Часть первая (1872–1892 г.г.)
Сын офицера

Родители. Во Влоцлавске. Реалист. "Пифагор". Старший. В юнкерах. Погоны.

Судьба человека – от Бога, а происхождение и детство каждого из нас во многом определяют его дальнейшую жизнь. Отцом будущего главнокомандующего Белой армии генерала А. И. Деникина был русский офицер Иван Ефимович Деникин, мамой – полька, швея Елизавета Францисковна Вржесинская.

Деникин-старший родился в 1807 году в деревне Ореховке Саратовской губернии в крепостной семье. Она рано распалась. Родители Ивана Деникина умерли в его молодые годы, вскоре отправились на заработки брат и сестра. Иван же остался крестьянствовать, и в двадцать семь лет помещик сдал Деникина в рекруты.

Это был «золотой век» русской государственности (вторая половина XVIII— первая половина XIX столетий), правил император Николай I. В детстве царя главным надзирателем за воспитанием был генерал М. И. Ламсдорф, и в основном образование Николая Павловича упрочилось на военных науках. До восшествия в монархи он не участвовал в государственных делах, командуя гвардейской дивизией, исполняя обязанности генерал-инспектора по инженерной части.

При вступлении императора на престол произошло восстание декабристов, и упрямый воински жесткий государь взялся за укрепление власти. В семейном же кругу Николай I был весьма добродушным человеком, лишь на людях демонстрируя строгость. Как бы то ни было, а в горячо любимой императором армии спуску служивым не полагалось.

Служить солдату надлежало 25 лет при суровой дисциплине. Либерально настроенные современники называли государя Николаем Палкиным и потому, что тогда солдат наказывали прогоном сквозь строй, иногда забивая провинившихся ружейными шомполами до смерти. Рассказывал об этом Иван Ефимович маленькому Антону всегда без злобы и осуждения, обязательно заканчивая:

– Строго было в наше время, не то что нынче!

Иван Деникин знал, что говорил. Двадцать два года он был под ружьем, наконец выслужившись в фельдфебели. Это по продолжительности – совершенно исключительный марафон в муштре, поту и крови боевых походов. Немногие выдерживали такие сроки.

Удалось Ивану Ефимовичу при очередном полковом марше отыскать в одном русском городишке своего брата. Деникин узнал, что у того званый обед, и радостно, сюрпризно шагал к нему на богатую квартиру. Брат раньше его вышел в люди… Но перед Иваном появилась лишь братова жена. Она вынесла солдату столовый прибор на кухню, не пригласила в покои… Деникин ушел, не простившись.

После этого он никогда с братом не встречался. Иван Ефимович даже представлять себе не хотел, что такое компромисс. На таком отцовском оселке правился и характер Деникина-младшего.

В 1856 году фельдфебеля Деникина, доблестно показавшего себя в Венгерском боевом походе и Крымской войне, допустили экзаменоваться на офицера. Еще до военной службы Иван был грамотен, а с опытом и знаниями более чем двух десятков лет службы экзамен успешно выдержал, его произвели в прапорщики. Это был грандиозный поворот в судьбе 49-летнсго Ивана Ефимовича. Даже самый младший офицерский чин обеспечивал получение личного дворянства.

Как и во всей Европе, в России со становления офицерского корпуса «иноземного строя» в XVII веке «дворяне шпаги» даже формально пользовались некоторыми преимуществами перед «дворянами мантии», вошедшими в высшее сословие по заслугам на гражданской службе. Долгое время и потом «боевые» дворяне отказывались признавать этих братьев по сословию равными себе. А уж потомственные дворяне-офицеры, наследники воинских династий, поголовно «произвели» штатских в «шпаков», «штафирок».

Один из таких потомков, чьи предки служили еще «из чести», покрывая свои офицерские расходы из собственного кармана, уже во второй половине XIX века писал: «Никогда не следует забывать, что не только деды, но и отцы и дяди наши – все сплошь почти были армейские и гвардейские отставные поручики и штаб-ротмистры».

