Я помню выставку художников в московском Манеже в 1962 году. Она была посвящена 30-летию МОСХ. Мы с друзьями долго стояли в очереди за билетами, выставка была в центре внимания московской интеллигенции и студенчества. Все ждали новых работ в период, так называемой, хрущёвской оттепели. Впечатление от выставки было необычное, противоречивое, но главное, что бросилось мне в глаза, что соцреализму в чистом его виде, как на картинах Лактионова приходит конец, ну если не конец, то появляется альтернативное искусство с большим проникновением в психологию и драматизм реальности. Я не считаю себя вправе давать оценки работам художников, но могу говорить о своем собственном восприятии. В моём восприятии той выставки главным был вывод, что лакировке действительности пришёл конец. Запомнились три художника, которые потом оказались в центре внимания Никиты Хрущёва и его свиты, посетивших выставку. Но вначале был разговор с отцом. Я рассказывал ему о своих впечатлениях и особенно понравившихся работах Андрея Васнецова, внука известного всем художника, репродукция которого «Три Богатыря» висела в квартире, Павла Никонова и скульптора Эрнста Неизвестного. Отец, выслушав меня, сказал буквально следующее: не спеши с выводами, дождись официальных оценок в прессе, тем более, что выставку намерен посетить Н.С. Хрущев, Генеральный секретарь ЦК КПСС, М.С. Суслов – главный идеолог партии, министр культуры и другие ответственные партийные работники. Буквально на следующий день газета «Правда» вышла с передовицей, в которой хлёстко, в уничижительном тоне был учинён разгром выставки.

Я нашёл некоторые реплики Хрущёва при его знакомстве с представленными работами художников: «Вы что, рисовать не умеете? Мой внук и то лучше рисует! ……Вы что – мужики или пидорасы проклятые, как вы можете так писать? Есть у вас совесть?.....Запретить! Всё запретить! Прекратить это безобразие! Я приказываю! Я говорю!.....И проследить за всем! И на радио, и на телевидении, и в печати поклонников этого выкорчевать!» (грамматика соблюдена подлинная). Вот как описывает этот визит на выставку один из очевидцев, журналист: «Дойдя до работ «Новой реальности», Хрущев, помолчав, громко произносит: «Говно!» Из других отзывов первого лица страны очевидцам запомнилось повторяемое слово «педерасы» – Хрущев решил, что на одной из картин «нарисована жопа». Те же оценки в газетном изложении: «патологические выверты» и «жалкое подражание растленному формалистическому искусству буржуазного Запада». Студийцы пытаются возражать, но Хрущев, рассвирепев, грозит в 24 часа выдворить «абстракцистов» за пределы СССР. Соратники уговаривают вождя арестовать художников».

И вот с этой газетой в руке отец доказывает мне, что я не имею политического чутья, что мне нравятся проходимцы от искусства и что лучше бы вместо таких выставок, я изучал труды классиков марксизма о роли и месте искусства в социалистическом строительстве. После этой стычки с отцом, его авторитет как воспитателя перестал для меня существовать. Но главное, это был смертельный удар по моей вере в идеологическую чистоту коммунистической идеи. А ведь ещё год назад я три месяца, бесплатно, по 12-14 часов трудился на целине и гордился полученной грамотой ЦК ВЛКСМ. Кстати, все трое упомянутых мною художников, под этот термин я отношу и скульпторов, впоследствии стали народными художниками СССР, лауреатами различных международных премий и званий, одним словом, были отнесены к художественной элите страны. Парадоксально, но именно Эрнсту Неизвестному, уже скульптору с мировым именем был заказан памятник на могилу Никите Хрущёву, который до сих пор привлекает к себе внимание посетителей Новодевичьего монастыря, где и похоронен бывший генсек и «учитель художников».

Уже гораздо позже я натолкнулся на высказывание об искусстве Л.Д. Троцкого, которое хочу привести для сравнения с вышеописанными суждениями Н.С. Хрущёва. Цель этого сравнения в том, чтобы представить себе, как всё же велика роль личности в истории государства, и, к сожалению, она не всегда имеет положительный тренд.: "Нельзя,  –  писал  он  без физического отвращения,  смешанного с ужасом,  читать  стихи  и повести или глядеть  на снимки  советских  картин  и  скульптур,  в  которых  чиновники, вооруженные   пером,   под  надзором  чиновников,   вооруженных   маузерами, прославляют "великих" и "гениальных" вождей,  лишенных  на  самом деле искры гениальности или величия…"      "…подлинная революционная партия не может  и  не  хочет ставить  себе задачей  "руководить", тем менее – командовать искусством  ни до, ни  после завоевания  власти.

Подобная претензия могла прийти в голову только взбесившейся от самовластия невежественной и наглой бюрократии, которая превратилась в антитезис пролетарской революции…"Искусство и наука, писал Троцкий, не только не ищут командования, но по самому существу своему не выносят  его. Художественное творчество имеет свои законы– даже  и тогда,  когда сознательно  служит общественному  движению. Искусство может стать великим союзником революции  лишь постольку, поскольку оно останется верным самому себе».

      Для меня эта выставка и вся идеологическая суета вокруг неё послужила симптомом неполноценности нашей идеологии, когда почему-то власть в художественных произведениях усматривает серьёзную угрозу государству, вышедшему победителем в войне против фашизма. Одновременно я задумался над методикой преподавания философии, диалектического и исторического материализма. Возник вопрос. Если мы считаем марксизм вершиной философской мысли, то почему мы нарушаем обычную последовательность в изучении любой предметной области, где всегда идем от простого к сложному, от простейших понятий к последним достижениям. А здесь какие-то алогичные действия, начинаем изучение с вершины. Что-то здесь не так. Видимо есть попытка скрыть какие-то течения, которые могут поставить под сомнение правоту идей марксизма-ленинизма.

