XXXII. Как Ленин додумался расстрелять русского царя

Когда по спонтанному призыву Ленина толпа вокзальной шушеры хлынула в Зимний дворец и разграбила его, Ленин и Троцкий на следующий день опомнились и сообразили, что им-то ничего не досталось. Они тут же отправили Сталина читать газеты, чтобы не пропустить никаких важных событий, а сами под видом прогулки и необходимости размять ноги бегом побежали в Зимний в надежде чем-либо поживиться.

Оказалось, они опоздали: все, что можно унести, из дворца уже растащили. Из любопытства Ленин и Троцкий заглянули в Эрмитаж, то есть в музейную часть дворца. Их встретил старик-смотритель музея. Когда грабили Зимний, он запер дверь на замок, и в музей никто не вошел, так как довольно быстро все перепились и разбрелись кто куда, прихватив женщин из женского батальона, они охраняли лично Керенского и им это порядком надоело, сам же Керенский сбежал, переодевшись в платье дамы XVIII века, и его никто не остановил, он нацепил маскарадную маску, несколько раз солдаты-дезертиры пробовали раздеть его, но бросали это хлопотное занятие – бабенки из женского батальона форсили в военной форме и раздевать их не составляло никакого труда, тем более, что они сами расстегивали все пуговицы и застежки, поэтому возиться с кринолинами и корсетами XVIII века никто не захотел, и Керенский счастливо укрылся в американском посольстве, где его уже поджидали друзья-масоны, очень обеспокоенные его судьбой.

– Я вижу, у вас тут еще не грабили, – сказал Ленин смотрителю музея, который по ошибке принял его за приличного человека.

– Здесь музей, – зло, недовольным тоном ответил старик-смотритель, – попрошу вас выйти вон.

– Э-э нет, батенька, – задорно смеясь, ответил Ленин, – нам что музей, что конюшня, все едино, нашлось бы что взять. Ну, золотишко там, какое-нибудь столовое серебро, – и он прошел мимо смотрителя.

Старик-смотритель, взбешенный еще вчерашним погромом во дворце, держал в руке тяжелую, самодельную, сучковатую дубовую трость. Ему уже стукнуло семьдесят, но он был еще крепок и силен. Старик шагнул следом за Лениным и огрел его своей тростью по спине так, что тот взвыл от боли и удивления: во времена проклятого царизма никто никогда с ним так не обращался. Но разгневанный старик, не обращая внимания на крик, что есть мочи лупил его по спине, по плечам, по голове – Ленин, повернувшись к нему, попытался прикрыться руками.

– Что ты делаешь, идиот, это же Ленин, вождь мирового пролетариата! – закричал остолбеневший от неожиданности Троцкий.

Старик повернулся к нему и наотмашь ударил его по лбу так, что у Троцкого слетело пенсне. Ленин же, воспользовавшись моментом, бросился к двери. Троцкий поднял пенсне – и следом. Он бежал, семеня короткими ногами так быстро, что юркнул за дверь, опередив Ленина.

Оказавшись за дверью, Ленин и Троцкий едва перевели дух.

– Чертов старикан, – сказал Ленин, – вся спина теперь будет в синяках, уж и не знаю, что рассказывать Крупской, не поверит ведь ни единому моему слову, скажет, что это опять Коллонтай придумала какие-нибудь извращения.

– Какое варварство, – вторил ему Троцкий, – у меня шишка вскочила на лбу из-за этого дикаря. Надо при случае его как-нибудь расстрелять.

– Это потом. А сейчас в музей лучше не соваться. Приложи ко лбу медный пятак, или прижмись лбом к холодному окну, – посоветовал Ленин.

Пока Троцкий, до революции никогда не имевший в кармане не то что пятака, а и полушки, стоял, прижавшись лбом к оконному стеклу, Ленин прошелся по коридорам Зимнего. Ветер шелестел бумагами, валявшимися на полу. Ленин собрал их, сел за стол, прочел и сказал Троцкому.

– Это переписка дурака Керенского с европейскими монархами – родственники все в один голос отказались принять у себя Николая II.

– Ну и что с того? Кому он в самом деле нужен? – не понял Троцкий.

– Нам, – прозорливо заметил Ленин.

– Зачем он нам, если даже родственники от него отказались? – спросил Троцкий, все еще прижимая лоб к холодному стеклу окна Зимнего дворца и возможно именно поэтому совсем туго соображая.

– А мы его расстреляем, и никто в Европе и пикнуть не посмеет. А если кто-то заикнется – ах, как так, бесчеловечно, незаконно, – сунем под нос эту вот переписку.

