как? Дома лучше, чем бегать за козой целый день?

– Да, конечно! Ты, тато, принеси и на завтра мешок травы.

– Ладно, принесу, и как мы до этого раньше не додумались? Все равно, кошу же я лошадям. Он работал в колхозе ездовым.

– А картошку, что я выкопал, собрали?

– Ну да, конечно!

– Молодцы, пожалуй, это первый вечер не за что вас ругать. Пойдемте, я посмотрю пару лунок.

Понятное дело, эта пара лунок оказались теми, в которые мы закопали остатки пиршества. Что было дальше, вы, дорогие читатели, если будут таковые, догадаетесь сами…

Жук

Был конец ноября, но осень не спешила сдаваться зиме. Было довольно-таки тепло для этого времени года. Я гулял по двору, изнывая от безделья. И вдруг, о чудо! На земле валялась деревянная прищепка. Видимо мама обронила, когда собирала белье, которое сушилось на специально для этого натянутой проволоке.

Схватив прищепку, я думал, куда же ее применить. Мой взгляд остановился на нашей собаке, которая выжидательно смотрела на меня. Собаку звали Жук. Сначала я попробовал прищепку у себя на ухе. Ничего, нормально. Затем прицепил на ухо Жука. Конечно он был не в восторге, но стерпел. Сняв с уха собаки прищепку, я попытался ею прищемить нос собаке. Жук это не оценил – он лапами сшиб меня и укусил за лицо.

В окно за моими фокусами наблюдали тато и какой-то пришедший в гости мужчина. Когда Жук укусил меня, они выскочили во двор и оттащили его за цепь от меня. Я орал от испуга и боли: лицо мне Жук успел прищемить изрядно. Помню, что Жука тато не наказал – не за что было…

Обида

Впереди была долгая и скучная зима. В ту пору не было ни света, ни телевизора. Радио было. На стене висела черная, как ее тогда называли, тарелка. Человечков поющих и говорящих мы оттуда вытаскивать не стали: в случае с патефоном отец объяснил нам, где раки зимуют, то бишь, человечки. Черная тарелка говорила и пела, но на наши вопросы: «Который час?» или «Скоро ли мама придет?» не отвечала. И вроде с опаской поглядывала на нас. Тогда мы с этими вопросами обращались прямо к маме, то есть, к ее фотографии в рамке. Но мама только улыбалась.

После того как отец привез целый воз ивовых прутьев, он сдал лошадей и каруцу на конюшню. Зимой в колхозе возить нечего. Теперь наш тато будет всю зиму плести корзины для будущего урожая. Плел в доме на полу в комнате, где коротали на печке зиму Костя и я. За каждую корзину платили по десять рублей, это еще сталинскими. Несмотря на раненую руку, тато плел довольно ловко и быстро. Мы приставали к нему: «Тато, расскажи о войне!»

Он долго отмалчивался, потом рассказал нам, как в первые дни войны с фашистами попал в плен в районе Винницы. Лагерь, где держали советских солдат, был окружен колючей проволокой. Ни еды, ни воды. Кое-что перепадало, что приносили сердобольные женщины. Подобревшие от успехов на фронтах, немцы стали отпускать пленных. В первую очередь, отпустили прибалтов, затем тех, за кого поручались местные жители. Нашлись добрые люди и выручили нашего тато и еще одного его односельчанина.

Решили добираться домой в родное село Чобручи к родителям. До Красных Окон шли днем, немцы не трогали, так как сами отпустили. Дальше пошла зона владений румынских захватчиков. Они с подозрением посматривали на отца и его товарища и спрашивали друг друга, конечно же, по-румынски: «Смотри, Ион! Что это за Вояки? Почему в советской форме?» Остановив отца и его напарника, румыны велели снять форму и сапоги, оставили их в грязном нательном белье и босыми. Домой шли уже только ночами: стыдно было так идти. Рассказывал нам это отец, а у самого иногда катилась по впалой щеке скупая слеза: обидно было. Так до самой смерти не смог наш тато забыть этот случай с ним на войне, так и не простил румынам обиды.

Тимош

Через четыре дома от нашего, на углу улицы, в землянке со своей мамой жил мальчик нашего возраста Тимош. С Тимошей мы обращались в основном только жестами – по-русски он знал только одно слово: «Нету!» На любое обращение к нему на русском языке он разводил руками и отвечал: «Нету!»

