– Что, проверять, тайну иё магии?
– Именно, именно, друг мой. Неужели и вы поверили в правду этого, кажется, нарочно придуманного взвешивания?
– Нет, только наполовину.
– Дак и все тоже так: только наполовину, почему и прутся даже в очередях к ней на остров.
– Так ты к чему всё это рассказал мне.
– А ты сам как думаешь?
– Занял мне очередь уже на этот амстердамский секс – прием?
– Ты думаешь, она из Амстердама?
– В том смысле, что когда-то и Амстердам вместе с Роттердамом в придачу были для нас другой галактикой.
– Тогда откуда? – не понял Алекс.
– Думаю-ю, да, думаю, даже уверен, что эта дельфийская пифия есть не кто иная, как самая почти простая дура деревенская.
– Почему?
– И знаешь почему? До такой хренопасии может додуматься только человек, стремящийся, да, но стремящийся увильнуть в обратную сторону. Она тянет нас в прошлое, в доисторическое прошлое.
– Ты хочешь, чтобы я нашел чека, так сказать, отборного киллера, который бы успокоил ея навеки.
– Так-то бы да, но сначала надо выяснить, каки у нее помощники.
– И отдать потом всех скопом, – Алекс показал охгромными лапами ком снега, а может быть, и грязи, – отправить в Сибирь.
– Почему в Сибирь, – слегка возразил Петр, – намного лучше отправить их всех в Неизвестность-ть-ь!
– Да, сэр, – оговорился Алекс, сам не зная еще что на что, – но это опять надо искать, где, собственно, эта Неизвестность находится?
– Хорошо, придется плодить ученых, – согласился Петр. – Но где их взять?
– Запишем человек десять наугад, а там видно будет.
– Лучше двенадцать, али даже тринадцать, чтобы как в Библии: всё было по-честному.
– Но где их взять, ума не приложу?
– Говорят, в нашем Суздальско-Владимирском лесу развелось полно разбойников. Объявим на них охоту. Да и сами съездим наудачу.
– Почему именно из разбойников ты хочешь сделать ученых, сэр, – второй раз оговорился Алекс.
– Во-первых, они уже учёные – раз решились идти не только против Государства Российского, но и вообще против всех, и во-вторых, перед судом, а тем более плахой – не отвертятся!
– Логично, более того, очень, очень умно сказано, я бы никогда до такого почти дельфийского мнения не дошел, а если бы и дошел, то и только к глубокой старости.
– До старости еще дожить надо.
– Вот я и говорю, что лучше дожить до старости дураком, чем быть учёным.
– Да?
– Да, сэр, так считают не только некоторые, не только многие, но так думаешь и ты сам, верно?
– Дак, естественно. Ибо какой смысл переться против природы? Умнее нее все равно не станешь. Тем не менее, не только дураков хватает, чтобы быть учеными, но мы найдем и тех, кто вынужден будет смириться со своей участью.
– Да, мы сделаем им предложение, от которого они, разумеется, захотят отказаться, но не смогут.
Ну, и значится, так как очередь на остров к колдунье – пифии оказалась свободной только в будущем, и хорошо, что не вообще в будущем, а только в будущем месяце, то и решили, во-первых, поехать за настоящими учеными в Суздаль Владимирский.
– Честно, – сказал один князь, когда они приблизились к сплошному валу леса, – его здесь больше, чем земли.
– Вот ду ю сей? – спросил его Петр хотя и по-нерусски, но всё равно с Амстердамским акцентом.
– Их бин князь Василий Голицын.
– Будем знакомы, – вяло ответил Петр, понимая, что воспитанный русский хомо сапиенс никогда не полезет первым со своей плешивой оценкой не только леса, но и вообще любых внешних обстоятельств. И добавил: – Поймайте мне, пожалуйста, лису.
– Так-то бы, да, но я, к сожалению, не знаю, вот из ит лиса?
– Странно, – пробурчал Алекс.
– Как вы думаете, князь, – обратился к Голицыну Петр, – абармоты уже знают о нашем приближении?
– Думаю, знают.
– Откуда?
– У него есть шпионы в их армии, – сказал Федор Ромодановский.
– Тогда, может быть, он и сам шпион этих разбойников? – спросил Петр, пристально посмотрев на Голицына.
– Может быть, его арестовать? – спросил кто-то.
– Нет, – ответил Петр, – наоборот, я назначаю его Президентом Академии Наук, первыми учеными академиками которой будут пойманные сегодня разбойники.
– Зачем?! – прошептал Александр.
– У нас пушки есть? – спросил атаман. Многие – если бы захотели – могли узнать в мужественных и приятных взору чертах его лица, сейчас скрытого зелеными дубовым ветками, Веселого Роджера, только недавно выводившего свой парусник на многоводные просторы Москвы-реки и её Яузы.
Неужели это один и тот же человек? – мог бы спросить тот, кто так подумал.
Но никто не спросил, потому что никто именно так не подумал.
Василий Голицын, посланный Петром на разведку с небольшим отрядом в пять человек, и со словами:
– Если вас поймают и сожгут на костре, то будет лучше.