Бывший фельдфебель, представитель низшего командного звена: унтер-офицерского, – Иван Деникин, перейдя в среднее: благородное, обер-офицерское, – стал весьма ответственным лицом в основном, ротном подразделении армии. Прочность роты стояла на трех начальных офицерских чинах, как писалось еще в «Учении и хитрости ратного строения пехотных людей»: «Та рота гораздо устроена, когда капитан печется о своих солдатах, а поручик мудр и разумен, а прапорщик весел и смел». Его благородие прапорщик должен был нести ротное знамя, «печаловаться» о солдатах и им «смельства наговаривать» – поднимать боевой дух. Слово «прапорщик» происходит от старославянского «прапор» – знамя.

Офицерство Деникин получил через год после восшествия на престол императора Александра II, прозванного Освободителем за избавление крестьян от крепостной зависимости в 1861 году. В 1863 году он отменил телесные наказания и клеймение преступников, открыл народные школы, женские гимназии, университеты в Одессе и Варшаве. И, как ни странно, в это время заполыхало самое яркое Польское восстание, продлившееся до 1864 года.

В преддверии восстания 55-летний Деникин командовал отрядом Александровской бригады пограничной стражи. Его подразделение прикрывало на польской стороне Российской империи прусскую границу около уездного городка Пстрокова. Однажды ночью отрядному на кордон донесли, что в имении неподалеку идет съезд польских' заговорщиков.

Деникин дружил с хозяином этого имения и хорошо знал подходы к господскому дому. Он ринулся туда со взводом пограничников.

Вокруг особняка Деникин рассредоточил солдат. Кратко приказал:

– Если через полчаса не вернусь, атаковать дом!

Один пошел прямо в парадный вход. Прошагал в главный зал. Сидевшие там за длинным столом разом вскочили… Многие отлично знали командира пограничников. Несколько человек, выхватывая оружие, бросились к нему. Бледный хозяин, нередко выпивавший с офицером под звуки мазурки, попробовал остановить их…

Деникин размеренно произнес:

– Зачем вы тут – я знаю… Но я солдат, а не доносчик. Вот когда придется драться с вами, не взыщите. А сейчас одно скажу: затеяли вы глупое дело. Никогда вам не справиться с русской силой. Лишь погубите зря много народу… Одумайтесь.

Он вышел. Собрал пограничников и ускакал на заставу.

Когда польские повстанцы начали бои, Деникин бился с ними, как и обещал, за что получил чин и орден. Его сотня смерчем носилась по приграничью, рубясь с отрядами Милославского, Юнга, Рачковского… Однажды, увлекшись преследованием, залетели в прусский городок, из-за чего едва не началась уж дипломатическая баталия.

На русских партизански наваливались конники-«косиньеры», вооруженные косами. Своим оружием они виртуозно действовали и в пешем строю. В одной рукопашной косиньер поразил Деникина глубокой раной в руку, но тот не посчитал ее серьезной и никогда не заносил в свой служебный формуляр. Как-то косиньеры чуть не застали деникинцев в бане. Но пограничники, кто натянув лишь штаны, кто голым, успели выскочить, хватая шашки и винтовки. Бросились к коням и бешено понеслись вперед.

Их седовласый прямоносый усатый командир в бою глазом не вел под разлетом густых бровей, но менялся, когда смолкали выстрелы. Крутой, горячий Иван Ефимович был добряком. Особенно он переживал за пленных, среди которых сплошь и рядом была гимназическая, студенческая молодежь. Прямой начальник Деникина неумолимый майор Шварц приказывал без разбора гнать пленных повстанцев под конвой, обрекая их на беспощадное будущее. Деникин всегда рисковал, распоряжаясь для формы:

– Всыпать мальчишкам по десятку розог.

Потом отпускал их при молчаливом одобрении сотни, из которой о таком никто не донес.

