Читать книгу «Воспоминания петербургского старожила. Том 1» онлайн полностью📖 — Владимира Бурнашева — MyBook.
image
cover
 










 





На мой взгляд, Бурнашев ничего не выдумывал с целью обмануть читателя. Он воспроизводил то, чему был свидетелем, пересказывал рассказы знакомых, а также слухи и анекдоты, которые бытовали в литературной среде. Однако его общение с литераторами было весьма фрагментарным, а деньги в первой половине 1870-х гг., когда в основном разворачивалась его мемуарная деятельность, ему были очень нужны, поэтому он растягивал и беллетризовал свои тексты, во-первых, вводя в них сюжет (описание литературного вечера или визита к писателю) и, во-вторых, используя печатные источники. При этом он приводит массу конкретных сведений, нередко совершенно не нужных для изложения. Память его порой подводит, а возможность проверять информацию в библиотеке у него была не всегда. В результате у Бурнашева события разных лет в ряде случаев синхронизируются, лица, никогда не собиравшиеся вместе, сводятся в одно помещение и т. д. Бурнашев может неправильно привести имя и отчество известного лица, ошибиться в датировке события, но сами блоки, из которых он «складывает» свою «конструкцию», достоверны, то есть события имели место или, по крайней мере, о них шла речь.

К схожим выводам пришел ученик Оксмана Н. И. Мордовченко, который в заметках об очерке Бурнашева «Мое знакомство с Воейковым в 1830 г. <…>» писал: «Бурнашев отличается от многих мемуаристов тем, что пишет с цитатами, библиографическими ссылками, с оглядкой на других очевидцев воскрешаемой эпохи. Эти ссылки не всегда точны, он много доверяет памяти, цитаты в большинстве случаев не прикрепляются к источникам, но везде – густая насыщенность материалом. <…> обращение к старым журналам, о которых идет речь в воспоминаниях, сверка цитат и упоминаний показывает, что Бурнашев не выдумывал, а работал на материале»[42].

Тут мы затрагиваем важную проблему мемуаристики. Дело в том, что разные аспекты воспоминаний могут быть в разной степени достоверны. Так, автор, будучи скрупулезно точным в датах и фактической стороне дела, может путем перестановки акцентов, «опущения» определенных деталей и т. п., даже избегая прямых оценок, дать событиям совершенно искаженную интерпретацию. С другой стороны, ошибаясь в деталях, мемуарист может исторически достоверно воссоздать атмосферу времени и репутации описываемых лиц. Нередко Бурнашев достаточно точно повествует о том, что видел и слышал сам, но наиболее ценен он там, где добросовестно фиксирует слухи, сплетни и анекдоты, циркулировавшие в русском обществе второй четверти XIX в. Сам слух может быть недостоверным, но он также является историческим фактом, и для правильного понимания событий прошлого нужно знать не только событийную сторону, но и то, что думали и говорили об этом современники. В этом аспекте Бурнашев незаменим: его многочисленные мемуарные очерки – настоящая энциклопедия слухов и афоризматически запечатленных литературных репутаций.

Так что, если не ждать от его рассказов точных датировок или описаний какого-то конкретного события, а использовать сведения о бытовавших в то время слухах и анекдотах (а они тоже являются литературным фактом), или о внешнем виде, или о репутации того или иного литератора, мы получим ценную информацию. Кроме того, по некоторым второстепенным печатным изданиям («Северный Меркурий», «Гирланда», «Le Furet»), характерным для литературного быта того времени, воспоминания Бурнашева – по сути единственный источник сведений.

Отдельно нужно остановиться на любви Бурнашева к анекдотам. Он их запоминал, записывал[43] и рассказывал. С. Ф. Либрович вспоминал: «Бурнашев был усерднейшим рассказчиком анекдотов из жизни писателей, государственных и общественных деятелей. В его анекдотах, хотя и не всегда достоверных и полных сплетен, было однако много интересных черточек для характеристики разных лиц»[44]. Первая треть XIX в. была периодом расцвета жанра салонного анекдота и славилась талантливыми их рассказчиками (Ф. В. Растопчин, Д. Е. Цицианов, В. И. Апраксин, А. М. Пушкин и др.). В салоны великосветские Бурнашев не был вхож, но нередко посещал менее значимые, а также литературные вечера (Н. И. Греча, А. Ф. Воейкова). Так или иначе, он располагал большим запасом анекдотов о русских литераторах, государственных и административных деятелях, военачальниках и т. д. В этом он не был одинок, ряд литераторов в ту эпоху собирали анекдоты: П. А. Вяземский, А. Е. Измайлов, А. С. Пушкин, Н. В. Кукольник и др., первые два из упомянутых даже публиковали их[45]. Но в их литературной деятельности это было маргинальной чертой, основную известность им приносили другие жанры.

