Разве думал Ронни, что вольность – такая коварная штука?
Бесшабашно жил он, брал от жизни то, что хотел, а что имел, тратил впустую и был всем доволен. Всё, чем благословила его молодость: крепкое здоровье, недюжинный ум и доброе сердце, – не находя применения, превращалось в пустые обещания.
Как-то незаметно и родительский дом перестал быть той пристанью, которая всегда сулила отдых и успокоение души. Теперь, когда он приезжал домой, его тут же тянуло обратно в путь.
Как-то раз, когда Ронни был в очередном рейсе, Диан – на занятиях в школе, а Альфонс трудился на своем строительном предприятии, в гости к Валентине пришли пять ее подруг. В последние годы Валентина купалась в материальном достатке. Ее муж и сын приносили в дом хорошие деньги, и оба отдавали получку Валентине, чтобы та распоряжалась доходом семьи по своему разумению.
Женщина не пользовалась услугами процветающих супермаркетов, где продукты славились низкой ценой и, соответственно, обладали сомнительным качеством. Нет, Валентина никогда не экономила в приготовлении еды. Всё необходимое для семейных обедов она покупала или на крестьянских рынках, или у местных торговцев.
Особая статья расходов выделялась на наряды для самой Валентины и для ее дочери Диан.
Надо сказать, что комната Диан была обставлена как витрина игрушечного магазина, а в гостиной, как напоказ, стояли в рядок куклы, одетых в бальные платья. Куклы были выстроены не по росту, а по стоимости, и самая большая кукла напоминала младенца-переростка. Играть с куклами, стоявшими в гостиной, не разрешалось никому, даже самой Диан, потому что они служили интерьером дома, где любят детей.
Валентина мечтала прослыть хорошей хозяйкой и заботливой мамой среди близких, особенно в кругу подруг, где быть верной женой уже не считалось достоинством.
Валентина была женщиной бережливой, по мере того как ее кошельки наполнялись франками, росло и количество золотых украшений в скромной стариной шкатулочке.
К приходу подружек Валентина всегда прихорашивалась: прическа, макияж, бижутерия выбирались под стать ее новому платью.
Не успели женщины рассесться, как Валентина уже накрывала столик в гостиной с распахнутыми в сад окнами. К кофе прилагалась и светская беседа ни о чем.
– Мои дорогие, оцените, это подарок Альфонса, – с гордостью произнесла Валентина и выставила вперед руку, на запястье которой поблескивал изящный золотой браслет.
Восхищаясь красотой браслета, гостьи дружно зацокали языками и опять принялись за угощение, стараясь не смотреть в сторону гостеприимной хозяйки, которая не догадывалась, какую страшную новость они принесли в ее дом.
– Вы слышали, как невестки мадам Де Баккер ополчились против нее! Куда теперь податься одинокой вдове, если сыновья не защищают и денег не дают? Теперь живет она на вдовью пенсию, а невестки сговариваются ее в дом престарелых отправить!.. Нет, со мной такой номер не пройдет, я своему Ронни сама невесту выберу.
Тут подруги Валентины хитро переглянулись и вновь принялись с аппетитом уплетать булочки к кофе, никто из них не решался первым начать разговор о цели их прихода.
По их общему мнению, Валентина звезд с неба не хватала, в своем окружении она слыла глупенькой домашней хозяйкой и имела дурную привычку хвалиться собой, уютом своего дома, покладистостью мужа, послушанием сына и красотой своей дочери, и она сама не подозревала, как раздражала подруг.
– Ингрид, я очень рада, – продолжала щебетать Валентина, прикусывая печенье, – что мой Ронни починил кран на твоей кухне! Он у меня умелец на все руки!
Тут гостьи разом отодвинули от себя чашечки с кофе и уставились на хозяйку, а Ингрид к тому же покрылась красными пятнами. Уже который год Ингрид пыталась разбудить в младшем Де Гроте нормальные мужские чувства к женщинам. Какие только предлоги ни придумывала она, чтобы заманить его в свою мягкую постель.
Конечно, Валентина догадывалась об этом, отправляя сына к Ингрид со всевозможными поручениями, а Ронни уже при первом посещении разгадал обратную сторону этих поручений и, починив кран или отремонтировав стиральную машину, старался как можно быстрее покинуть опасную территорию жаждущих секса стареющих дам.
Когда за столом неожиданно воцарилось молчание, Валентине стало как-то не по себе. Первой нарушила молчание Ингрид:
– Валентина, мы должны открыть тебе горькую правду. Конечно, мы могли бы тебе ничего и не говорить, но, как твои верные подруги, мы обязаны тебя предупредить.
Сказав это, Ингрид опять замолчала, уже для большего эффекта своего предупреждения. Бедная Валентина встревожилась, а женщины, как по команде, опустили головы, словно во всем Антверпене наступил поминальный час.
