Второе. Мы в нашей операции не применили второго основного принципа в массовом применении танков. Удары наши были «растопыренными пальцами»… Мы плохо изучаем местность, мы хуже врага знаем нашу родную землю…

Третьим нашим недочетом было – плохое взаимодействие танков с пехотой и наоборот, а также танков и пехоты с артиллерией. Обычно у нас не хватало для организации взаимодействия времени. Взаимодействие организовывалось поверхностно. Сигналы не соблюдались, ориентиры не использовались…

Четвертой очень важной причиной наших неуспехов является плохая разведка. Разведку не умеем организовывать, не умеем вести».

Обидно, что к «осмыслению» столь элементарных вещей пришли только на второй год войны, а не до ее начала. Неужели для того, чтобы оценить важность разведки и взаимодействия всех сил, надо было пятнадцать месяцев копить «боевой опыт»? Под Козельском 3-я танковая армия, получившая от тружеников тыла 510 танков, за три недели наступления потеряла 45% личного состава – почти 30 тысяч человек и больше половины боевых машин, выбросила в воздух 235 вагонов боеприпасов и сожгла 1000 тонн горючего, отвоевав у врага «известный участок нашей земли шириною 20 км, глубиною 7 – 8 км».

Положение менялось мучительно медленно либо не менялось совсем, а так и продолжали воевать «вразрез с принципами».

При проведении Сталинградской наступательной операции, пишет Манштейн, «советское командование действовало достаточно энергично. Для достижения своих целей оно бросало в бой части, не обращая внимания на возможные потери. Войска русских всегда храбро сражались и иногда приносили невероятные жертвы (вот уж чего никогда не найдешь в воспоминаниях советских генералов и маршалов – ни признания своих невероятных жертв, ни храбрости противника. – В.Б.)… Советское командование многому научилось с начала войны, особенно в отношении организации и использования крупных танковых соединений. Большое количество танков оно имело и в 1941 году, но тогда оно не могло использовать их самостоятельно и в то же время в единых формированиях. Теперь же оно целесообразно организовало их в танковые корпуса и одновременно приняло немецкую тактику глубокого прорыва. Правда, за исключением ноября 1942 года, нам почти всегда удавалось разбивать или уничтожать эти танковые и механизированные соединения».

О чем это он? К примеру, о легендарном рейде танкового корпуса генерал-майора В.М Баданова.

Еще в сентябре 1942 года, в период разработки плана по окружению группировки Паулюса, получившего кодовое наименование «Уран», была задумана операция «Сатурн» – прорыв через Каменск-Шахтинский на Ростов силами нового, специально создаваемого для этой цели фронта. Однако в декабре Ставка, встревоженная первоначальным успехом «спасательного отряда» Гота, решила свернуть «Большой Сатурн» до «Малого» и, вместо глубокого удара на юг, основные усилия направить на юго-восток, в сторону Нижнего Астахова с выходом к Тацинской и Морозовску, в тыл нацеленным на Сталинград деблокирующим группировкам Манштейна.

Операция, проводимая на Среднем Дону войсками Воронежского и Юго-Западного фронтов, началась 16 декабря 1942 года. На следующий день в полосе 1-й гвардейской армии, не дожидаясь окончательного прорыва вражеской обороны общевойсковыми соединениями, с Осетровского плацдарма были введены в дело 18, 17, 24-й и 25-й танковые корпуса – 533 танка, что позволило достигнуть желаемого результата, и 19 декабря корпуса, громя тылы и сея панику, устремились в оперативную глубину. Утром 24 декабря в лучших традициях блицкрига, преодолев за пять дней 240 километров и далеко опередив пехоту, 24-й танковый корпус прорвался к Тацинской, где находились база снабжения и крупный аэродром противника (из 148 танков в строю оставалась 91 машина). Почти параллельно, уступом влево, двигались к Морозовску 25-й танковый и 1-й гвардейский механизированный корпуса. Все три командира действовали независимо друг от друга, получая указания непосредственно из штаба фронта.

Для ликвидации возникшей угрозы Манштейн вынужден был прекратить «спасательную операцию», изъять из армии Гота полнокровную 6-ю танковую дивизию (150 танков и 40 штурмовых орудий) и направить ее форсированным маршем на левый фланг группы армий «Дон», чтобы закрыть брешь севернее Тацинской. Сюда же перебрасывались 11-я танковая дивизия и штаб 48-го танкового корпуса, который должен был объединить все немецкие части под своим командованием.