Бурнашев же поставил анекдоты в центр своих писаний. Многими из них он заполнял воспоминания[46], ряд его мемуарных очерков представляли собой один растянутый анекдот[47], публиковал он и подборки анекдотов. Так, в 1872–1873 гг. он выпустил под псевдонимом И. Попов пятитомную книгу «Энциклопедия весельчака: Собрание 5000 анекдотов древних, новых и современных», а в 1873 г. вел в газете «Биржевые ведомости» рубрику «Клуб анекдотистов и каламбуристов».

Ряд исследователей считают, что в пушкинскую эпоху существовал анекдот как литературный жанр[48]. С этим можно согласиться, но со значительными оговорками. Если, скажем, литературная сказка и литературная песня существуют независимо от фольклорных, то литературный анекдот – это обычно запись устного анекдота, пусть и литературно обработанная. Трудно представить себе, что кто-то специально создает анекдоты для публикации, а не для рассказывания. В печати анекдоты существуют или как запись устных анекдотов, или как элементы сложной литературной конструкции (например, «Table-talk» Пушкина или «Старая записная книжка» Вяземского, где анекдоты перемежаются воспоминаниями, размышлениями, остротами и т. д., создавая сложный синтез), или как основа для рассказа или короткой повести.

Иная ситуация сложилась в 1870-х, когда шли реформы (освобождение крестьян, судебная и военная реформы и др.) и быстро менялись образ жизни, бытовые условия и т. д. Как реакция на эти изменения усилился интерес к прошлому. Многие персонажи анекдотов 1820–1840-х гг. к тому времени умерли, кроме того, и цензурные требования существенно смягчились, в результате возникла возможность обнародовать анекдоты того времени уже не как современный, а как исторический материал.

Е. Курганов в своих работах о русском литературном анекдоте выделяет две линии в его развитии – аристократическую и буржуазную. По его мнению, «Вяземский, создавая апологию русской дворянской культуры, обосновывая ее особую цивилизаторскую миссию, подчеркивая, что эта культура выразилась не только в шедеврах искусства, но и в несомненной высоте форм быта („утонченность общежития“) <…> во многом опирался на литературный (историко-биографический) анекдот». В эти же годы (1830–1840-е) «беллетрист, драматург, поэт, художественный критик Н. В. Кукольник также стал собирать анекдоты. Причем отбор сюжетов проводился абсолютно целенаправленно, даже жестко, определяясь установкой на компрометацию блистательности придворно-дворянского быта, на резкое обнажение поверхностности российского европеизма и скрывающуюся под ним дикость нравов»[49].

Бурнашев был представителем второй линии, он по большей части стремился дезавуировать представителей аристократии и высокопоставленных чиновников. Особенно наглядно эта тенденция проявилась в тех анекдотах нецензурного характера, которые он писал не для публикации, а для Н. С. Лескова, платившего Бурнашеву за них, чтобы поддержать престарелого и не имеющего ни пенсии, ни заработка литератора и чтобы, возможно, использовать в своей литературной работе (как использовал он автобиографию «Мой литературный формуляр…», опубликовав ее со своими комментариями в очерке «Первенец богемы в России»).

