Гулко билось сердце в сгустившемся мраке. Шум волн становился всё громче. Да, отменной выдалась вечерняя рыбалка, на редкость уловистой. А надежда на утренний клев, по всему, напрасна. Погода ломалась. Отдаленные помигивали сполохи. И с опаской подумал Андрей Петрович о дожде, – по раскисшему вековечному суглинку ему не выбраться отсюда на своей, еще советского выпуска «пятерке»…

10

Сквозь сон он услышал, как загрохотало над головой…

Повторный удар грома еще сокрушительней расколол небо! Андрей Петрович открыл глаза и напряженно затаился, замечая через обветшалое полотно перепляс молний, слыша приближающийся, точно закипающий шум дождя. Минута и – он обрушился с первобытной мощью! Капли оглушительно выщелкивали по крыше палатки, и вскоре в нескольких местах образовалась течь. Струйки падали на спальник, на постельное одеяло. Он отодвинулся в сухое место, под боковой скат… Вдруг дождь ослаб. Не мешкая, Андрей Петрович выбрался из спальника, надел глубокие галоши и с фонариком в руке вылез наружу.

Толкнул в грудь знобкий ветер. И в кромешном мраке, озарив на миг степь, сполох упал в балку рыжим коршуном. Снова, предвестник дождя, заворчал громушко. Но Андрей Петрович успел добежать до машины. И тотчас по металлическому кузову, по стеклам с разгонистым рокотом захлестало водой! Он запустил двигатель и включил «печку», обнаружив, что спортивный костюм все-таки влажен. Повезло, что рюкзак положил на заднее сидение. И можно было для «согреву» опять глотнуть коньячку…

Ливень ярился не менее получаса. Резвились молнии окрест. А когда стихло, в приоткрытое окно потянуло из степи полынной прохладой. Еще долетали издалека зарницы, а купол неба широко очистился. Из-за тучи выскользнул белесый оталыш ущербной луны. И сквозь промытые стекла проступили очертания берега, камышей. И над прудом показались слоистые полоски тумана.

Андрей Петрович, отбросив спинку сиденья, прилег, сломленный усталостью. Непогода порушила все планы. Придется торчать до вечера, пока подсохнет грунтовка. И естественно, – задержаться еще на день, чтобы побывать у нотариуса. Впрочем, Иван наверняка постарается как-то помочь.

Раздумья, цепляясь одно за другое, вновь привели к горькому выводу: жить осталось считанные годы. В беду, похоже, попал Василий Лукьянченко. И неведомо, кто следующий. И надо не тянуть, поскорей встретиться с Мариной… Он вспомнил о дневнике, вернувшем в прошлое, и подивился своей бесхитростности и оптимизму. Да и стихотворение было искренним: и он, и Марина «отдавали всё сполна любви». Какими чувственными были оба, преодолев начальную стыдливость! Он испытывал то редкое блаженство, которое охватывает мужчину только с любимой и любящей женщиной. С Аллой этого не бывало…

– В сущности, я поступил как безумец, – проговорил вдруг Андрей Петрович. – Многое в жизни было бы иначе…

Привычной, проторенной тропой следовал он за своей Аллой: дом, работа, дача. Она была неплохой хозяйкой и заботливой женой. Оказывается, этого недостаточно. Важней – родство душ. А этого между ними не было. Жилось надежно, но мало-радостно. В поездки отправлялся он нечасто, да и то, когда сопровождал школьные группы. А жену из квартиры пушкой невозможно было выбить! Помимо двух державных столиц, посетил он некоторые кавказские города и отдыхал на черноморском побережье. Ни разу не бывал в Крыму, на Урале, в Сибири, не говоря о загранице. Впрочем, такой образ жизни и был присущ советскому учительству. А Марина по натуре была непоседой! Еще студенткой любовалась Варшавой и Прагой, поднималась с альпинистами на Эльбрус, прошла маршрутом вдоль Байкала…

Так лежал Андрей Петрович в полудреме довольно долго, то стараясь сосредоточиться, то теряя нить размышлений, пока не расслышал на берегу зовущий голос: «Где вы?» Всполошенно поднялся. Выключил мотор. И, надев очки, заметил в лунном сумраке женскую фигуру. Незнакомка, в брючках и свитере, с ношей в руке, заглядывала в палатку. И Андрей Петрович, опустив стекло дверцы, строго окликнул:

– Кого, уважаемая, ищете?