– Мы тебе обещаем, Валентина, как подруге, – продолжила говорить Ингрид, – что секрет твоего сына мы сохраним между нами. Ты только не отчаивайся и по-прежнему оставайся для Ронни любящей мамой.
– Ронни? – чуть слышно прошептала хозяйка дома и не на шутку испугалась.
– Да, Ронни! Дело в том, что нам стало известно, что твой сын имеет другую ориентацию. Ведь он не мужчина, как обычный мужчина, а он… гомосексуалист!
Хотя смысл этих слов еще не вполне дошел до сознания Валентины, но ее губы задрожали, как и мелкие кудряшки на ее голове. Тут гостьи всполошились и принялись ее утешать:
– Дорогая наша подруга, мы не оставим тебя в беде! Ведь ты должна понимать, что некоторые вещи вполне естественны в человеческих отношениях. Мы только еще не определились с полом твоего сына…
Валентина бледнела прямо на глазах, на нее становилось жалко смотреть, и к ней обратилась самая скромная из женщин, которая еще не рассталась со своим мужем, но собиралась:
– Говорят, что Наполеон, такой же коротышка, как и твой сын, тоже был гомосексуалистом, хотя сумел скрыть это от своей жены и от всего французского народа, но историки это утверждают наверняка.
Когда за подругами закрылась дверь, то она закрылась за ними навсегда.
Валентина поняла, что ей не надо впадать в панику, а надо срочно спасать и положение своего сына в обществе, и честь семьи. В этот день она много думала, и ее молчаливость обеспокоила родных.
Диан возвратилась из школы, а мама безучастно качалась в папином кресле и не обращала на нее никого внимания. Потом с работы пришел Альфонс, всегда ценивший молчание Валентины, он тоже забеспокоился о состоянии ее здоровья, хотя признаков заболевание не наблюдалось. Ни Диан, ни Альфонс не подозревали, что ее молчание было вызвано страхом случайно не выболтать ужасную новость, которую надо во что бы то ни стало сохранить в тайне.
На следующее утро Валентина точно знала, как надо ей действовать. Больше не даст никому на свете чернить семью Де Гроте подобными подозрениями, ибо ее сын – нормальный мужчина, который еще не встретил свою пассию. У женщины за ночь созрел план по спасению репутации сына.
Во-первых, Ронни надо было немедленно женить. Во-вторых, невестку надо выбрать покорную, чтобы она не шла против своей свекрови, как невестки мадам Де Баккер. А то, что было в-третьих, Валентина безнадежно забыла уже утром.
Через неделю в рекламной газетке появилось объявление, что холостой, здоровый и молодой мужчина желает найти подругу жизни.
Знакомство Валентины с Каролин состоялось по телефону, а их первая встреча проходило в ухоженной гостиной семьи Де Гроте.
Каролин выглядела значительно старше кандидата в женихи, хотя разница в возрасте была всего в три года. Девушке понравилась вилла Де Гроте, ее внутреннее убранство, но особенно ей пришлось по душе радушие Валентины, перед которой она покорно присела на самом краю дивана, положив руки на коленки. Глубоко посаженные глаза Каролин не выражали ничего другого, как подобострастное желание угодить хозяйке дома.
Девушка была маленького роста, а ее худоба выглядела болезненной. Из-под летнего коричневого пальто выглядывал подол сатинового платья в мелкий горошек. Туфли на ее тоненьких ножках казались колодками. Внимательно оглядев Каролин, как будущую супругу сына, Валентина пришла к выводу, что перед ней сидит невинное создание в ангельской непорочности.
– Каролин, моему сыну не нужна молодушка, ему нужно руководство женщины, которая знает, чего она хочет в жизни. Откуда ты родом?
– Из провинции Лимбург.
– Хорошо. А кто твои родители, дорогая Каролин? Они дали тебе очень красивое имя.
– Я сирота, мадам.
– Ах, бедняжка! – Всплеснула руками Валентина, но в ее голосе не было ни капли сострадания.
Это была прекрасная новость, потому что Валентина не любила конкуренции, а идея быть для Каролинче матерью и свекровью ей понравилась. Женщина подумала, что сиротка удачно заменит ей общество предавших ее подруг, и ее настроение значительно улучшилось.
– А где ты работаешь, девочка?
– Я прислуживаю господину доктору, мадам.
В голосе Каролин зазвучала неподдельная робость, которая подтверждалась невинно опущенными глазами.
– Работать у доктора – это большая честь, моя дорогуша. Если господин доктор взял тебя на работу, то и я буду рада видеть тебя своей невесткой. Спасибо за подарочек, который ты мне принесла. Я скажу тебе честно, моя девочка, что я тоже росла сиротой. Моя мама умерла очень рано, и отец один воспитывал меня. А теперь посмотри, как я хорошо живу. Я тебе помогу, милочка, забыть сиротство. Наше с тобой общее дело – женить на тебе моего сына Ронни. Правда, он даже слышать не хочет о женитьбе, но я научу тебя, как из строптивого козла сделать покорную овечку.