Советские танкисты в это время учинили на станции грандиозный фейерверк, разгромив эшелоны «с 50 немецкими самолетами и горючим», а на аэродроме «расстреляли и раздавили более 300 самолетов» Люфтваффе. И не сразу заметили, как сами оказались в ловушке. 6-я танковая дивизия, атаковав с севера, восстановила линию фронта по реке Быстрая, отрезав пути отхода советскому корпусу и уничтожив в станице Скосырской его ремонтную базу с неисправными танками. 11-я танковая окружила Тацинскую и 25 декабря приступила к штурму.

Генерал Баданов, зарыв танки в землю, занял круговую оборону и запросил помощи у штаба фронта (в строю осталось 58 боевых машин с половиной боекомплекта), со своей стороны Сталин потребовал выручить танкистов «во что бы то ни стало». Генерал Н.Ф. Ватутин обнадеживал первого и обещал второму, но преодолеть заслон, поставленный генералом Раусом, не смог. Для поддержания морального духа Баданову 26 января присвоили чин генерал-лейтенанта, корпус преобразовали во 2-й гвардейский, а на следующий день удостоили почетного наименования Тацинского. Танкисты героически отбивались вплоть до вечера 27 декабря.

Далее версии расходятся.

«Когда обстановка резко ухудшилась, – сообщают наши сказочники, – иссякли боеприпасы и горючее, Ставка разрешила выход из окружения. Решительным ударом танкисты корпуса прорвали кольцо вражеской обороны, вышли в район Ильинки, соединившись с 25-м танковым и 1-м гвардейским механизированным корпусом (интересно, почему не наоборот?. – В.Б.)… За десять дней боевых действий они уничтожили свыше 11 тысяч солдат и офицеров противника, 84 танка, 106 орудий, 431 самолет (!) и взяли около 4,8 тысячи пленных». У маршала Г.К. Жукова вообще сплошной хеппи-энд: «Утром 29 декабря корпус, получив приказ Н.Ф. Ватутина, прорвал окружение и благодаря мужеству и умелому руководству боем командира корпуса В.М. Баданова в полном порядке отошел в Ильинку, а через несколько дней уже успешно атаковал Морозовск».

Генерал Баданов первым в стране был награжден орденом Суворова II степени, шутка ли, огнем и гусеницами уничтожить целый воздушный флот.

Правда, немецкий автор утверждает: «На поле было только 180 машин. Многие из них взлетели под огнем противника, несмотря на туман. И 124 благополучно прибыли на другие аэродромы». Начальник штаба 4-го воздушного флота говорит о наличии на взлетном поле 140 самолетов, из которых 72 были потеряны. В любом случае наши пропагандисты приврали, это ясно. Непонятно, почему продолжают привирать наши «историки», преподнося как заслуживающие полного доверия такие источники, как сводки политотделов и сообщения Совинформбюро. Впрочем, это не так важно. Главным результатом дерзкого рейда Баданова стало то обстоятельство, что аэродром в Тацинской больше не использовался немцами в качестве базы транспортной авиации, обеспечивавшей снабжение окруженной группировки Паулюса.

Ну, и концовка у истории несколько иная.

«Совершенно ровная, покрытая снегом степь представляла собой идеальную местность для действий танков, – вспоминает генерал Меллентин, – и две танковые дивизии отлично выполнили свою задачу. Гвардейский корпус русских, окруженный 11-й танковой дивизией, посылал отчаянные просьбы о помощи, причем большинство из них открытым текстом. Однако все было напрасно. Генерал Балк и его части неплохо потрудились, и все окруженные войска были либо уничтожены, либо захвачены в плен».

«В тяжелом бою морозной ночью советский 24-й танковый корпус был уничтожен, – пишет Пауль Карель. – Части Баданова сопротивлялись отчаянно. Многие сражались до последнего патрона. Горящие в Тацинской силосные башни и зернохранилища освещали ужасающую картину – развороченные танки, искореженные противотанковые орудия, разбитые транспортные колонны снабжения, раненые, обмороженные до смерти люди. К 28 декабря все было кончено. Отдельные советские части прорвались сквозь немецкое кольцо окружения в северной части городка и спаслись, переправившись через реку Быстрая. Корпус Баданова перестал существовать…

Совершенно очевидно, что образцом для советской операции послужил немецкий метод блицкрига крупными танковыми соединениями. На тот момент, однако, эта новая тактика не принесла русским успеха. Немецкие танковые командиры все еще превосходили их в мастерстве».