– Вас! – обрадовалась полуночница и, резко открыв заднюю дверцу, положила на сиденье плоский кейс и сумочку, затем вытерла кроссовки о траву и юркнула в машину. – Ужас, как замерзла! Промокла… Сигарету дайте…

– Не курю, – неприветливо ответил Андрей Петрович и, включив свет в салоне, обернулся. Девушка оказалась совсем юной, притом редкой красоты, – удлиненными черными глазами, матовой кожей, овалом лица напоминала, пожалуй, испанку или арабку. Сходство это дополняли темные волнистые волосы.

– Сегодня утром, представляете, проехала по старому мосту. А сейчас не вписалась! Переднее колесо зависло, а заднее провалилось. Помогите! Придумайте что-нибудь. Я заплачу, сколько скажите!

– Гм! Чем помочь? Руками?

– Да, двумя руками и головой. Вы – пожилой и опытный. И должны найти выход.

Андрей Петрович раздраженно вскинул голову и, потянув за рычажок, поднял спинку сиденья. Коротко оглянулся.

– Ничего я не должен. Могу предложить коньяку, если озябли.

– Вау! Давайте, давайте… Меня Женей зовут. А вас?

– Андреем Петровичем. Думаю, знакомство наше надолго не затянется.

Отхлебнув, девушка поежилась и вернула фляжку.

– Я погашу светильники. Аккумулятор слабенький, – пояснил Андрей Петрович и щелкнул клавишей.

– У меня разряд по каратэ. На всякий случай.

– Замечательно. Только вы с кем-то меня путаете!

– Сухая одежда у вас есть?

Андрей Петрович достал из багажника старую куртку сына. Женя, попросив отвернуться, быстро разделась и утонула в ней.

– Знаете что, если у вас не хватает смекалки, то сходите в село за трактором, – требовательно сказала девица. – А назад приедете. Вам тоже надо выбираться. Вы – заинтересованное лицо.

– До хутора, голубушка, двенадцать километров. Не в мои годы такие прогулочки!

Между тем салон наполнялся дурманящей свежестью «парфюма». Андрей Петрович, вздохнув, глянул на светящиеся панельные часы.

– Ровно два ночи.

Как-то протяжно застонал, завибрировал мобильник в сумочке. Женя ловко достала его, высветила номер и приложила к уху.

– Да, мам. Не комплексуй, я у дядечки-рыбака в машине. На берегу. Офис разбомбили? Охранник позвонил? Слава богу, что ребята целы… Кто? Точно не знаю. Гомодриллы в масках. Днем их полиция отпугнула. А мне пришлось задержаться допоздна. Проверяла кредиторскую задолженность. И тут они вломились! Схватила ноутбук и сумку. Ребята меня в окно буквально выкинули, а сами драться стали. Я часа два по полям петляла, без фар. За мной две машины! Одна отстала, а от «Нисана» за лесополосой скрылась… Мам! Я же тебе уже объясняла. Как машина застряла? Элементарно! Ливень дорогу размыл. Доски гнилые… Зачем охранник ищет? А если на след наведет?! До утра я пережду… О кей! Я и так принимаю все меры. Днем буду в Ростове. Постой! У меня смартфон разряжается, пикает… Если что, давай по интернету…

Андрей Петрович качнул головой, усмехнулся.

– Не казачий край, а дикий Запад.

– Хуже! Там законы. А у нас – понятия.

– Голубушка, сколько вам лет? Откуда вам это известно? – с иронией осведомился Андрей Петрович.

– Я была с мамой в Штатах.

– А как же она отпускает вас одну? Слышал, о чем говорили. Извините, но так настоящие матери не поступают!

– Не ваше дело! А насчет мамы, Петрович, пролетели мимо кассы. Я три года с ней мотаюсь, и никто лучше меня не знает нашего бизнеса!

– Не Петрович, а – Андрей Петрович!