Семилетний Антон увидит, как помнится добро. Раз они с отцом в поездке остановятся зимой в придорожной корчме. В углу за столом сидел высокий плотный человек в медвежьей шубе. Он долго поглядывал в их сторону и вдруг вскочил и бросился к отцу, стал его обнимать. Этот поляк был из «мальчишек», скрывшихся по воле Ивана Ефимовича.

В 1869 году Деникин-старший вышел в отставку в чине майора, что в старорусском строе соответствовало «полковому сторожеставцу». Это был первый из старших, штаб-офицерских рангов, за которым шли подполковник («большой полковой поручик»), полковник. Спустя два года в возрасте шестидесяти четырех лет вдовец Иван Ефимович, первая жена которого задолго до этого умерла, женился на 26-летней польке Елизавете Вржесинской.

Елизавета происходила из мелких землевладельцев города Стрельно, попавшего под прусскую оккупацию. Там она родилась и росла в обедневшей семье. Чтобы заработать себе и старику отцу на жизнь шитьем, молодая Вржесинская перебралась в Петроков, который защищали пограничники Деникина. Еще во время его службы состоялось их знакомство.

Жена майора-отставника была не шляхетских кровей, но с глубочайшим чувством национального достоинства и католицизма. Она предпочитала говорить только по-польски, сохранив это со своей горничной-полькой и потом, живя на русской территории империи до своей кончины в 1916 году.

Молодая Елизавета Деникина явилась впечатляющим украшением лысеющего ветерана Ивана Ефимовича, еще и отрастившего седую как лунь раздвоенную бороду, нависающую до половины плечей и почти до колодок ордена и медалей, которые он надевал в торжества. Супруга была элегантной польской пани, любящей высокие кружевные воротнички и атласные банты на строгих платьях. Рисунок ее привлекательного лица, в особенности красиво вырезанных ноздрей плавного носа, перешел к Антону Деникину.

* * *

Антон родился 4 декабря (отсюда до февраля 1918 г. – старым стиль) 1872 года в Варшавской губернии, в пригороде города Влоцлавска за Вислой – деревня Шпеталь Дольный. Штаб бригады отца был в городе, после его отставки семья из-за нужды осела неподалеку в предместье. Только здесь на пенсию Деникина-старшего могли разместиться и существовать майор с женой и родившимся сыном, тестем и нянькой Аполонией, прозываемой Пол осей.

В первый год жизни Антона по случаю семейного праздника, по старинному поверью родители решили погадать на его судьбу. Разложили на подносе крест, детскую саблю, книгу и поставили рюмку. Предметы обозначали духовную будущность, карьеры воинскую и книжную, а также столь расхожее на Руси пристрастие.

Принесли малыша. Антон сразу потянулся к сабле, потом поиграл рюмкой. Ни до чего больше не стал дотрагиваться. Иван Ефимович обреченно подумал:

«Плохо дело – будет рубакой и пьяницей».

Никак не сбылось «рюмочное» будущее Деникина-младшего, он и пьян-то был всего раз в своей жизни: в день офицерского производства.

Когда подошло время идти Антону в школу, семья перебралась жить во Влоцлавск. Как чувствовал себя мальчуганом будущий знаменитый генерал? Об этом хорошо написал Н. Д. Бутковский как раз в конце XIX века в своих «Очерках современного офицерства»:

«Что такое сын офицера? В большинстве это человек, который с детских пеленок проникается оригинальной прелестью военной жизни. В младенческом возрасте он уже бывает счастлив, когда ему импровизируют военный мундир. Едва он начинает лепетать, как уже учат его военной молитве за Царя, и образ Государя, столь обаятельный в военном мире, чудно рисуется в его детском воображении. Он засыпает под звуки военной зари и далеко уносится в своих мечтах в область героизма, слушая солдатские песни, исполненные военной поэзии. Учения, маневры, стрельбы, стройные линии солдат, военная музыка, знамя, окруженное своими защитниками, – все это становится ему близким, родным, он тоскует по этой обстановке, если отрывается от нес, и его совсем не тянет в какой-нибудь иной мир; он мечтает о кадетском корпусе. Там он получает удовлетворение, чувствует себя как бы на службе и привыкает гордиться этим».