В общем, и немцы прихвастнули, и у нас все было не так благостно. Покидая Тацинскую, командир корпуса вынужден был бросить всех тяжелораненых и оставить триста смертников для прикрытия отхода. К утру 28 января в район Ильинки из окружения «в полном порядке» вышли 927 человек.

Кстати, почему все-таки не прорвался к Баданову 25-й корпус генерала П.П. Павлова? Оказывается, двигаясь без разведки и без оглядки, при переправе через речку Быстрая он попал в правильно организованную засаду и в ночном бою у Марьевки был разгромлен 6-й танковой дивизией Рауса. Немцы насчитали на поле боя 90 подбитых советских танков. У нас об этом не упоминается, но как-то вдруг выясняется, что «к концу наступления в 25-м танковом корпусе осталось 12 танков».

29 декабря корпуса Баданова и Павлова были переданы «в усиление» 3-й гвардейской армии. Как вспоминает командарм Д.Д. Лелюшенко, в них совокупно насчитывалось всего 50 танков, то есть недостача составила 230 боевых машин за двенадцать дней. По этому поводу генерал не смог удержаться от «некоторых соображений»:

«Практика показала, что уже в районе Тацинской 25 декабря, когда танки оторвались от пехоты более чем на 100 км, возникла крайняя необходимость объединить под общим управлением 24-й и 25-й танковый корпуса. Была попытка свести их в группу Баданова, но эта импровизация ни к чему не привела, так как у Баданова средства управления были рассчитаны лишь на свои 4 бригады и корпусные части, а отнюдь не на 2 корпуса. Не было у него и тыловых органов, подобных армейским. Управление отдельными танковыми и механизированными корпусами издалека, из штаба фронта, не давало желаемого успеха, а в ряде случаев приводило к тому, что приказы из штаба фронта не соответствовали реальной обстановке, так как поступали с запозданием, когда обстановка уже изменялась. Танковые корпуса вынуждены были иногда действовать без должной согласованности между собой и общевойсковыми армиями, и это зачастую не давало ожидаемого эффекта…»

«1943 год, – делает вывод Меллентин, – был для русских бронетанковых войск все еще периодом учебы. Тяжелые поражения, понесенные немецкой армией на Восточном фронте, объяснялись не лучшим тактическим руководством русских, а серьезными стратегическими ошибками германского верховного командования и значительным превосходством противника в численности войск и технике».

Что касается количественного превосходства, то на 1 января 1943 года в Красной Армии имелось в наличии 20 600 танков, в том числе 9600 тяжелых и средних, в сухопутных силах Германии – 5650 танков и 2280 разнообразных штурмовых и противотанковых самоходных орудий. В январе – феврале РККА на всех фронтах каждые сутки теряла убитыми и ранеными более 21 тысячи бойцов и командиров, из них 16 тысяч – на Юге. Безвозвратные потери составляли 34%, и, по самым оптимистическим подсчетам, за одного убитого арийца приходилось платить – «мы за ценой не постоим» – четырьмя жизнями (это уже «достижение», летом 1942 года соотношение потерь было один к восьми).

Советские военачальники многое могли себе позволить, например, «расходовать» по две дивизии и по паре танковых бригад ежедневно. До конца войны в стремлении добиться прорыва обороны они нередко вводили танковые корпуса в бой преждевременно, командиры всех уровней продолжали бросать танки на укрепленные позиции и затыкать ими любые бреши в линии фронта. Главным всегда оставалось во что бы то ни стало выполнить поставленную задачу.