– Айм сори! Но говорить о маме в таком тоне я не позволяю! Конечно, у нас отношения не безоблачные. Она меня не балует. Сторонница практического воспитания. Как в Америке. Там детей с пеленок приучают к самостоятельности.

– Так же было и у нас. Существовали школьные производственные бригады.

– Вы приезжий? В районе я вас не видела.

– Живу далеко, а родился здесь. Больше тридцати лет историю преподавал.

– Между прочим, моя бабуля тоже была учительницей. Благодаря ей, начальную школу я за два года прошла. В Академию экономики поступила в пятнадцать. Мать нагнула. А вообще мечтала стать журналисткой… У меня специализация по международному маркетингу. Хочу пройти стажировку в Англии.

– Приятно удивили! – смягчился Андрей Петрович. – Дерзать надо смолоду. Тутанхамон в девять лет стал фараоном и прославился на века. Или возьмите Людовика Четырнадцатого, Петра Великого… У сверстников ваших на уме – легкая жизнь, роскошь, развлечения!

– Вам бы черный квадрат рисовать! Каждый из них ищет свое место в жизни. Так же, как вы когда-то. Конечно, мы по уши в «паутине». Мир виртуальный предпочитаем реальному «болоту»… Но – вполне адекватные люди. Мы живем интенсивней, чем ваше поколение! Я, например, знаю о жизни почти всё! У меня свой счет, объездила Европу. Были мужчины. Есть любимый парень. Я предпочитаю самостоятельность! Жизнь – борьба. И это – нормально. Хотя рисковать приходится…

– Нет, Женя. Основа счастья – только коллективизм.

– Фигня! Колсобственность – понятие неоднозначное. А при советской системе она вообще была малоэффективной. Мы в академии изучали.

– Вас дурачили! Еще Ленин определил, что мир вступил в империализм, конечную фазу капитализма. А теперь его признаки углубились. Системный экономический кризис вызван глобализацией.

– Да не грузите вы меня! Мне это сейчас – по барабану, – с раздражением перебила девушка. – У меня своих проблем выше крыши.

– Всё-таки чем вы занимаетесь?

– Помогаем российскому селу выбираться из нищеты.

– И каким же образом, позвольте узнать?

– Оформляем кредиты на выгодных для селян условиях. Покупаем земельные наделы, недвижимость. Субсидируем строительство промышленных объектов. Правда, сейчас, ощущается кризис. Ничего, пробьемся!.. Значит, отказываетесь помочь?

– Это вас приглашали на собрание пайщиков, а вы не явились?

– Вы не Штирлиц, случайно? Достали! Особенно их атаман.

– Аржанов – мой брат. Он думает о казаках, а вы о наживе.

– О бизнесе! Это – разные вещи.

– Но хищническая сущность – одна. Грабите народ!

Женя хмыкнула и, выдержав паузу, заговорила четко, деловым тоном:

– На свои деньги я отремонтировала в Бариловке школу. И буду вместе с мамой оказывать помощь в реконструкции храма в райцентре. А народ, как известно, состоит из людей. Из всяких разных. Аржанов в позапрошлом году с казачьим обществом брал в аренду паи под бахчу. А бюджетных денег на семенной фонд не выбил. Год земля пустовала. Согласно договору, он должен был заплатить арендодателям. И обратился к нам. Мы выдали под залог полтора миллиона. Он рассчитался и вновь оформил аренду. Случился неурожай! Прошлым летом выпал кислотный дождь. Район был в зоне атлантического циклона. Мы простили Аржанову. Не стали взыскивать штраф. И еще раз в этом году выдали кредит. Я внятно объяснила?

– Не совсем. Была земля хуторян, а становится лично вашей. Ловко! Скажите, вам, молоденькой, не скучно этим заниматься? Вы разбираетесь в землепользовании?

– Без вариантов!

Андрей Петрович промолчал. В машине еще ощутимей стал аромат духов. А по крыше вновь зашелестела просевная изморось. Заплутала, похоже, тучка.