А Меньшиков добавил:
– Если вас будет меньше.
– И действительно, – сказал Борис Шереметьев, – в случае чего сдадитесь.
А Голицын возьми да ляпни:
– Я так и сделаю.
– Ничего страшного, если и сделаешь, – сказал неожиданно Петр, – в случае чего у нас будут свои люди в их армии.
– Заодно подберешь там наиболее подходящих людей для будущей академии наших художеств в области кораблестроения особливо. – И добавил:
– А также высшей математики относительно звезд.
А также и вообще ее теории во взаимодействии с физикой Ньютона.
Едва Василий и с ним еще пять архаровцев вошли в лес, как очень удивились:
– Здесь очень страшно, – сказал один. Это был Василий быстроногий, как он сам давно решил называть себя, но только сейчас, войдя в этот лес, решил объявить всенародно, так что Василий Голицын вынужден был ободрить его:
– Слышь ты, олух царя небесного, у меня пистоль, побежишь, пристрелю, не задумываясь об ответственности перед твоей покровительницей.
– А точнее, – ответил Василий Мелехов, – просто из ревности.
– Здесь не место для интимных признаний, – сказал Василий Голицын.
– Скорее всего, – ответил Мелехов, – мы о разных принцессах подумали.
– Если мы выйдем отсюда живыми, ты у меня за всё ответишь, ибо точно знаю: тебя, сукина сына, видел намедни еще в прошлом месяце, прыгающим в окно прямо со второго этажа.
– Это было не то окно, о котором вы думаете. А, впрочем, какой это был сад, яблоневый или из груш?
– Вишневый, вишневый, – глухо проворчал Голицын, заметив, хотя и поздно уже, шевеление веток. Ибо слышал звон, но так и не успел понять, где он.
Сразу десять человек – не меньше – спрыгнули на них сверху, и в полумраке леса сверкнули натуральной радугой наконечники их стрел, уже вложенные в натянутые луки.
– Илиада натюрлих, – только и мяукнул Вася Голицын, – ибо вышли они неожиданно для рассуждающих о мире, и совсем забывших о войне. – Но я не сдамся! – почти неожиданно для самого себя рявкнул удалой любовник царицы Софьи из клана Милославских, и вынув шпагу – встал в позицию.
Тут выступил вперед здоровый парнина. В нем была заметна женственность и природная благородная осанка. Впрочем, как это ни странно, осанка разбойника с очень большой дороги.
– Опустите луки, уберите стрелы, – сказал он, – я лично проверю, как учат стольников, окольничих и других бояр военному ремеслу.
Они ударились несколько раз лезвиями, и предводитель разбойников провел Васе тот же самый зарубежно-амстердамско-нидерландский прием, но в неизвестном еще местному цивилизованному миру исполнении.
Он не стал колоть из-за спины, а просто переложил шпагу из правой руки в левую, и ударил – о ужас, если бы кто видел из любивших Василия цариц и царевен и других будущих принцесс – по жопе.
Да так сильно, что пусть и не взвизгнул, как рассказывали завистники, но точно: чуть не заплакал от боли, не поняв еще толком, что этот удар является к тому же обидным.
И в-третьих, что Василий решил оспаривать до конца жизни: он выронил шпагу.
Все засмеялись.
Но шпагу раньше противника успел подхватить другой Василий – Мелехов, он ударил по шпаге противника, и предложил продолжить, как он выразился:
– Эту ахинею. – Но тут ему показалось, что этот человек знаком ему, и это небольшое замешательство тут же решило исход и этого поединка: клинок незнакомого знакомца тронул его горло даже до крови.
– Вы не теряете времени, – сказал Василий Мелехов, и сам отдал шпагу ручкой вперед.
Во время ужина у костра Голицын всё пытался сказать, что:
– Вы от нас ничего не добьетесь, и знаете почему?
– Да, мы ничего не скажем, – поддержал его Василий.
– Конечно, – высказался и атаман. – Вы сами всё расскажете. Останавливать придется.
– Никогда! – рявкнул Голицын. Он обнял руками голову, ибо странно:
– Никак не удавалось вспомнить, зачем они сюда пришли?
– Проводите его первым в опочивальню Пифии, – сказал рослый Незнакомец.
И Василий не мог думать ни о чем другом, как только:
– Это один и тот же человек? – но не мог даже додуматься в это время: кого с кем сравнивает. Ясно, что Веселого Роджера, но с кем его можно сравнить, вот в чем закономерный вопрос?
– Василий, ты с детства мечтал стать кем? – спросила Пифия.
– Мы где, на необитаемом острове?
– Увы, но твоих вопросов здесь никто не поймет.
– Как я тогда смогу что-то узнать, если не буду спрашивать? – удивился Василий.
– По вопросам своим узнаешь себя.
– По вопросам?! – очень удивился Василий.
– Прости, прости, я спутала, по ответам, конечно.
