Цитаты из книги «Белые одежды»

И тем ужаснее и громче поразил всех грохот доски, на которой сидели пять человек, и среди них она. Доска загрохотала, и четыре человека упали на пол – оттого, что пятый, уравновешивавший всех, немного тучный седоватый гигант в белом заграничном костюме с погончиками на плечах и карманах, выпрямившись, порывисто шагнул к выходу.

Ведь она… Она!.. будучи ученицей и аспиранткой Ивана Ильича… Этого замечательного чистого человека… Она при мне на собрании… Донесла! Донесла на него! В двадцати шагах от меня! Разоблачила врага – как тогда говорили. Топтала прекрасного ученого… Прямодушного, доброго, мужественного человека. А потом она же, простите меня! – она организовала еще политический донос на него в газете! Вы же, вы, Анжела Даниловна… Ходили по группам, заставляли студентов подписывать эту пакость, которая потом была напечатана!.. Не далее как вчера я наткнулся в библиотеке на этот отвратительный… организованный донос с тридцатью подписями. Знаете, глазам не поверил… Она там, эта газета! Подшита! Анжела Даниловна, там и ваша подпись стоит. На первом, на первом месте. Советую посмотреть, если вы так быстро забываете… Я чуть не задохнулся… Нельзя, товарищи, мешать человеку чувствовать себя преступником и негодяем, если он является таковым. Единственное лекарство…

Простите меня… Вы – Анжела Даниловна Шамкова. Как же вы можете, – он затрясся сильнее, и голос его заходил, как колесо, соскочившее с оси. – Как вы, простите меня… которая является одной из первых виновниц гибели этого замечательного человека… Как у вас повернулся ваш язык, сегодня, здесь, на нашем празднике…

Он приходит в гости к интеллигентным людям и – не поверишь! – ставит на стол отпитую и заткнутую бумажкой бутылку! Но стихи иногда из него вылезают. Сам не пойму – как. Я подумал, с нею у него не задержится. Смотрю – нет! Молчу, терплю. Полгода уже она бегает к нему. И за меня хватается.

А окромя – тоска, тараканы, грязь. Он же, Федя, еще патологически жаден! На него невозможно смотреть, когда он рассчитывается в магазине за покупку. Проверяет вес, рука, трясется из-за пятака, зуб на зуб не попадает.

Я ее однажды попробовал тонко допросить. Сразу поняла, засмеялась. Я, говорит, люблю только тебя. Честное, говорит, слово. В другой раз засмеялась и хлопнула меня газетой по носу. В третий раз говорит: «Много будешь знать, скоро…» – и запнулась. Хотела сказать «скоро состаришься». И тут я понял, Федя… Я состарился, дорогие мои! Готовьте поминки! А она, бедная, у него тоже не все нашла. Негармоничным оказался!

Повис над ней. Мне уже известно, что этот… этот зверь, мерзавец, что кобель этот сумел уже подъехать к ней. Уже открыл ей врата… Он знакомится только на улице.

Но знаешь, когда раненый джейран идет в степи, спотыкается – хищники уже кружат. Чуют… Понаблюдай: если женщина интересная, а муж у нее дерьмо, пьяница, тварь какая-нибудь, и если у женщины от этого во взорах лихорадка такая… Сразу появляются чуткие друзья. Это закон, закон… Она была ранена. И хищник закружился.

Один выпал, а второго там и не было, дырка зияла, а Оле казалось, что он-то на месте. Слишком хороша башенка была, как же не быть в ней главному-то кирпичу!

А Рядно толкает, толкает… А башня уже покачнулась. И я пожертвовал товарищами и наукой, чтоб сохранить башню. Златоуст научился зазубривать чужие слова, которые он в душе ненавидел.