11

Женя достала из чехла ноутбук. Голубовато-белым светом мягко озарился салон. В подернутое испариной зеркало заднего вида Андрей Петрович подсматривал, как девушка строчит пальцами по клавишам, набирая текст. Затем прикрыл глаза, раздумывая, что он, домосед и дачник, далек от всего современного, «продвинутого». Телевидение несет процеженную информацию. А молодые, варясь в гуще жизни, могут верней оценить происходящее. К случайной гостье, фитюльке этой, он испытывал интерес, некую отеческую теплоту. Нравилась она и внешне, именно такой тип женщин, к которому принадлежала и его Марина, – стройные, темпераментные, с выразительным лицом, – был для него привлекательным.

– Ну, вот. Угомонила мамулю. Сама собиралась сюда ехать, – протяжно зевнув, поведала Женя и потянулась. – Она у меня не бизнес-леди, а звезда киноэкрана! Погибель для мужиков. Хотите, покажу? – не без хвастовства предложила Женя и развернула ноутбук. – Мадам Шацкая! Россия!

Андрей Петрович скосил голову и окаменел! С экрана в упор смотрела… его мать! Сходство было несомненным. Только эта, городская женщина, казалась ярче, с изысканным макияжем, да и выражение лица было иным, – надменно жестким, во взгляде – темная стынь!

– А теперь я покажу тех, кого знаете, – с той же самодовольной улыбкой бросила Женя и, чуть придвинув ноутбук, стала щелкать клавишей, меняя фотографии. – Узнаете? Это я на московской тусовке. Киноактер Дюжев. А это – певица Зара. А вот Тимати и Сергей Лазарев…

Лицо Андрея Петровича выражало такую глубокую растерянность, столь изменилось, что Женя с недоумением спросила:

– Что с вами? В астрале зависли? «Звезды» – люди обычные.

– Маму зовут… Наталья?

– Вау! Вы знакомы?

Андрей Петрович ощутил, как стиснуло сердце. Он отвернулся и, помолчав, ответил не вполне уверенно:

– Я… я знал вашу бабушку. Работал с ней. Просто догадался…

– Как догадались?

– По чертам лица.

– Неправда, они нисколько не похожи. Наверно, вы помните ее, какой была в детстве?

– Возможно… А кто же ваш отец?

– Давайте не будем о прайвеси^[1], как принято в Америке… Я согрелась. Придется самой тащиться на хутор!

Андрей Петрович порывисто открыл дверцу, подставил лицо влажному послегрозовому ветерку. «Господи, это же моя внучка! Как же быть? Как вести себя с ней? – лихорадочно путались мысли. – Такая взрослая…»

– Дождь кончился. Можно глянуть на мою машину, – предложила Женя. – И прикидик мой подсох…

– Конечно! Пойдемте. Неужели мост до сих пор цел? – поспешно отозвался Андрей Петрович, стараясь скрыть свою взволнованность. – Его при Александре-освободителе соорудил станичный купец… Вы одевайтесь, я подожду!

Едва он вышел на берег, не в силах оправиться от потрясения, от этого негаданного знакомства с родной внучкой, как над бугром встало зарево. И вскоре, одолев вершину, неведомый автомобиль скользнул фарами по прибрежному краю. Вероятно, «гомодриллы» направлялись сюда.

– Не вас ли ищут? Какая-то иномарка! – с тревогой воскликнул Андрей Петрович. Женя, то и дело поддергивая длинные рукава куртки, завязывала шнурки кроссовок. Безо всякой спешки она выскользнула из машины, захватив ноутбук и сумочку.

– Фу, блин. Ноготь наращенный сломала…

– За камышом – лодка. Спрячетесь! Идите за мной! – Андрей Петрович кинулся вниз, светя фонариком. Женя, раздражая своей неторопливостью, спустилась следом. И хотя убедилась, что трава под скатом, прикрытая лодкой, не промокла, опять засомневалась:

– Может, это не рейдеры? Мне это надо: в грязи валяться?

– Да вы что?! – задохнулся от возмущения Андрей Петрович. – Гадать некогда!

Своевольница нехотя легла набок, пристроила рядом свои вещички и затаилась под опрокинутой вверх дном лодкой.

Андрей Петрович, вспомнив, что в машине пахнет женскими духами, замкнул все четыре двери и забрался в палатку. Распластался на мокром одеяле…

Нагрянуло срыву: тягучий гул мотора, свет мощных фар, озаривший палатку, и стук захлопнутых дверей. Беспокойно зашлось сердце, с досадой подумал: «Принесла нелегкая!» Вдруг входная застежка треснула, – ослепив, в лицо ударил фонарный луч.

