Отзывы на книги автора «Владимир Дуров»

Очень люблю Владимира Дурова. Как личность, как явление, как трендсеттера. Основатель принципиально нового подхода в дрессуре, он настаивал на обучении животных лаской и пищей, а не кнутом и палкой. В книге "Мои звери" он пишет и об этом тоже. Чудесные тексты, написанные чудесным артистом. Как хорошо, что он успел и это!

Очень люблю Владимира Дурова. Как личность, как явление, как трендсеттера. Основатель принципиально нового подхода в дрессуре, он настаивал на обучении животных лаской и пищей, а не кнутом и палкой. В книге "Мои звери" он пишет и об этом тоже. Чудесные тексты, написанные чудесным артистом. Как хорошо, что он успел и это!

Очень люблю Владимира Дурова. Как личность, как явление, как трендсеттера. Основатель принципиально нового подхода в дрессуре, он настаивал на обучении животных лаской и пищей, а не кнутом и палкой. В книге "Мои звери" он пишет и об этом тоже. Чудесные тексты, написанные чудесным артистом. Как хорошо, что он успел и это!

Очень хорошие рассказы про животных!

Очень хорошие рассказы про животных!

Очень хорошие рассказы про животных!

Очень хорошие рассказы про животных!

Чтó я знал про Дурова со школьных времен? Ничего, кроме того, что он ездил на свинье в клоунском наряде по улицам Одессы и высмеивал то ли градоначальника, то ли городового. И еще есть Уголок Дурова.

«Мои звери» (1927) – книга небольшая, очень просто написана, легко и быстро читается. Написана, когда Дурову было 64 года и похожа на мемуарные наброски по теме (с оттенком недошлифованности).

Начальный рассказ поучителен. Как из детского неотрефлексированного садизма вырастает любовь к животным. Те, кто брезгливо воротят нос от этих страниц, в душе – куртуазные маньеристы, то есть манкурты, детства своего не помнящие.

Потом оказалось, что «Каштанка» Чехова – это история, случившаяся с самим Дуровым, это он рассказал ее Чехову. Когда думаешь, а чего тут удивительного, то понимаешь, что ничего удивительного. Дуров начал работать в цирке в 1877, жил и работал в Москве, чеховский рассказ издан в 1887, поэтому все сходится. И клоун в «Каштанке» как раз дрессирует тех же обыденных животных, что и Дуров: гуся Иван Иваныча, кота Федора Тимофеича, свинью Хавронью Ивановну, а потом и собаку Тётку…

Обращают на себя внимание две вещи. Первое, насколько Дуров был терпелив и усидчив при работе со зверьми. Как можно дрессировать мышей, ежей, журавлей, барсуков? А он ставил с ними номера. И второе, это постоянные неудачи: вместо карликового слона подсунули слоненка; шимпанзе вскоре заболел и умер; барсуки сиганули с парохода в Волгу; едва не всех ворóн уморил нерадивый служащий; журавли сквозь дыру в куполе шапито удрали на болото, где продолжили танцевать свой номер, отчего обалдевший охотник подстрелил одного журавля (чтобы убедиться, что ему не мерещится); да даже та же Каштанка сорвала отрепетированный номер и умчалась к своему столяру… А тут еще некий Гребешков напоил медведя голубиной кровью, сволочь, а клоун Танти натер спину свинье овсом, завистливый негодяй… Вот и начинай всё сначала – сидеть, терпеть, кормить, учить, лечить мышей и ежей, слонов и ослов. Поэтому книга – о терпении и настойчивости. Точнее – об упорстве и терпении. И еще о нерадивых и злых служащих, которых других у царизма для Дурова не было.

Но если животных, птиц и земноводных можно чему-то научить, то людей – не всегда и не всему. Больше ста лет прошло, а вот вам то же самое на дворе:

Решил Дуров поехать в ресторан на повозке, в которую впряжена свинья. Друзей повеселить, себя показать. Ничего дурного. Едет по широкой Садовой-Сухаревской. Народ смотрит, веселится. Пока не появляется серьезная физиономия власти:
 
«Вдруг точно из-под земли вырос полицейский. Я осадил «коня». Полицейский грозно крикнул:
– Кто разрешил?
– Никто, – спокойно ответил я. – У меня нет лошади, вот я и еду на свинье.
– Поворачивай оглобли! – крикнул полицейский (…)
Он тут же составил на меня протокол. Через несколько дней меня вызвали в суд (…) Меня судили за то, что я будто бы нарушил общественную тишину (…) Меня оправдали. Тогда такое время было: чуть что – протокол и суд.»
 
Нынче то же самое, кроме одного: слово «оправдали» устарело, его надо вычеркнуть, а остальное – типично. Даже Дуровы у нас по-прежнему на слуху.

Чтó я знал про Дурова со школьных времен? Ничего, кроме того, что он ездил на свинье в клоунском наряде по улицам Одессы и высмеивал то ли градоначальника, то ли городового. И еще есть Уголок Дурова.

«Мои звери» (1927) – книга небольшая, очень просто написана, легко и быстро читается. Написана, когда Дурову было 64 года и похожа на мемуарные наброски по теме (с оттенком недошлифованности).

Начальный рассказ поучителен. Как из детского неотрефлексированного садизма вырастает любовь к животным. Те, кто брезгливо воротят нос от этих страниц, в душе – куртуазные маньеристы, то есть манкурты, детства своего не помнящие.

Потом оказалось, что «Каштанка» Чехова – это история, случившаяся с самим Дуровым, это он рассказал ее Чехову. Когда думаешь, а чего тут удивительного, то понимаешь, что ничего удивительного. Дуров начал работать в цирке в 1877, жил и работал в Москве, чеховский рассказ издан в 1887, поэтому все сходится. И клоун в «Каштанке» как раз дрессирует тех же обыденных животных, что и Дуров: гуся Иван Иваныча, кота Федора Тимофеича, свинью Хавронью Ивановну, а потом и собаку Тётку…

Обращают на себя внимание две вещи. Первое, насколько Дуров был терпелив и усидчив при работе со зверьми. Как можно дрессировать мышей, ежей, журавлей, барсуков? А он ставил с ними номера. И второе, это постоянные неудачи: вместо карликового слона подсунули слоненка; шимпанзе вскоре заболел и умер; барсуки сиганули с парохода в Волгу; едва не всех ворóн уморил нерадивый служащий; журавли сквозь дыру в куполе шапито удрали на болото, где продолжили танцевать свой номер, отчего обалдевший охотник подстрелил одного журавля (чтобы убедиться, что ему не мерещится); да даже та же Каштанка сорвала отрепетированный номер и умчалась к своему столяру… А тут еще некий Гребешков напоил медведя голубиной кровью, сволочь, а клоун Танти натер спину свинье овсом, завистливый негодяй… Вот и начинай всё сначала – сидеть, терпеть, кормить, учить, лечить мышей и ежей, слонов и ослов. Поэтому книга – о терпении и настойчивости. Точнее – об упорстве и терпении. И еще о нерадивых и злых служащих, которых других у царизма для Дурова не было.

Но если животных, птиц и земноводных можно чему-то научить, то людей – не всегда и не всему. Больше ста лет прошло, а вот вам то же самое на дворе:

Решил Дуров поехать в ресторан на повозке, в которую впряжена свинья. Друзей повеселить, себя показать. Ничего дурного. Едет по широкой Садовой-Сухаревской. Народ смотрит, веселится. Пока не появляется серьезная физиономия власти:
 
«Вдруг точно из-под земли вырос полицейский. Я осадил «коня». Полицейский грозно крикнул:
– Кто разрешил?
– Никто, – спокойно ответил я. – У меня нет лошади, вот я и еду на свинье.
– Поворачивай оглобли! – крикнул полицейский (…)
Он тут же составил на меня протокол. Через несколько дней меня вызвали в суд (…) Меня судили за то, что я будто бы нарушил общественную тишину (…) Меня оправдали. Тогда такое время было: чуть что – протокол и суд.»
 
Нынче то же самое, кроме одного: слово «оправдали» устарело, его надо вычеркнуть, а остальное – типично. Даже Дуровы у нас по-прежнему на слуху.

Чтó я знал про Дурова со школьных времен? Ничего, кроме того, что он ездил на свинье в клоунском наряде по улицам Одессы и высмеивал то ли градоначальника, то ли городового. И еще есть Уголок Дурова.

«Мои звери» (1927) – книга небольшая, очень просто написана, легко и быстро читается. Написана, когда Дурову было 64 года и похожа на мемуарные наброски по теме (с оттенком недошлифованности).

Начальный рассказ поучителен. Как из детского неотрефлексированного садизма вырастает любовь к животным. Те, кто брезгливо воротят нос от этих страниц, в душе – куртуазные маньеристы, то есть манкурты, детства своего не помнящие.

Потом оказалось, что «Каштанка» Чехова – это история, случившаяся с самим Дуровым, это он рассказал ее Чехову. Когда думаешь, а чего тут удивительного, то понимаешь, что ничего удивительного. Дуров начал работать в цирке в 1877, жил и работал в Москве, чеховский рассказ издан в 1887, поэтому все сходится. И клоун в «Каштанке» как раз дрессирует тех же обыденных животных, что и Дуров: гуся Иван Иваныча, кота Федора Тимофеича, свинью Хавронью Ивановну, а потом и собаку Тётку…

Обращают на себя внимание две вещи. Первое, насколько Дуров был терпелив и усидчив при работе со зверьми. Как можно дрессировать мышей, ежей, журавлей, барсуков? А он ставил с ними номера. И второе, это постоянные неудачи: вместо карликового слона подсунули слоненка; шимпанзе вскоре заболел и умер; барсуки сиганули с парохода в Волгу; едва не всех ворóн уморил нерадивый служащий; журавли сквозь дыру в куполе шапито удрали на болото, где продолжили танцевать свой номер, отчего обалдевший охотник подстрелил одного журавля (чтобы убедиться, что ему не мерещится); да даже та же Каштанка сорвала отрепетированный номер и умчалась к своему столяру… А тут еще некий Гребешков напоил медведя голубиной кровью, сволочь, а клоун Танти натер спину свинье овсом, завистливый негодяй… Вот и начинай всё сначала – сидеть, терпеть, кормить, учить, лечить мышей и ежей, слонов и ослов. Поэтому книга – о терпении и настойчивости. Точнее – об упорстве и терпении. И еще о нерадивых и злых служащих, которых других у царизма для Дурова не было.

Но если животных, птиц и земноводных можно чему-то научить, то людей – не всегда и не всему. Больше ста лет прошло, а вот вам то же самое на дворе:

Решил Дуров поехать в ресторан на повозке, в которую впряжена свинья. Друзей повеселить, себя показать. Ничего дурного. Едет по широкой Садовой-Сухаревской. Народ смотрит, веселится. Пока не появляется серьезная физиономия власти:
 
«Вдруг точно из-под земли вырос полицейский. Я осадил «коня». Полицейский грозно крикнул:
– Кто разрешил?
– Никто, – спокойно ответил я. – У меня нет лошади, вот я и еду на свинье.
– Поворачивай оглобли! – крикнул полицейский (…)
Он тут же составил на меня протокол. Через несколько дней меня вызвали в суд (…) Меня судили за то, что я будто бы нарушил общественную тишину (…) Меня оправдали. Тогда такое время было: чуть что – протокол и суд.»
 
Нынче то же самое, кроме одного: слово «оправдали» устарело, его надо вычеркнуть, а остальное – типично. Даже Дуровы у нас по-прежнему на слуху.