– Но Николай II сейчас уже в Екатеринбурге. Что ж нам, тащиться в такую даль?

– А телеграф на что? – воскликнул Ленин, – Срочно телеграфируй, пусть его там и расстреляют. Это даже еще лучше – если поднимется шум, скажем мы, мол, ни при чем, мы в Петрограде, а царя расстреляли в Екатеринбурге! А исторически заслуга в убийстве царя останется за нами. Приоритет, конечно, у англичан, они казнили Карла I. Французы – Людовика XVI. А мы – Николая II – чем плохо, а? И тогда в России уже можно будет делать все, что нам взбредет в голову. Тогда все повязаны. И мы – не заурядные грабители вроде Емельки Пугачева или Стеньки Разина, те ведь до царя так и не добрались, а выходим на, так сказать, международный, иначе говоря, интернациональный уровень.

Троцкий дал телеграмму в Екатеринбург, и бывшего императора Николая II, императрицу и всех их детей – великих княжен: Ольгу, Татьяну, Марию, Анастасию и сына – цесаревича Алексея четырнадцати лет – расстреляли в подвале дома инженера Ипатьева.

– Тут мы отличились лучше всех, – потирая руки от удовольствия, говорил Ленин, – чтобы сразу всю семью, да с малолетними детьми, такого еще не бывало, об этом напишут во всех европейских газетах.

И действительно, о расстреле царской семьи написали все европейские газеты, и монархи европейских стран содрогнулись от такой дикой жестокости и пришли в ужас от того, что отказались принять у себя русского императора и его семью в минуту смертельной опасности. Но потом европейские газеты стали писать о разных других событиях, они ведь происходят каждый день (а если бы они не происходили, то пришлось бы закрывать газеты и журналисты бы остались без работы) и постепенно ужас от того, что случилось в России, в Екатеринбурге, в доме инженера Ипатьева прошел, а многие даже и забыли, что там, собственно, произошло.

XXXIII. Английская королева и Черчилль

Мать императора Николая II и бабушка его детей, императрица Мария Федоровна^[29], в девичестве Мария-София-Фредерика-Дагмара, дочь датского короля Христиана IX, в то время, когда расстреляли ее сына, внучек и внука находилась в Крыму. Ленин и Троцкий решили, что расстрелять царя и царскую семью недостаточно и стали арестовывать и расстреливать всех членов русской императорской фамилии. Семидесятидвухлетняя императрица-мать написала письмо с просьбой о помощи своей родной сестре – английской королеве Александре (матери английского короля Георга V).

Английская королева-мать, потрясенная всем тем, что произошло, очень сочувствовала своей родной сестре. Судьба преследовала Дагмару с юных лет. Ее готовили замуж за наследника российского престола великого князя Николая Александровича (сына царя Александра II), красивого, очень приятного юношу, поверхностно, но все же неплохо образованного, с добрым, милым характером. Но накануне свадьбы он умер от туберкулеза, и бедной Дагмаре пришлось выйти за будущего императора Александра III, мужлана, всю жизнь ходившего в смазанных дегтем сапогах. Она родила ему шестерых детей. Такому попробуй не роди, тем более, что такая уж обязанность императрицы – рожать наследников, и чем больше, тем лучше, надежнее. Старший Николай против воли матери женился на невыносимо упрямой немке Александре, эта истеричка вертела им как хотела и отравляла жизнь свекрови, на каждом шагу и по любому поводу, – а что еще можно ожидать от немки, которая возомнила себя Екатериной II только потому, что из нищих принцесс пролезла в русские императрицы.

Королева-мать еще раньше выговаривала своему сыну, английскому королю Георгу V, за отказ предоставить приют русскому императору Николаю II и его семье. Да, англичане патологически ненавидят русских, но сейчас война и Россия союзница Англии. А кроме того у Николая II уже и русской крови-то почти не осталось. И к тому же нельзя всегда идти на поводу парламента. Когда-то «суконщики» и торгаши отрубили голову королю Карлу I, а теперь им нет никакого дела до того, что в России расстреляны император и его семья – все ближайшие родственники английской королевы.

Королева-мать вызвала к себе в Букингемский дворец капитана крейсера «Марлборо» и приказала ему плыть к берегам Крыма и взять на борт вдовствующую императрицу-мать Марию Федоровну и доставить ее в Англию.

– Но, ваше величество, глава парламентского большинства Уинстон Черчилль уже заявил, что он категорически против того, чтобы Англия принимала у себя членов российского императорского дома, – тактично напомнил капитан.