– Пифия, которая путается в вопросах и ответах, – усмехнулся он, – это мне нравится. – Он поднялся и хотел двинуться к ней, поближе, но сделав один только шаг провалился в бездну.
Голицын запомнил только одно:
– Пифия показала ему вещь, с одной стороны которой была Невидимая Точка.
– Так, что это была за точка? – спрашивали его ребята, с которым Василий ходил на это дело, и с ними же вышел.
Хорошо, что Петра уже не было на месте с его охотничьим войском, а то бы неизвестно, что и отвечать пришлось.
– Верно, – ответил второй Василий, Мелехов, – никто не поверил бы, что мы там были.
– Я и сейчас не верю, – сказал один из пятерки десантников, которых всего было шесть, если не считать самого князя, который резюмировал:
– Будем надеяться, что Петр забыл, что посылал нас в лес на этой охоте.
– Действительно, – сказал еще один из группировки, – если не дождался – значит разуверился.
И не могли они даже предположить, что Петр ждал у этого Владимирско – Суздальского леса месяц. Сказал, как сделал:
– Месяц не уйду, чтобы знать точно: так и не вышли.
– Зачем? – спросил Ромодановский.
– Чтобы перед собой не было стыдно: хотел создать Российскую Академию Наук, но не ждать же, действительно, больше месяца даров этих научных.
Но целый месяц проводили возле этого леса учения.
– В лес бы войти? – сказал вопросительно Шереметьев.
– Нет смысла, – ответил вместо царя Александр Меньшиков.
– Почему?
– С деревьями придется сражаться, а они, как говорится, вместе с листьями всегда в большинстве.
Пришлось помолчать.
– Очень опасно, – разрядил обстановку Петр. А здесь мы будем считать, что перед нами Троя, и хоть когда-нибудь, а взять ее придется.
И таким образом два полка, сначала Преображенский, а потом вызвали и Семеновский строили укрепления напротив леса. Но скоро опомнились, и вторые полмесяца бились друг с другом, да так сильно, что Степан, например, вернулся домой к Дуне Тонкопряхе, с перевязанной башкой.
Так и было ему сказано:
– Ты голову-то, мил херц, хгде потерял? – спросила Евдокия.
– Дак, на месте, слава богу.
– Это, – она потрогала нахлобученные на его голову тряпки, – башка.
– Да не беспокойся ты так, ибо связь осталась прежняя не только иё с руками и ногами, но и с остальными членами.
– Да?
– Да.
– Тады присаживайся.
– Раньше ты говорила: марш в кровать.
– Да?
– Ты тоже, что ли была на войне, если никак понять ничего не можешь с первого раза?
Таким образом, все приличные люди, которые оставались в Москве, боялись – печалились только об одном:
– Как бы ни проговориться на балу – тем более в дыму курева, хрен знает из чего сделанного табака, что все всё уже знают о поражении Петра под Суздалем. Хотя и не проиграл вроде ничего, а всё не то, ибо.
Ибо никаких – как из Амстердама – подарков не припер вовсе. А ждали, как всегда не на щите, а:
– Под щитом, с караваном отбитых у архаровцев соболей, лис и других белок.
– Опять проигрался в пух и прах, – как донес благородному стрелецкому народу Федька Шик с нового помоста, где покоился большой топор на не больно кому нужной плахе.
– Как?! – очень удивилась одна практически никому не известная барышня. – Неужели никому не привез подарков?
– Более того, – поднял вверх руку с помоста Федор, – теперь сами будем добывать себе пропитание, как на войне.
– Вы это серьезно? – спросила девушка, в которую переоделась сама Софья, считавшаяся почти что в монастыре.
– Не поверите, но мы теперь можем ловить в лесу не только зайцев и лис, но и…
– Но и? – улыбнулась молодая леди. – Рабов? – добавила она, не снимая с лица улыбки.
– Да, но только с присказкой, – добавил парень: – Не меньше двух.
– Одного себе, а другого придется отдать боярину?
– Этого еще не хватало, ибо если еще и боярину платить такую же дань, то себе никогда ничего не останется.
– Значит, только царю? – спросила дама.
– Да, надо ему зачем-то.
– Зачем, не узнал?
– Дак узнал, естественно: Питер будет строить.
– Но это вряд ли, не дадут амстердамцы заодно с роттердамцами.
– Шведы, что ли? Дак вот все пойманные разбойники – что не наша половина – и будут с ими воевать до полной победы, чтобы уж лечь там в болотах – так навсегда.
Федор Шак забыл, что перед ним Софья, и потащил ее за помост к забору. А она подумала, что прикинулся дураком-то, и ну быть его по горбатой спине, в том смысле, что:
– Сошлю тя звонарем на колокольню Ивана Дурака.
Но устоять не смогла, несмотря на то, что был шанс:
– Из-за деревьев всё равно будут подглядывать. – Все равно – значит, будут, даже если никого нет. Ибо:
– Свято место пусто не бывает:
– Есть зрелище – будут обязательно и зрители, – как говорил Вилли Шекспи. Ибо хотя это две вещи несовместные, но и находятся они:
О проекте
О подписке