Составляя настоящий сборник, я оказался в сложной ситуации. У меня не было возможности собрать в этом издании все мемуарные тексты Бурнашева, поскольку получилось бы не менее трех объемистых томов, на что не рассчитана данная серия и что потребовало бы очень трудоемкой работы. Кроме того, «ретроспективные» (по определению автора) тексты Бурнашева можно условно разделить на три части, причем если первые две (собственно воспоминания Бурнашева и воспоминания, записанные с чужих слов) можно отнести к числу мемуаров, то третья носит иной характер, представляя собой историко-литературные очерки, написанные на основе публикаций переписки и воспоминаний, как, например, обширный текст «Воспоминания об А. Е. Измайлове». О характере работы над этим очерком Бурнашев писал в 1867 г. В. Р. Зотову: «Воспоминания эти не вполне мои, так как я помню А. Е. Измайлова бывши тогда мальчиком очень небольшим; а переданы мне особою гораздо постарше меня и бывшею ему сродни. <…> Особа, мне сообщившая эти подробности и анекдоты, передала мне также очень много нигде не напечатанных и боявшихся строгости тогдашней цензуры стихотворений Измайлова (таких стихотворений в очерке нет. – А. Р.), а главное, полный за несколько лет экземпляр „Благонамеренного“ (журнал Измайлова. – А. Р.) с презанимательною картиною того времени и понятий тогдашних»[50]. Для написания очерка об Измайлове Бурнашев помимо комплекта «Благонамеренного» использовал еще несколько источников: «Мелочи из запаса моей памяти» М. А. Дмитриева (Изд. 2. М., 1869), статью Е. Я. Колбасина о Д. И. Хвостове «Певец Кубры» (Время. 1862. Кн. 6), письма Измайлова И. И. Дмитриеву (Русский архив. 1871. № 7/8) и статью А. Д. Галахова в «Современнике» об издании сочинений Измайлова (1849. № 12; 1850. № 10, 11). Собственно воспоминаний, даже чужих, там очень мало.

Не мог я следовать выбору самого Бурнашева, готовившего собрание своих текстов для издания у М. Вольфа. Он вырезал все анекдоты из очерков, объединив их с взятыми из печатных источников чужими в отдельный том, вычеркнул ряд фрагментов и, самое главное, насытил предисловие и некоторые очерки обширной, грубой и неубедительной полемикой со своими критиками. Тем самым он существенно изменил мемуары, а ведь литературным фактом стали именно публикации их в периодике.

Нецелесообразно было повторять и состав сборника Ю. Г. Оксмана, поскольку он планировал издать книгу весьма небольшого объема и использовал только публикации в журналах, причем его интересовали лишь мемуары о литераторах, а я считал нужным отразить также газетные публикации, в том числе воспоминания о государственных деятелях и о рядовых людях той эпохи.

Поэтому в сборник были включены те мемуарные очерки, которые являются, с моей точки зрения, наиболее интересными и информативными. Вначале помещены ключевые для мемуаристики Бурнашева очерки о литературных салонах, а далее они даны в хронологическом порядке описываемых событий.

Отмечу еще несколько моментов, касающихся содержания книги. В воспоминаниях Бурнашев неоднократно упоминает свой возраст, из которого следует, что он считал годом своего рождения 1812-й, однако в свидетельстве из консистории, данном в 1829 г.[51], значится 1810 год. У меня нет сведений, какая из этих дат верна, я только оговариваю здесь это обстоятельство, чтобы не возвращаться к нему в комментариях.

Очерки Бурнашева печатаются с учетом современных норм орфографии и пунктуации, но с сохранением ряда особенностей написания Бурнашева («танцовать», «галстух» и т. п.), кроме того, в тексте раскрыты нестандартные сокращения имен и отчеств (типа «Вас. Гр.»). Переводы части многочисленных предложений, приведенных в тексте на французском языке, были даны в оригинале. Возможно, перевод делали сотрудники периодических изданий, в которых печатались мемуарные очерки Бурнашева; хотя некоторые места переведены неполно или неточно, эти переводы оставлены без исправлений. При комментировании использованы те примечания Ю. Г. Оксмана, которые носили исследовательский характер, с указанием, что они принадлежат ему. Реалии комментируются только при первом упоминании.

Хочу поблагодарить Веру Аркадьевну Мильчину, оказавшую неоценимую помощь в подготовке этой книги переводом с французского наиболее сложных выражений и комментариями некоторых французских реалий, а также Алексея Юрьевича Балакина, Илью Юрьевича Виницкого, Екатерину Игоревну Вожик, Наталью Александровну Гринченко, Ларса Клеберга, Татьяну Владимировну Мисникевич, Полину де Мони, Наталию Алексеевну Огаркову, Сергея Алексеевича Попова, Дамиано Ребеккини, Льва Иосифовича Соболева, Леонида Сергеевича Чекина, Манфреда Шрубу и Ирину Евгеньевну Юдину за справки по ряду конкретных вопросов.

А. И. Рейтблат

...
9