А.И. Радзиевский, обобщая данные по 26 операциям с применением танковых армий, пришел к выводу, что «в годы войны танковые армии вводились в сражение чаще всего в первый день фронтовой операции и на глубине 3 – 10 км, т.е. они совместно с общевойсковыми армиями прорывали или завершали прорыв главной (первой) полосы либо прорывали вторую полосу обороны… Во многих операциях 1943 – 1945 гг. общевойсковые армии ударных группировок фронтов имели свои подвижные группы в составе танковых корпусов, на которые возлагалась задача завершения прорыва тактической зоны обороны. Танковые же армии имели другое предназначение. Они являлись мощным средством фронта для развития тактического успеха в оперативный путем нанесения сильного, стремительного танкового удара. Ранний же ввод их в сражение приводил иногда к потере до 30 – 40% танков только за время тактического прорыва (лишь бы у Конева душа не болела за бездействие такой силищи. – В.Б.), что снижало их боевые возможности при его развитии в оперативный и выполнении своих основных задач в операции. Танковые армии, введенные в сражение для завершения прорыва, имели, как правило, и более низкие темпы последующего наступления в глубине, так как их ударные возможности значительно снижались».

В январе 1943 года Манштейн, по мнению Гитлера, обязан был продолжать мероприятия по спасению 6-й армии, одновременно прикрывать тыл группы армий «А» и защищать ее коммуникации, проходившие через Ростов.

Из подкреплений фельдмаршалу отдали только 7-ю танковую дивизию.

Фигурально выражаясь: «Mission impossible».

Но Манштейн сотворил стратегическое чудо. Тем более невероятное, что сражаться ему пришлось не только с Ватутиным и Еременко, но и с фюрером германской нации, не желавшим уступать ни пяди советской земли. Для Манштейна как полководца было понятно, что, имея перед собой многократно превосходящего противника, спасти положение можно только путем ведения хорошо скоординированных маневренных действий, не боясь ослаблять второстепенные участки фронта или даже оставлять ранее захваченные территории. Гитлер, впрочем, как и Сталин, в первую очередь думал о политических последствиях и личном престиже. Он не мог добровольно, хотя бы и на время, «отказаться от того, чем он однажды владел», и считал, что залог успеха заключается в упорном сопротивлении любой ценой:

«В связи со сказанным следует упомянуть о другом свойстве характера Гитлера, против которого вели безуспешную борьбу как начальник его Генерального штаба, генерал Цейтцлер, так и я в бытность мою командующим группой армий. Гитлер любил как можно дольше оттягивать всякое решение, которое ему было неприятно, но без которого он все же не мог обойтись… Начальник Генерального штаба вынужден был целыми днями вести борьбу с Гитлером, когда речь шла о том, чтобы высвободить силы с менее угрожаемых в данный момент участков фронта для тех районов, где создалась критическая обстановка. Обычно он давал слишком мало сил и слишком поздно, так что в последующем ему приходилось давать их в несколько раз больше, чем это потребовалось бы для восстановления положения в том случае, если бы он немедленно предоставил затребованное в начале количество сил. Но нужны были недели борьбы, чтобы добиться от него решения об оставлении позиции, которую практически невозможно было удержать. Видимо, Гитлер все время верил, что события будут развиваться все-таки по его желанию и что он может избежать принятия решений, которые были неприятны ему, ибо означали признание того факта, что ему пришлось считаться с волей противника…

Упорная оборона каждой пяди земли постепенно стала единственным принципом его руководства. Понятию военного искусства он противопоставил в конце концов понятие грубой власти, власти, наибольшая сила воздействия которой гарантируется, по мысли Гитлера, силой воли, на которую опирается эта власть».

Справедливости ради надо сказать, что Манштейн в своем сочинении часто рассуждает именно как «человек искусства», рассматривающий любую территорию исключительно как своеобразный полигон для проведения военных игрищ без учета политических, экономических и человеческого факторов. Ни один политический руководитель не согласится без сопротивления оставить неприятелю целые районы страны, тем более экономически развитые и густонаселенные, на основании оперативных изысканий пусть даже самых талантливых генералов, логично рассуждающих о тонкостях военного искусства, но не несущих перед нацией бремени ответственности за принятые решения.

Недаром Жорж Клемансо считал, что «война слишком серьезное дело, чтобы доверять его военным».

Оставление территорий врагу вносит в умы «электората» смятение и сомнения в дееспособности политического лидера.

Такую стратегию – оставлять территории, отравлять колодцы, беспрерывно изнурять противника внезапными налетами – безболезненно могли себе позволить степные кочевники вроде массагетов, скифов или половцев.