С этим вопросом к отцу я уже не пошёл. Поспорили в своём кругу, но особого интереса у друзей это не вызвало. Обратившись к краткому курсу истории философии, который также был написан с позиции «марксовой» философии, я пришёл к выводу, что следует почитать самому первоисточники, если представится возможность их достать. Это сейчас без проблем можно купить, либо взять в библиотеке Платона, Демокрита, Дидро, Руссо, Вольтера, Гегеля, Канта, Юма и прочих шопенгауэров, но, в то время единственным источником ознакомления с трудами вышеназванных философов была Ленинка с её залом для студентов. Надо отдать должное советской власти, все же заботившейся об образовании молодёжи, которая в доме Пашкова, являвшемся составной частью Ленинки, был специальный зал для школьников, а в самой библиотеке был зал для студентов. Причем можно было пользоваться практически всем, находившимся в открытом доступе, библиотечным фондом. Сейчас, насколько я знаю, доступ в библиотеку разрешён лицам, имеющим научную степень не ниже кандидата наук. Так что студентам путь туда заказан. Решив, что обязательно разберусь с загадкой курса марксистко-ленинской философией, я отложил это занятие на потом.

Позже я действительно многое понял в истории философии и даже сдал кандидатский минимум по этому предмету, хотя для этого глубоких знаний и не требовалось. Важно, что я понял, что у истоков диалектического метода стоял отнюдь не Маркс, а титан Гегель, который и сформулировал основные законы познания и развития материи и общества. Для себя из описанного периода времени, в котором происходили события, связанные с выставкой и реакцией партаппарата на неё, извлек простое правило бессмысленности противостояния власти и приобрел вторую ипостась в себе, так называемое общественное лицо, с которым не расставался до того момента, пока трудился на государевой службе.

      Позднее, когда у меня появилась семья и родилась дочь, образовалось и третье лицо, оно занималось воспитанием дочери и готовило её к встрече с реальным миром. Дочери трудно было объяснить, почему одного ребёнка в школу провожает мама, на бегу запихивая в рот бутерброды, а затем сама летит на работу, а другого ребёнка привозит шофёр на чёрной волге и так же забирает его из школы. В это время первый сидит на продлёнке и ждёт, когда после работы его заберёт мать. Почему один летом едет на отдых к морю, а другой в пыльной и душной Москве собирает бутылки, чтобы, отстояв длинную очередь к ларьку вторсырья, купить себе мороженое, а большую часть вырученных денег влить в семейный бюджет. Воспитание иногда приносило свои плоды. Я помню случай, когда я уже сам ездил на работу на служебной машине, шёл сильный дождь со снегом, мой маршрут проходил мимо школы, где в шестом классе училась дочь, и я предложил её подвезти, чего никогда не делал ранее. Ребёнок категорически отказался и пошёл самостоятельно, заявив, что в служебную машину не сядет. «В свою я бы села», – сказала она. Помню, её позиция сильно меня порадовала и вечером того дня как-то особенно нежно общался с ней, хотя в чрезмерно трепетном отношении к ребёнку, как говорится «замечен не был». Я придерживался концепции строгого воспитания, но ни разу не применял приёмы физического воздействия, памятуя как неприятно было это переживать самому и отдавая себе отчет в том, что на меня физическое воздействие действовало односторонне – я просто замыкался в себе и всё дальше и дальше удалялся от отца, пытавшегося таким способом сделать меня послушным его воле. Интуитивно я не держал на него зла, более того, я уважал его за трудолюбие и патологическую честность. Позднее просто понял, он единственный из своей глухой белорусской деревни «выбился в люди», дослужился до полковника, жил в Москве и преподавал в самой престижной военной академии. И все приёмы своего деревенского воспитания, которое основывалось, прежде всего, на физическом наказании за малейшую провинность, он переносил на меня, из лучших чувств желая мне добра. Он рассказывал, как в детстве не раз был битым ещё своим дедом за то, что запускал ложку в котелок со щами, прежде чем дед разрешал это делать после молитвы и снятия им самим пробы. Однажды начальник академии не заплатил партийные взносы с гонорара за статью, которую отец написал для него в какой-то журнал. А отец, бывший в то время секретарём парткома факультета, где на партучете и состоял этот военачальник, пришел к нему и потребовал взносы. Кончилось тем, что вакантная должность заведующего кафедры, на которую по всеобщему признанию отец «законно» претендовал, досталась его ученику, который и получил впоследствии генеральское звание. Мы дружили семьями, их дочь, которая была младше меня лет на десять, прочили мне в невесты. Генерал с женой сильно переживали, когда я женился, их любимица как раз заканчивала школу и, судя по всему, я ей тоже нравился. Я встречался с ней, когда она училась в МГУ им. Ломоносова, это была красивая и умная девушка, по-моему, она до сих пор преподает в университете, имеет профессорское звание и ученую степень доктора наук. Так вот, этот генерал, спустя долгое время и бывая у нас в гостях, все время извинялся за то, что ему досталась та злополучная должность. Отец, же, напротив, убеждал его в том, что он её заслужил, блестяще защитив кандидатскую диссертацию, научным консультантом по которой он сам и был.