Целый вечер просидела Каролин в доме у своей будущей свекрови. Она внимательно выслушала все назидания Валентины по укрощению бывшего офицера, бывшего строителя, бывшего механика, бывшего кровельщика и удалого дальнобойщика.
Домой Каролин ушла поздно, они обе были довольны собой и беседой.
Да, Каролин выросла в детском доме, но она не была сиротой.
Ее отец, Жос Де Веер, был веселым простодушным пареньком родом из глухой деревни Лимбург. Образования, даже законченного начального, у него не было, а было желание изменить свою судьбу, быть потомственным крестьянином и работать на своей земле.
При создании Королевства Бельгии в 1830 году восточные земли Фландрии были объединены в одну большую провинцию под названием Лимбург. Эта провинция отличалась богатством земельных угодий. Издревле лимбуржцы слыли специалистами по разведению картофеля и умельцами в сельском хозяйстве. Травы для скота было здесь вдоволь, и зерновые давали хороший урожай. Впрочем, для экономики провинции были значимы не столько крестьянские хозяйства, сколько шахты по добыче угля, в которых часто случались обвалы и гибли люди. Однако гибель шахтеров на пороге Второй мировой войны общественность страны мало волновала – страна переживала время экономического кризиса, люди голодали и ценили любую возможность заработать хоть какие-то деньги.
Народ восточной провинции Фландрии отличался трудолюбием и жизнерадостным характером. Жители этих земель говорили певуче, растягивая слова, как мелодию песни.
– Отойди-и-и от меня-я-а, ты делаешь меня-я-а горя-я-ячей! – нараспев говорили женщины полюбившемуся мужчине, и сердце крестьянина таяло в груди от такого откровенного признания в любви.
Лимбуржцы отличались не только веселым нравом, но и пресловутой скупостью, которая хорошо сочеталась с расчетливостью. Если в дом приходил гость из Лимбурга, то хозяева знали, что накормить его будет нелегко. Перед тем как отправиться в гости, нормальный лимбуржец держал голодный пост, чтобы своим волчьим аппетитом радовать хозяев застолья. Голодному человеку хоть варенье на сало намажь – всё будет вкусно, и хозяевам хорошо, что еда не пропала даром.
Жос Де Веер был единственный сын в семье земледельцев, но тяжелый крестьянский труд за краюху хлеба и кружку молока быстро надоел, и юноша подался в шахты, чтобы подержать в руках хотя бы пару центов, а если повезет, то и несколько франков.
– Ох, сынок, работать под землей – это не для крестьянина, – убеждал отец Жоса. – В шахтах – тьма тараканья! Лучше уж коровам хвосты крутить, чем в шахте на брюхе ящеркой ползать. Посмотри вокруг. Красота! Поля! Леса! Жос, сынок, подумай хорошо, в шахтах станешь ты как угольная головешка, и никакая приличная девушка на тебя не посмотрит, а здесь ты у себя дома, тебе и говно – навоз! Да и какое молоко без коровьих лепешек бывает? А? Деньжат поднакопим и еще земельку купим…
Жос хоть и послушным был пареньком, но очень упрямым.
– Папа, авось заработаю себе на штаны, а то заплатка на заплатке наворочена, приоденусь и женюсь. Глядишь, и к вам с матерью жить переберусь, – попытался успокоить он отца, собирая свои скудные пожитки, и, поцеловав мамашу на прощание, зашагал по каменистой дороге в сторону угольных шахт.
На шахте Жос жил в бараках, где ютилось по двадцать человек в одном помещении. Однажды его напарник Жан, у которого были дом и жена, пригласил юношу к себе на постой. Жос платил за гостеприимство половиной своей зарплаты. Дружба между Жосом и Жаном крепла. Через несколько месяцев шахтерского труда Жос смог прилично одеться и подумывал навестить своих родителей, но началась война.
Первым рекрутировали Жана. После его ухода его жена готовила обеды только для Жоса.
Проходили месяц за месяцем, а от Жана не было вестей. Жив он или нет, никто не знал. Как-то раз после обеда женщина, тоскующая женщина без мужа, накормила Жоса обедом, а потом повела его в маленькую спальню, где раздела гостя до трусов.
К такому обращению юноша не был приучен, но ему это понравилось. Потом она стала медленно раздеваться сама, бросая свое белье, пахнувшее цветочными духами, прямо ему в лицо. Затем она села на пол между ногами пыхтящего мужчины и грудью прижалась к его животу. Жос не знал, что ему нужно делать, но он не знал и того, что ему делать совсем не нужно. Раздумывал он недолго, разгорячённая женщина сильным движением руки опрокинула парня спиной на кровать. Что произошло в последующие десять минут, никто так и не узнает, но на другой день она попросила за обед двойную оплату. Через несколько месяцев Жос тоже ушел на войну, но уже на стороне немцев, и на следующий день все о нем забыли.
О проекте
О подписке