Антон во Влоцлавске немедленно протоптал дорожку на местные военные стоянки. Он часами пропадал в гимнастическом городке 1-го Стрелкового батальона. С литовскими уланами ездил на водопой и купанье коней, стрелял в тире пограничников. За три версты отправлялся на стрельбище стрелковых рот. Вместе со счетчиками пробоин мальчишка пробирался в укрытие под мишенями, где пули свистели над головой. Он шел обратно вместе со строем, подтягивая:

 
Греми слава трубой,
За Дунаем, за рекой…
 

У солдат, бывших его приятелями, Антон за деньги, вырученные от продажи старых тетрадок, покупал боевые патроны. Сам их разряжал, а порохом палил из старинного отцовского пистолета, взрывал фугасы.

В доме на Пекарской улице, где жили Деникины, отчаянно пребывало двое корнетов уланского полка. Когда они лихо не уносились в седлах на ученье, из их окон гремела канонада гитарных струн, песен и гвалта. Иногда корнет Павел фон Ренненкампф появлялся на покатом подоконнике своего третьего этажа, выделывая штуку из офицерских развлечений, запечатленную Л. Толстым в «Войне и мире».

Корнет с полным бокалом вина садился на подоконник, опуская ноги на улицу. Ни за что не держась свободной рукой, он попивал и бурно приветствовал знакомых, проходящих внизу… Через четверть века удалой корнет станет генералом, прославленным в японскую войну, а Деникин – его боевым начальником штаба…

Что ж молодая уланская «слава трубой»? Пятилетний Антон видел, что произошло при первом звуке боевой трубы с его отцом, которому тогда шел семидесятый год. Началась русско-турецкая война, и Иван Ефимович внезапно замкнулся. Он не находил себе места, угрюмо за молчал. Близкие не знали, что и подумать, а старый майор втайне от всех подал прошение: вновь принять его на действительную службу! Он нетерпеливо ждал ответа.

Приказ пришел: майору Деникину отправиться в крепость Новогеоргиевск для формирования запасного батальона, с которым надлежит отправиться на театр войны…

– Боже мой, куда тебе, старику? – закричала не очень сдержанная мать. – Как ты мог, Ефимыч, сделать это, ни слова не сказав?

Все плакали, кроме майора. Глотал слезы Антон, но больше от горячей гордости: «Папа мой идет на войну». И все же счастье, что из-за окончания войны Иван Ефимович не успел отъехать.

Деникин-старший был, так сказать, до мозга и беззаветности военной косточки. Ведь он прослужил 35 лет: 22 года в солдатах, унтерах и 13 лет офицером.

Его 36-рублевой пенсии на многое не хватало, но майор протестовал против покупки ему и самой дешевой штатской одежды, потому что она его тяготила. Он заносил свое старое обмундирование, а на новое средств не было. Но майор все равно никогда не расставался с вылинявшей военной фуражкой. В сундуке он сберегал свой последний более или менее приличный мундир и армейские брюки. Лишь в дни великих праздников и торжеств доставал и Аккуратно надевал эту форму, бережно пересыпанную от моли нюхательным табаком. Он говорил, любуясь ею:

– На предмет непостыдная кончины, чтобы хоть в землю лечь солдатом.

Антон Деникин стал учеником городской начальной школы. Ему не припало осуществить мечту сыновей офицеров – попасть в кадетское училище, потому что туда принимали, кроме «своекоштных», в основном детей неимущих и умерших офицеров и дворян. Его же отец был «крайне» малоимущим, хотя не признался бы в этом и под пытками.

Однажды первоклассник, семилетний Антон в своем затрапезном пальтице играл на улице с ребятами. Подошел его великовозрастный приятель-гимназист и стал Антона по-дружески подкидывать. Проходящий мимо инспектор реального училища брезгливо скривил губы, заметив гимназисту:

– Как вам не стыдно возиться с уличными мальчишками.