– Послушайте, – едва сдерживая гнев, сказала английская королева-мать, – вы знаете дорогу к берегам Крыма?

– Конечно, ваше высочество. Где-где, а в Крыму, в Севастополе, нам, англичанам, приходилось бывать.

– Я, ваша королева, повелеваю вам плыть на вашем крейсере в Крым и спасти мою родную сестру Дагмару, императрицу Марию Федоровну. А не дай Бог, вы не исполните приказания своей королевы, вас, согласно традициям английского флота, повесят на рее. И, кстати, если по дороге на свой крейсер вы встретите подонка и недоношенного ублюдка Черчилля, набейте ему морду, а чтобы не марать рук английского морского офицера об этого мерзавца, наденьте перчатки, полагающиеся вам по форме к мундиру.

Капитан крейсера «Марлборо» бегом бросился из Букингемского дворца, даже не поклонившись королеве, как этого требовал этикет, за что королева не стала пенять скорому на руку моряку. Капитан крейсера «Марлборо» несколько дней разыскивал по всему Лондону Черчилля, а позже вместе с ним это делали все офицеры британского флота, так как каждый из них больше всего в жизни хотел набить морду политику Черчиллю, всем хорошо известному.

Дело в том, что год тому назад этот Черчилль вообразил себя адмиралом на том основании, что среди его дальних предков числился знаменитый кровожадностью пират Дрейк, и после разных махинаций в парламенте добился поста морского министра. Как морской министр он разработал план захвата английскими кораблями Константинополя, утверждая, что в случае промедления его могут захватить русские и им достанутся проливы Босфор и Дарданеллы.

Командующий английским флотом, адмиралы и капитаны пытались втолковать новоявленному морскому министру, что все подходы к Константинополю заминированы немцами и штурмовать Константинополь через минное поле это то же самое, что стрелять вшей у себя в голове из револьвера. Но Черчилль установил в кабинете бюст Наполеона и на все разумные доводы отвечал, что вскоре он прославится на весь мир. В результате безумной константинопольской операции погибла половина британского военно-морского флота и несколько тысяч моряков. Черчилля выгнали из морского министерства. Но ему удалось избежать суда, он улизнул в парламент, где и продолжал произносить свои речи, пока парламентарии не разбегались по домам, не в силах более терпеть его заикание и шепелявость.

Английские моряки обшарили весь Лондон, заглянули во все пивнушки, но Черчилль как в воду канул.

Отец Черчилля называл его тупоголовым и не питал к нему никаких нежных чувств. А вот мать – знаменитая «леди Дженни» – как раз наоборот. Она происходила из семьи американского миллионера, в ее жилах текла смесь индейской и еврейской крови, за это родственники мужа презирали «плебейку» и поклялись, что «репейному семени» Дженни никогда не достанется их герцогских титулов. Она же, в отместку, не дала им своих денежек, а на них все очень рассчитывали, и даже кое-что под них уже приобрели в кредит.

После ранней смерти своего скандального мужа, Дженни изо всех сил старалась помогать старшему сыну Уинстону. Он родился недоношенным, в детстве отличался невероятным упрямством, в школе всегда числился последним учеником в классе и так и не сумел овладеть всеми четырьмя действиями арифметики. А в подростковом возрасте Уинстон упал с ели, на которую невесть зачем забрался, ударился головой о землю и это не пошло на пользу его умственным способностям. Но как все рыжие, он преуспевал в любого рода жульничестве и прохиндействе, и это позволило ему добиться успехов в политике.

Мать ласково называла его Винни и прочила своему отпрыску великое будущее и утверждала, что он станет знаменитым, как бы это дорого не обошлось англичанам, которых Дженни в глубине души недолюбливала за вечную чопорную скукотищу и за то, что они не умеют весело пожить и повеселиться, так и не научились бить чечетку, а играть на саксофоне – и подавно.

У леди Дженни везде, даже в королевском дворце, были «свои уши». Когда королева-мать разрешила капитану крейсера «Марлборо» набить Черчиллю морду, Дженни торжественно поклялась, что не допустит этого – ведь с синяком под глазом и расквашенным носом Винни будет совсем не солидно выглядеть в парламенте.

Сам Черчилль незадолго до этих событий поссорился с лидером профсоюза каменщиков и, чтобы досадить ему, научился класть кирпичную кладку, получил низший разряд каменщика и вступил в профсоюз, угрожая развалить его до основания, как это он сделал с британским морским флотом.