Мы с Костей уже могли говорить немного по-молдавски изъяснялись с Тимошей довольно сносно. Справедливости ради надо сказать, что и наш русский больше похож был на диалект одесситов. Оно и понятно: мы родились в Одесской области.

Увидев нас в обновках, Тимош поцокал языком, затем достал какую-то жесть и пригласил нас следовать за ним. Привел он нас к колхозному погребу, который был пустым и почему-то не использовался. Вход был высоким и оштукатурен цементным раствором. Тимош вскарабкался наверх, подложил под себя кусок жести и заскользил вниз. Следующим был Костя, он попросил у Тимоши жесть. «Нету!» – ответил Тимош. Сначала Костя заметил у меня, потом я у него торчащие лохмотья из только что пошитых новых штанишек.

Поняв, что Тимоша намеренно привел нас к погребу, мы решили ему тоже напакостить: стали кататься на дверях погреба по очереди, а Тимоше не давали. Когда он сильно загорелся, дали и ему, якобы с большой неохотой. Уцепившись за верх двери, Тимоша стал раскачивать двери на петлях и кататься. Костя и я подошли поближе и вместе с силой толкнули дверь. Дверь закрылась и сильно прищемила Тимоше пальцы одной руки – другую он успел убрать. Пальцы тут же посинели и стали вздуваться, от боли он даже кричать не мог, только зевал, как рыба, и катался по земле. Затем вскочил и прыжками умчался домой, забыв свою жестянку. На ней, как на законном трофее, мы накатались вдоволь, скатываясь с уклона погреба. Затем убежали на Днестр.

Прощайте, сандалии

На берегу Днестра мы бережно сняли новые сандалии, чтобы не замочить их, и поставили в ряд недалеко от уреза воды. Бродили по колено в воде и ждали, когда пройдет рейсовый теплоход «Латвия», чтобы полюбоваться волнами, которые тянутся за ним. И вот уже слышна сирена далеко за излучиной реки. Сигнал давался для того, чтобы паромщик опустил на дно трос? с помощью которого паром передвигался с одного берега на другой.

Открыв рты, Костя и я ждали, когда теплоход поравняется с нами, чтобы помахать ему руками. И вот теплоход поравнялся с нами, мы машем руками, кричим, чтобы нас забрали на теплоход. На берег стали накатываться, как нам тогда казалось, большие волны. Они подхватили наши сандалии и понесли их по течению. Костя, как был в почти уже не новой одежде, прыгнул в воду спасать обувь. Подхватил сандалии, которые были на плаву, и довольный выскочил на берег. Я заплакал – мои безнадежно ушли на дно, и их унесло вниз по течению. Но каково было удивление и огорчение Кости, когда он разглядел у себя в руках один сандаль мой, другой – его. Тут я немного повеселел: значит, драть будут обоих. Одному скучно получать взбучку. Куда как веселее вдвоем, хотя «веселье» сомнительное.

Когда мы пришли домой, было так же, как и в случае с человечками из патефона и арбузами. Сначала нас выдрала мама, затем повторил позже пришедший с работы отец. Сейчас уже, в зрелом возрасте, при редких встречах вспоминаем наши детские «забавы», и как нас часто драли за это, то смеемся от души. А в то время было не до смеха.

Я помню вас!

Судьба наших сандалий чуть было не постигла меня. Где-то через месяц немного подзабылась история с новыми штанишками и сандалиями. Костя и я опять очутились на берегу Днестра, несмотря на строжайший запрет. Чем нас только не пугали: акулой, зашедшей с Черного моря в Днестр, крокодилами, удавами. Нас тянуло на берег как магнитом.

Было очень жарко, и я искупаться не мог, так как не умел плавать, и мы находились в районе парома, где были крутые берега. Костя умел плавать достаточно хорошо и пошел прыгать с ребятами в воду с парома. Наблюдая за купающимися, я сидел на берегу и изнывал от жары и зависти. Перейдя к запасной пристани для парома, решил намочить хотя бы ноги. Сунул сначала правую ногу в воду, затем хотел опустить и левую, и вдруг мне показалось, что какая-то непонятная сила потянула к себе в воду. Через несколько секунд над моей головой сомкнулась вода, и меня понесло вниз по течению. Глаза мои были еще открыты. Глядя вверх, я видел радужные, завораживающие россыпи оранжевых огней. Последние мои мысли как бы убаюкивая меня, говорили: «Не бойся, умирать не страшно!» Я потерял сознание.