– Ты один? – спросил лохматый парняга. – Выдергивайся!

Сквозь шум ветра пробивались разгоряченные голоса. И, понимая, что от незваных гостей всего можно ждать, Андрей Петрович решительно выбрался из своего пристанища.

И сразу почувствовал опасность! Здоровенный темный «Нисан» бампером уткнулся в веревочную растяжку палатки. «Могли и переехать», – досадливо мелькнуло в голове. «Прожектора» иномарки били чуть в сторону, прошивая мрак до противоположного берега. Рейдеров оказалось трое. Они стояли за полосой фар, с затененными лицами. Ветер трепал их расстегнутые спортивные куртки, треугольно заламывая края, – и оттого чудилось, что на берегу плоские призраки, вырезанные из тонкой ранящей жести, наполовину черной, наполовину – ржавой…

– Ты чо это, батя, зарулил на нашу поляну? – бритоголовый толстячок осведомился с прононсом, свойственным молодежи, и кивнул в сторону «жигуленка», на котором высвечивался номерной щиток с кодом региона. – Со Ставрополья, в натуре?

– Не обижайтесь, что подняли… Служба! – перебил его усатый длиннорукий кавказец, прикуривая сигарету от бойкого огонька зажигалки. – С вечера здесь? А джип серебристый не проезжал?

– Нет, не видел.

– Есть проблема. Мы одну герлу ищем. По этой… ориентировке. У нее «хайлэндер». За отказ помогать милиции – статья до трех лет…

Тот, что заглядывал в палатку, сорвался с места, – и в наклоне фигуры, в движении рук угадывалось агрессивно затаенное. Он обследовал, светя фонариком, край плеса, салон машины, скрылся за прибрежными вербами. А напарник, дождавшись его возвращения, поднялся на курган и обшарил лучом батарейного фонаря прибрежную дорогу. Назад пожаловал также озабоченный.

– Свежего следа нет. Она в Ростов соскочила, – сквозь зевок пробормотал он и на корточки присел подле кострища. – Батя, угостишь ухой? Реально полкотла!

– Пожалуйста. Только ложка одна.

Толстячок сунул фонарик в карман куртки, захватил казан ладонями и, опрокинув, принялся пить через край. А патлатый с раздражением обратился к старшему среди них:

– Хыйса, я тут оттягивался с френдой. Дороги дальше нет! Прикинь, дед горбатого лепит!

– А ему какой хрен? Он неместный. И следа не видно… Обрываемся, короче, на фазенду. А после перекроем кислород на выезде! – ожесточился кавказец, щелчком отбрасывая сигарету.

«Призраки», захлопнув дверцы, укрылись во внедорожнике. Напротив фар золотилась легкая дымка. Когда же «японец» развернулся и помчал по косогору, глазищи задних фонарей долго краснели в темноте, сея безотчетный страх…

12

Они шли к старому мосту вдоль берега, скользя на глинистой тропе. Слева, в ясном небе, горела ущербная луна, особо таинственная и волнующая на исходе ночи. Заметно потеплело. И в низинах, куда сбегала дождевая вода, белели чубчики тумана. Женя, думая о чем-то своем, точно не замечала спутника. А тот, отягощенный ношей, – домкратом еще советского производства, – время от времени останавливался. И девушке поневоле приходилось тоже делать передышку. Странное ощущение незримого присутствия кого-то не оставляло Андрея Петровича. Он был взволнован до крайности, и никак не мог отрешиться от смешанного чувства: радостного смятения и тревоги за Женю. Ситуация, на самом деле, была опасная. И в сознании не гасла мысль, что в этот час всю ответственность за внучку несет именно он и, прежде всего, перед Мариной. И казалось – это она здесь, рядом…

Вдруг в камышах раздался проломный треск, стихнувший где-то в непролазных дебрях. Потянуло запахом ила. Женя замерла.

– Неужели кабан? Я его на свекольном поле видела. Нужна картечь!

Андрей Петрович тоже остановился. И, положив домкрат на траву, укоризненно заметил:

– У Есенина есть строки: